Люби меня вечно - Картленд Барбара - Страница 1

• 1/41
• Следующая

Карета остановилась, подбежал лакей и открыл дверцу. Из глубины кареты герцог властно спросил:

— Почему мы остановились?

— Одна из лошадей захромала, ваша светлость.

— Поскорее замените ее.

— Да, ваша светлость.

— Опустите подножку.

Лакей исполнил приказание, и герцог вышел из кареты.

Стоял тихий летний вечер. Легкий ветерок приятно освежал после жаркого дня. Солнце уже село. Бархатные сумерки окутали все вокруг. В небе между ветвями деревьев замерцали первые звездочки.

Герцог был знатоком лошадей. Для своей личной упряжки он выбрал потомков арабских скакунов. Родовые гербы украшали темно-синие стенки кареты, на лакеях были синие с серебром ливреи и напудренные парики.

Предоставив кучеру возиться с захромавшей лошадью, герцог Мелинкорт направился к лесу.

Немного отойдя, он обернулся, посмотрел на дорогу и с недоумением отметил, что остальных его карет еще не видно. Тяжелые берлины, которые везли багаж и остальных слуг, не поспевали за его запряженной четверкой личной каретой, предназначенной для быстрой езды.

Вскоре его мысли вернулись к разговору с премьер-министром перед отъездом из Лондона.

— Это трудная и опасная игра, Мелинкорт, — сказал ему Питт, — и я не знаю более подходящего человека для нее, чем вы. У них нет причин подозревать вас. Вы никогда не занимались политикой, а ваша репутация... гм... донжуана — достаточный повод для приятной прогулки в Париж.

Да, герцог не интересовался политикой, но он мог в полной мере оценить положение, в котором находилась страна, когда премьером стал Питт-младший. Версальский мир, подписанный в 1783 году, положил конец войне, в которой Британия противостояла всему миру: Франция, Голландия и Испания объединились против нее, чтобы помогать американским колонистам в войне за независимость. Россия, Дания, Швеция, Пруссия и Австрия подписали пакт о нейтралитете.

Британия была экономически истощена и находилась в абсолютной изоляции. Но прошло всего полгода, и Питту удалось наладить торговлю с Соединенными Штатами, возобновить связи с Францией. И это было только начало.

— Испанцы честолюбивы, — говорил Питт. — С ними надо проявлять осторожность. Австрия и Пруссия готовы вцепиться друг другу в глотки. Россия и Швеция соперничают. Чтобы восстановить равновесие сил, нельзя никого упускать из виду.

— Вы поставили перед собой очень трудную задачу, — сухо заметил герцог.

Но Питт, похоже, не слушал его.

— Сейчас Франция не склонна к нападению, — продолжал он. — Война обошлась ей в четырнадцать миллионов франков, но во Франции обожают интриги. Ее министры говорят одно, а имеют в виду нечто иное. Я хотел бы знать, на чьей действительно они стороне?

— И вы считаете, что я могу в этом помочь?

— Я уверен в этом, — ответил Питт, посылая герцогу одну из своих улыбок, которые пробуждали в собеседнике желание служить премьер-министру, чего бы это ни стоило.

В свои тридцать восемь лет герцог Мелинкорт имел репутацию человека жесткого и непростого. Он имел много друзей и не меньше — врагов. Он был богат, могуществен и славился неравнодушием к прекрасному полу. Впрочем, дамы сами были готовы отдать свое сердце высокому, атлетически сложенному красавцу.

— Так скажите точно, чего вы хотите от меня? — спросил он, прямо глядя в глаза собеседнику.

Все это вспомнилось герцогу, пока он стоял под деревом, прислушиваясь к шуму леса. Неподалеку пробежал заяц. Сверху, где-то в ветвях, лесной голубь устраивался на ночлег. Вдалеке ухала сова.

Если бы не эта фантастическая миссия, Мелинкорт сейчас был бы дома, в своем поместье.

Его красивый удобный дом в Мелине был полон старинными произведениями искусства и прочими ценностями, которые собирались много лет и передавались из поколения в поколение. В доме подавались превосходные обеды и изысканные вина, а каждый из гостей мог своим присутствием привнести нечто уникальное, неповторимое.

Питт тоже получил приглашение в Мелин как личность незаурядная. Тогда он занимал пост министра финансов. Его знакомые сомневались, что Себастьян Мелинкорт понравится молодому политику, но у них оказалось много общего. Результатом того визита и стало нынешнее пребывание Мелинкорта во Франции со столь щекотливым поручением.

Премьер-министр вручил герцогу весьма обширный план действий.

— Мне кажется, — сказал ему Питт, — что ваши сообщения будут более объективными, так как вы понятия не имеете об интригах, которые отнимают так много времени у нас, министров.

Все это убедительно звучало на Даунинг-стрит, но сейчас герцог понятия не имел, как добыть нужную Питту информацию. О политике Франции Мелинкорт имел весьма смутное представление.

И все-таки Мелинкорт был полон решимости добиться успеха, потому что вдруг почувствовал, что способен еще на что-то важное для страны, частичкой которой ощущал себя и которую очень любил.

Захромавшую лошадь заменили, и герцог направился к карете, мимоходом заметив неподалеку какую-то высокую стену, которая мрачно темнела на фоне ночного неба, освещенная луной. Над нею поднимались островерхие крыши. Похоже, это был еще один монастырь.

— До Шантийи осталось всего пять миль. Там мы заночуем, ваша светлость, и попытаемся найти кузнеца: подкова разболталась, — сказал форейтор.

Герцог кивнул и поднялся в карету.

Дверцу закрыли, карета тронулась. Мелинкорт откинулся на атласные подушки. Путешествие утомило его. Он предпочитал ездить верхом, но в Париж требовалось прибыть в соответствии с его положением посланца дружественной страны.

Мелинкорт отправил вперед своего кузена Гуго Уолтема, чтобы подыскать и подготовить особняк, где они остановятся. А уж Гуго позаботится о том, чтобы весь Париж знал о выдающемся человеке, который намерен нанести визит столице Франции.

Герцог зевнул. Слава Богу, завтра к вечеру они будут в Париже. И вдруг он ощутил, что не один в карете. Невольно напрягшись каждым мускулом, герцог нащупал в кармане пистолет. Свеча в серебряном плафоне отбрасывала тень на атласные подушки сиденья. На полу лежали пледы, и ему показалось, что под ними кто-то пошевелился. Герцог направил на пледы пистолет и схватил неизвестного.

— Кто вы? Что вы здесь делаете? — И застыл от неожиданности: огромные испуганные глаза смотрели на него с бледного личика, обрамленного блестящими волосами цвета темной меди.

— Кто вы? — немного мягче повторил вопрос герцог.

— Простите, месье! Простите. Я надеялась, что вы не заметите меня. Я только хотела доехать с вами до Шантийи.

— Как вы узнали, куда я направляюсь?

— Я слышала, как ваши слуги говорили об этом. Пока они возились с захромавшей лошадью, я проскользнула в карету.

Нежданная гостья говорила мягко, негромко и абсолютно правильно. Герцог отпустил ее плечо и с улыбкой указал ей место рядом с собой.

Девушка грациозно опустилась на сиденье.

Она оказалась очень юной и красивой. Правильные тонкие черты лица и длинные изящные пальцы говорили об аристократическом происхождении, а манеры — о прекрасном воспитании.

— Буду польщен, если смогу чем-нибудь вам помочь, мадемуазель, — учтиво произнес герцог. — Если вам нужно попасть в Шантийи, моя карета к вашим услугам.

Щеки девушки вспыхнули, а на губах промелькнула улыбка.

— Мерси, месье, вы очень добры. Но вы, вероятно, полагаете, что я немного... немного... нарушаю условности.

— Не мое дело судить, почему вы избрали такой способ путешествия, хотя, признаюсь, я заинтригован.

• 1/41
• Следующая