Чего хотят демоны - Зыков Виталий Валерьевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/59
• Следующая

— Это, часом, не Многознай Щебетало придумал? — вскользь спросил шеф.

— Он самый. Гордость технической мысли. Многознай Зоркович Щебетало, посёлок Высокобережный, область Озёрная. Такой светлый ум был. Оплошал. Полный бред выдал.

— Ну и ну… — покивал начальник. — Бред-то бред… но как всё оформил, ты погляди! Всё расписал, всё предусмотрел. Шедевр. Ну и ну…

— Вот именно! — чуть не плача, заметил специалист постарше. — Всё расписал! Саму машину самолётную — раз. Черновик программы как обучать пилотов — это два. Ещё и про наземный персонал. Метеорологи. Механики. Эскиз аэродрома…

— Аэро… чего?

— Аэродром. Самолёту разбег надобен, без разбега не полетит. И для приземления — тоже. Сигнальщики с флажками предусмотрены — руководить взлётом и посадкой. Строителей расчёт сделан — раз построить аэродром, а потом с ним нянчиться, в исправном состоянии блюсти, чтобы не наломать дров и не покалечить кого…

— А двигатель, смотрю, толковый, — отметил начальник, изучая цепким оком чертежи и расчёты.

— Разумеется, всё же это Щебетало, а не кто-нибудь! Вот, даже описал и нарисовал спиртоварни. Двигатель работает на алкоголе. Внутреннее сгорание, так назвал. Шуму от него, наверное, сорочьего…

— Мать честная…

— Вот именно, мать честная. Он тут, во-первых, предлагает рабочих оторвать от коммунального строительства и бросить их на сооружение аэродромов и спиртоварных фабрик. Кто их кормить будет?.. Во-вторых — надзирать и ремонтировать аэродромы да вкалывать на топливном производстве. Третья «мать честная» — спирт гнать легче из винограда и фруктозы. Ну ладно, коршун с ними, с фруктами, но вдруг появятся злоупотребления спиртом? Какой-нибудь дурак попробует и… А самое главное — машина с нелепыми жесткими крыльями не может летать надёжно и безопасно при плохой погоде, то есть когда как раз-то может и пригодиться, если вообще нужна, кроме как мозги тренировать всякую чушь конструировать! Просто ума не приложу, что сказать, начальник Воронский.

— А Многознай, — вмешался эксперт помладше, — парень во какой! Лучший механик! Государственного значения специалист! У него две дюжины полезных изобретений, таких полезных да своевременных! Как те же самые призматические очки прямого объёмного зрения. И вдруг… такая ерунда. Напрасно время потерял.

— Мы тут бьёмся хоть чегошеньки найти нужного! — подхватил старший. — Обидно за светлый ум изобретателя, шеф! И так смотрели, и эдак — самолёт порождает больше проблем, чем решает. А у меня сердце болит поставить на осинобумаги печать «ОТВЕРГАЕТСЯ», и дело с концом! Потому как Многознай правда отличный парень! Не поймёт, расстроится. Захандрит. У гениев души нежные. Талант угробим. Скажи нам, Ворон Воронович, надоумь, как хлопцу отказать поделикатнее?

Начальник нахохлился:

— Понимаю тебя, коллега Совин, но ты всё чересчур уж лично… нервы не бережёшь, здоровье портишь… Так, так. Значит, опять мне думать, так, что ли?

Оба эксперта горестно кивнули.

— Так-так… — крякнул Воронский. — Так-так, — повторил задумчиво. — Гм. Так… та-а-а-ак, — проворковал неожиданно оживлённо и добавил снисходительно: — Так-так!

Подчинённые вытянули шеи.

— Коллега Голубев! — строго, но удовлетворённо сказал начальник патентного ведомства. — Я понимаю, что в ваши годы легко сделать пропуск в работе из-за лишней эмоциональности… но ты, Совин, — перевёл Воронский укоризненный взгляд на другого специалиста, — не могу поверить, как проглядел рациональное зерно в этом махровом щебеталовском фантазировании! А ну-ка прочитай вот здесь… А? Да нет, вон — приложение номер пять. Читай, читай.

— «При возникновении внештатной ситуации на борту самолёта экипаж легко может покинуть аппарат, причём даже в случае контузии посадка осуществляется с помощью ИНДИВИДУАЛЬНОГО ПРИБОРА СВОБОДНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ при аварии (парашют), чей принцип иллюстрирован на рис. с 5 по 12 включительно…» О! О светлые небеса! Вороныч, не серчай на старика! И вправду оплошал я! Ай да молодец!

Начальник скромно посмотрел на потолок.

— Я не понял, — признался смущённый Голубев.

Воронский выпятил грудь:

— Дорогой мою юный коллега, подумай о ранцевом парашюте на спине начинающего летуна… ты сам, кстати, недавно ещё был с жёлтым клювом, верно? Ну и как, больно было падать после первого выхода из гнезда?

— Ой…

— Вот-вот — «ой»! — поучительно подвёл итог начальник. — Понял-таки… Ну орлы, вопрос решён. Пиши парашюту одобрение, а самолёту… — Шеф на мгновение нахохлил перья, но затем трепыхнул крыльями и каркнул: — Самолёт оставим на будущее! Думаю, так будет лучше — и птенцы сыты, и червяки целы. Давай следующий патент, Совин, а то скажет общество, что напрасно мух своих едим, ничего не делаем…

Утро. Раннее утро. Ласковые солнечные лучи щекочут глаза даже сквозь веки. С внутреннего дворика слышны журчание фонтана и детский смех.

Креол сладко зевнул, раскидывая руки в стороны. Вставать неохота. Ещё слишком рано. Сегодня первый день месяца кин-Инанна. Это самый жаркий месяц в году — день тянется долго-долго, а ночь, наоборот, донельзя короткая. В такой зной лениво даже шевелиться — хочется лежать на тёплой крыше и ничего не делать.

Вчера они с Шамшуддином засиделись допоздна. Старый ублюдок Халай впервые за три месяца сжалился над учениками — позволил отдыхать целых полдня. В питейном доме госпожи Нганду была опрокинута не одна кружка ячменного пива.

Правда, денег после той попойки не осталось совсем. Да их и было-то негусто — в карманах Креола и Шамшуддина редко встречаются даже медные сикли. Хотя оба из зажиточных семей.

Дед Шамшуддина — один из крупнейших землевладельцев Симуррума, а отец Креола — архимаг, один из богатейших аристократов Ура. Но до молодых наследников нет дела ни тому, ни другому. Старый Липит-Даган от души ненавидит незаконнорожденного внука, из-за которого его дочь лишилась честного имени. А Креол-старший вспоминает о существовании сына, только когда тот появляется перед глазами.

По счастью, маг — это очень уважаемая профессия. Даже если он только-только вступил в ученичество. Благоразумная госпожа Нганду никогда не отказывается ссудить двум ученикам кувшинчик-другой пива или хотя бы ячменной сикеры. В долг, всё в долг. Когда Креол и Шамшуддин вырастут и оперятся, они уж верно не позабудут оказанных благодеяний.

Креол лениво поскрёб ногтями грудь. Ни единого волоска. Ему уже почти шестнадцать, а шерсть на груди до сих пор не растёт. Зато на верхней губе и подбородке первый пушок уже появился — спустя несколько лет он обязательно станет роскошными усами и бородой. Креол не жрец, не раб и не содомит, так что будет носить длинную завитую бороду.

Сквозь полудрёму донеслось тихое шлепанье. Босые ступни. Наверное, Шамшуддин продрал глаза и спускается в умывальную. Сегодня ученики мага ночевали на крыше — в такую жару лучше всего спать прямо под звёздами. Блаженна прохлада шумерской ночи, ничто не сравнится с этой дивной негой…

— Яу-у-у-у-у-у!!! — разорвал тишину дикий вопль.

— Вставайте, поганцы!!! — одновременно прорычали над самым ухом.

Всполошившийся Креол резко открыл глаза… и тут же снова их зажмурил. Все тело пронизала страшная боль. Ученик мага скрючился и заскулил, держась за мучительно ноющий живот.

По нему словно шарахнули осадным тараном!

— Сию минуту вставайте, щенки! — зло прошипел чей-то голос. — Не то я…

Креол торопливо перекатился на живот, с трудом поднимая голову. Слезящиеся глаза кое-как различили костлявую ссутулившуюся фигуру — Халай Джи Беш.

Любимый учитель.

В руках дряхлый демонолог держит тяжёлый медный колокол на палке. Его звон созывает рабов к приёму пищи. И именно этим колоколом Халай только что от души шарахнул любимых учеников. Одного и другого — точно в живот.

— Мои внутренности… — жалобно простонал Шамшуддин, держась за отбитую печень. — О мои бедные внутренности…

• Предыдущая
• 45/59
• Следующая