В тени граната - Холт Виктория - Страница 13

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая

Катарина в ужасе затаила дыхание. Значит, это правда, подумала она. За утрату наших двух детей он винит ее.

Она попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле.

— Мы не видим причин продолжать этот разговор,— сказал Генрих.

Внезапно она закипела от гнева.

— Не видишь? А я вижу! Я твоя жена, Генрих. Ты говоришь мне, что веришь, что мужья и жены должны хранить верность друг другу, но как только распутная женщина бросает тебе многообещающий взгляд, ты забываешь свои обеты, забываешь свои идеалы. Люди смотрят на тебя как на бога — такой молодой, такой красивый, такой примерный король и супруг. Теперь я вижу, что твои обеты ничего для тебя не значат. Ты ищешь лишь удовольствий. Сначала — твои празднества, твои маскарады... теперь — твои любовницы!

В этот момент он был вряд ли красив. Казалось, глаза его запали в его пухлое красное лицо. Он ненавидел, когда его критиковали, и, поскольку он так глубоко ощущал свою вину, он ненавидел ее.

— Мадам,— сказал он,— вы должны исполнить свой долг. Этого от вас ждут.

— Мой долг? — спросила она.

— Который в том, чтобы дать мне сыновей. Вы сделали две попытки, но неудачно. Вам ли порицать меня, если вы потерпели такую плачевную неудачу?

— Я... потерпела неудачу? Значит, ты меня винишь. Разве ты не знаешь, что я так же страстно желаю иметь сыновей, как и ты? В чем я потерпела неудачу? Как бы я смогла спасти жизнь нашим детям? Если есть способ, ради всех святых скажи мне о нем.

Генрих избегал взглянуть на нее.

— Мы потеряли их обоих,— промямлил он.

Катарина повернулась к нему. Она чуть не сказала ему о своей надежде на другого ребенка, но он выглядел таким безжалостным, что она ничего не сказала. В голове у нее все перепуталось, и этот мужчина, который был ее мужем, показался ей совсем чужим.

Генриху было не по себе. Ему было неприятно, что Катарине стало известно о его флирте с Анной Стэффорд. Теперь все это казалось ему такой ничтожной низкой интрижкой, которая даже не приблизилась к развязке. Он чувствовал себя униженным из-за того, что послал ухаживать вместо себя Комптона, что столько времени не мог решиться, должен или не должен начать эту связь, тем самым дав Бэкингема возможность увезти сестру.

Он был зол на всех, кто имел отношение к этому делу, и, поскольку присутствовала только одна Катарина, дал выход своей злобе и обрушил ее на нее.

— Возможно, разница в годах — причина всему,— холодно произнес он.— Ты на пять лет старше меня. До сего дня я не осознавал, какая ты старая!

— Но ты же всегда это знал,— запинаясь, проговорила Катарина.— Мне двадцать пять, Генрих. В таком возрасте можно вполне рожать здоровых детей.

Генрих посмотрел куда-то мимо нее, а когда заговорил, — обращаясь больше к самому себе, чем к ней,— она почувствовала, что ее охватывает холодный ужас.

— И ты была женой моего брата,— вот что он сказал.

Больше она не могла этого вынести, повернулась и поспешно ушла.

Весь двор узнал новости еще до отъезда леди Фицуолтер. «Король и королева сильно поссорились. Это первая ссора. Может быть, теперь будет меньше этих переплетенных инициалов. Возможно, это конец медового месяца».

Мария де Салинас помогла королеве улечься в постель. Она никогда не видела королеву такой расстроенной, даже в дни унизительной бедности она не давала волю своему горю, а стойко переносила все испытания.

— Видишь ли, Мария,— сказала Катарина,— мне показалось, что я его не знала. Он не тот, что раньше. В моем улыбающемся счастливом мальчике я разглядела мужчину.

— Он был рассержен,— сказала Мария.— Может быть, Вашему Величеству не нужно было пока говорить с ним об этом.

— Может быть, мне совсем не следовало говорить с ним об этом. О любовных увлечениях королей, возможно, должны умалчивать все, в том числе и их жены. Мой отец не всегда сохранял верность моей матери. Хотела бы я знать, жаловалась ли она когда-нибудь на этот счет. Нет, она была слишком умна для этого.

— Вы тоже умны. Вашей матери, возможно, тоже пришлось научиться обуздывать свою ревность.

Катарина вздрогнула.

— Ты говоришь так, как будто это только начало, первая из многих последующих измен.

— Но ведь он не изменил вам, Ваше Величество.

— Нет, не изменил, потому что вовремя вмешались брат и супруга этой леди. Это не имеет никакого отношения к добродетели короля. Думаю, поэтому он так зол на меня, Мария... потому что ему не удалось.

— Ваше Величество, он молод.

— На пять лет младше меня. Он напомнил мне об этом.

— Это пройдет, дражайшая леди.

— О, Мария, я так устала. Мне кажется, я вся в синяках и ранах. Мне не было так грустно... так одиноко... с тех пор, как жила в Дарем-хаус, когда думала, что все меня покинули.

Мария взяла руку королевы и поцеловала ее.

— Все не покинули вас, Ваше Величество.

— Нет, ты всегда была там, Мария. О, как хорошо иметь верных друзей.

— Позвольте я накрою вас. Вам нужно постараться заснуть. Когда отдохнете, почувствуете себя сильнее.

Катарина улыбнулась и закрыла глаза.

Ночью она проснулась от болей, разрывающих ее тело и вызвавших испарину. Метаясь по постели, она стала звать своих фрейлин, но прежде чем они успели подбежать, со стоном упала на пол. Они уложили ее на постель, вызвали врачей, но сделать ничего не могли. В эту сентябрьскую ночь закончилась третья беременность Катарины. Она была короткой, но результат был не менее печальный. Она еще раз не смогла подарить королю сына, о котором он мечтал. Несколько дней она болела, и все это время ее мучили кошмары. Главной фигурой в них был король — огромная грозная тень с жадными, требовательными руками, ласкающими других. Когда же он поворачивался к ней, то протягивал эти руки и кричал: «Дай мне сыновей».

Проходили дни, постепенно унося с собой горести Катарины; ее отношение к жизни стало более философским. Веками короли брали себе любовниц и те рожали им детей, но отцовскую корону наследовали дети, рожденные в законном браке. Она должна быть реалисткой и ей не следует надеяться на немыслимую добродетель своего здорового молодого супруга.

Она много раздумывала о матери, пережившей такие же горести и несчастье до нее. Как никогда раньше, она должна стараться подражать Изабелле и хранить в памяти ее образ, как яркий пример того, какой должна быть королева.

Что касается Генриха, он был вполне готов пойти ей навстречу. Упреки привели только к тому, что он замкнулся; надутые маленькие губы, свирепый взгляд маленьких глаз на этом большом лице говорили о том, что он король и будет делать то, что ему заблагорассудится. При первых же проявлениях с ее стороны желания вернуться к прежним отношениям все сразу изменилось: его лицо осветила ослепительная улыбка, он стал бурно проявлять свою нежность, был сентиментальным, называл ее своей Кейт, единственной из женщин, которая для него что-то значила.

Поэтому Катарина отказалась от своих иллюзий и приняла реальность, которая, как она себя уверяла, была довольно приятной. Если бы у нее был ребенок — ах, если бы у нее был ребенок,— то это маленькое существо компенсировало бы ей все остальное. Этот ребенок стал бы центром ее мироздания, и в сравнении с той радостью, которую он ей принес бы, все любовные эскапады ее мужа отошли бы на задний план.

Между тем ее стало занимать другое важное дело.

С тех пор, как она стала королевой Англии, между ее отцом и ней установились тесные связи. Она с большим нетерпением ждала его писем, забыв, что когда она, всеми покинутая, уединенно жила в Дарем-хаус, он годами не писал ей.

«Как мне радостно,— уверял ее Фердинанд,— что ты, моя дочь,— королева Англии, страны, которая, как я всегда верил, должна быть моим самым близким союзником. Я начинаю понимать, что у отца не может быть лучшего посла, чем его собственная дочь».

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая