Трудное счастье - Холт Виктория - Страница 3

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая

Мне вспомнилось письмо, которое я получила от Эстер вскоре после ее отъезда домой, и я невольно улыбнулась. Сам факт, что она прислала мне письмо, уже был неординарным событием: моя подруга всегда терпеть не могла писать письма. Эстер сообщала, что по дороге в Шотландию она познакомилась с одним мужчиной. Он занимался в Родезии разведением табака и ехал домой, в отпуск. Письмо было исполнено восторгов и намеков на возможное романтическое приключение. Несколько месяцев спустя я получила еще одно письмо. Эстер сообщала, что выходит замуж переезжает в Родезию.

Моя подруга была очень счастлива. Конечно, я по-своему очень радовалась за нее, хотя и понимала, что это конец нашей дружбы. Теперь мы могли только переписываться, а на это у Эстер не будет ни времени, ни особого желания. Еще одно письмо от нее, последнее, я все-таки получила. В нем моя подруга писала, что благополучно добралась до места и что у нее все прекрасно. Но замужество сделало ее совсем другим человеком. Даже по тону письма я поняла, что Эстер уже не та длинноногая девочка с ниспадающими на плечи волосами, которую я знала и которая мечтала посвятить свою жизнь искусству…

Лицо Рока Пендоррика, склонившегося ко мне, вернуло меня к реальности. Его глаза были полны участия.

— Похоже, я своими вопросами вызвал печальные для тебя воспоминания?

— Просто я вспомнила свою мать. Понимающе кивнув головой, он спросил после короткой паузы:

— А ты не хочешь вернуться в Англию, к родственникам матери… или отца?

— К родственникам? — тонким от изумления голосом спросила я.

— Разве твоя мать никогда не рассказывала тебе о своем доме в Англии?

Этот вопрос чрезвычайно удивил меня.

— Нет, она никогда не говорила об этом.

— Видимо, воспоминания были слишком болезненны для нее?

— Я никогда не задумывалась об этом. Но должна признать, что мои родители действительно ничего не говорили о своей жизни до свадьбы. По-моему, прошлое просто ничего не значило для них, и они считали свою жизнь друг без друга чем-то второстепенным.

— Должно быть, твои родители были очень счастливы в браке?

— Да.

Мы помолчали. Затем Рок тихо произнес:

— У тебя необычное имя. Фейвэл…

— Не более необычное, чем твое. Я всегда полагала, что так зовут какую-то сказочную птицу.

— Да, Рок — это огромная и сильная птица, которая может поднять в воздух даже слона.

Его голос звучал самоуверенно, и, не удержавшись, я ехидно заметила:

— Думаю, ты все же не так силен, как эта птица, и вряд ли сможешь поднять слона. Рок — это что, какое-то прозвище?

— Нет, так меня зовут с рождения. А полное имя — Петрок.

— Все равно звучит как-то необычно.

— Только не у меня на родине. Так в течение многих веков в моей семье называют мальчиков. Рок — это просто современная интерпретация. Как ты считаешь, мне подходит это имя?

— Да, — ответила я. — Очень.

Нагнувшись ко мне, он неожиданно поцеловал меня в кончик носа. Окончательно смутившись, я торопливо вскочила на ноги.

— Думаю, мне уже пора домой, — пробормотала я.

Наша дружба становилась все крепче, и это обстоятельство чрезвычайно радовало меня. До конца не осознавая степени своей неопытности, я всерьез полагала, что способна справиться с любой ситуацией. При этом я забывала, что мой так называемый опыт ограничивался частной школой в Англии, нашей студией на острове и моим общением с отцом, который по-прежнему считал меня маленьким ребенком. Я воображаю себя светской женщиной, не понимая, что светская женщина никогда бы не влюбилась в первого попавшегося мужчину только потому, что он был не похож на тех, с кем ей приходилось общаться до сих пор.

Да, своим природным обаянием Рок Пендоррик действительно мог очаровать кою угодно, когда хотел этого. И я не могла не почувствовать, что он старается понравиться мне.

Он приходил к нам в студию каждый день. Как-то раз, взяв в руки статуэтку юной Венеры и ласково поглаживая ее, он заявил:

— Знаешь, в один прекрасный день она станет моей.

— Вряд ли. Отец никогда не продаст эту работу.

— И все же я не теряю надежды.

Глядя в его почти черные глаза, я почему-то не сомневалась в этом. Рок действительно был из тех, кто берет от жизни все. Да и кто посмеет отказать ему? Статуэтка привлекала его только потому, что ее нельзя было купить, а Петрок Пендоррик не привык к отказам.

Он купил бронзовую Венеру.

— Не думай, — сказал он мне тогда, — что теперь я оставлю попытки заполучить ту, другую Венеру. Вот увидишь, она тоже станет моей.

Его глаза жадно заблестели. И тут я поняла, что именно он имел в виду.

Мы много времени проводили вместе. Досконально облазили весь остров, обычно выбирая самые безлюдные места. Рок нанял двух неаполитанских рыбаков, которые катали нас по морю. Мы удобно располагались в лодке и, опустив руки в прозрачную голубую воду, слушали полные страсти неаполитанские песни. Их пели для нас, снисходительно поглядывая в нашу сторону, как обычно итальянцы глядят на любовников, Умберто и Джузеппе (так звали рыбаков). Это были чудесные дни!

Несмотря на нетипичную внешность, в Роке, должно быть, было что-то сугубо британское, поскольку итальянцы тут же распознали в нем англичанина. Эта способность узнавать национальность человека по его внешности и манерам всегда вызывала у меня восхищение. Мою национальную принадлежность по внешности определить довольно трудно, хотя всякому ясно, что я не уроженка Капри. У меня русые волосы, но с самого рождения одна из прядей — белая, отчего они кажутся еще светлее, чем есть на самом деле. Мои глаза цветом напоминают морскую воду. Подобно ей, они способны менять свой оттенок — в зависимости от цвета одежды: иногда они кажутся зелеными, иногда — совсем голубыми. У меня короткий, слегка вздернутый нос, большой рот и хорошие, ровные зубы. В общем, я далеко не красавица, но моя внешность меня вполне устраивала.

Все это время меня мучила неопределенность наших с Роком отношений. Я была счастлива находиться рядом с ним и, порой забывая обо всем на свете и не желая задумываться о будущем, просто наслаждалась этими волшебными минутами. Но, оставаясь наедине с самой собой, например по ночам, с горечью думала о том, что будет со мной после его отъезда.

В эти самые первые дни нашего знакомства я узнала, что такое беспокойство о любимом человеке. Не предполагая при этом, что позднее моя жизнь будет просто переполнена им…

Он всегда был весел, но, казалось, за его веселостью скрываются какие-то раздумья. Вообще в нем было нечто непонятное мне, даже загадочное, и этой своей загадочностью он еще больше заинтриговывал меня. Подай Рок хоть малейший знак — и я отправилась бы за ним хоть на край света. Но я никогда не была до конца уверена в его отношении ко мне, и это придавало каждому проведенному вместе с ним мгновению особую, неповторимую прелесть.

Однажды мы поднялись к развалинам виллы императора Тиберия. В этот день открывающийся отсюда вид был особенно красив. И хотя я была здесь далеко не впервые и прекрасно знала окрестности, в присутствии Рока все вокруг вдруг приобрело какое-то новое очарование.

— Разве может что-нибудь сравниться с этой красотой? — спросила я.

На мгновение Рок задумался и затем сказал:

— Моя родина кажется мне не менее прекрасной.

— А где это?

— В Корнуолле. Наше море ничуть не хуже этою. Мне даже кажется, оно красивее, так как вода в нем постоянно меняет свой цвет. Тебе не надоедает это вечно синее, как сапфир, море? Наше море бывает и таким, но после шторма оно зеленое, а на рассвете — розовое. Я видел, как оно яростно бьется о скалы, и я наблюдал его спокойным и гладким, словно шелк. Уверяю тебя, моя родина поистине прекрасна, и у нас тоже есть своя история, ничуть не менее увлекательная, чем история Рима.

— Я никогда в жизни не была в Корнуолле. Неожиданно резко развернувшись в мою сторону, он крепко заключил меня в свои объятия и, прижавшись щекой к моей щеке, сказал:

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая