Убийство в прямом эфире - Кларк Мэри Джейн - Страница 44

После того как Фейс спустилась вниз и заглянула к матери, она налила в чайник воды и поставила его на огонь. Завещание по-прежнему лежало на столе в столовой, куда она и бросила его после прочтения. Она взяла документ и направилась в гостиную, где, удобно усевшись в мягкое кресло, принялась внимательно изучать его снова. Все положения были прописаны очень четко. Трастовый фонд, основанный для ухода за матерью; определенная сумма выделена Бену и Брендану с целью оплаты их обучения в колледже, которую строго запрещалось использовать по какому-либо иному назначению; аналогичный фонд, предназначенный для детей Аннабель Мерфи; денежное вознаграждение экономке, Урсуле Бейлс, за ее преданность и верность. Основная часть состояния Констанс, тридцать миллионов долларов, направлялась на создание Школы журналистики и на основание кафедры журналистской этики в колледже штата Виргиния в предместьях Йорктауна.

— «Больше всего я сожалею о том, что так и не окончила колледж. После того как я завоевала титул «Мисс Виргиния», мне предложили первую работу на телевидении, на которую я и согласилась. Мне не терпелось вступить в реальный мир, и я тогда не понимала, что больше никогда в жизни не найду времени, чтобы получить высшее образование в учебном заведении. Я уехала из штата Виргиния, не окончив курс обучения, но мне все равно хотелось бы внести долговременный вклад в дело образования».

Читая слова своей сестры Фейс вспомнила, что упустила из виду тот факт, что Констанс не изменила своего отношения к ней со времени их перепалки на прощальном обеде Это было всего несколько дней тому назад, а кажется, будто прошла целая вечность. Самое неприятное, что Фейс, у которой было очень мало аргументов, способных уязвить Констанс, использовала это оружие против своей сестры. Удар ниже пояса.

Фейс запахнула полу своего халата потуже и продолжила читать.

— «Своей сестре Фейс я завещаю свой жемчуг. Каждый раз, когда она видела его на мне, она непременно говорила, какой он прекрасный. Теперь он твой, Фейс. Вспоминай обо мне, когда будешь надевать его».

Вот так. Жемчужное ожерелье. И ничего больше.

Было ясно, что Констанс хотела этим сказать. Она обеспечила мать, обеспечила мальчиков, обеспечила свою экономку и детей своей подруги. Хотя, конечно, было большим облегчением сознавать, что Бен и Брендан смогут посещать колледж без необходимости влезать в кредиты на их обучение. Констанс показала себя филантропом и одновременно унизила Фейс, преднамеренно и окончательно.

На кухне раздался свисток закипевшего чайника. Поднявшись с кресла, чтобы выключить плиту, Фейс гневно взглянула на бронзовую урну, стоящую на каминной доске, и с трудом подавила желание схватить ее и вытряхнуть прах Констанс на улицу.

Стюарт нащупал на тумбочке возле кровати свои очки и надел их. Он лежал в постели, смотрел в потолок и размышлял над тем, что произошло вчера. На передний план все время пробивалась мысль об останках Констанс. Он должен убедить Фейс расстаться с ними. Но он также должен позаботиться, чтобы останки эти нашли свой последний приют в месте, достойном королевы.

Он поднялся с кровати, ощущая в себе прилив энергии по сравнению с состоянием последних нескольких дней. Стюарту не терпелось добраться до компьютера и сосредоточиться на первых этапах плана по созданию мемориального сада Констанс Янг.

Его воображение уже рисовало ему дорожки сада, пруд, располагающий к размышлениям, скамейки для медитации, где посетители могли бы посидеть и расслабиться под тенью деревьев в окружении цветов. Разумеется, там будет и колумбарий для урны с прахом Констанс, а также, возможно, вечный огонь, наподобие того, который горит перед могилой Джона Ф. Кеннеди на Арлингтонском национальном кладбище. Но piece de resistance[20] изюминкой парка, о которой мечтал Стюарт, должны стать шесть новых панно из витражного стекла, установленных в каменных рамах, с изображением сюжетов о Даме и Единороге, использованных в гобеленах из Музея Средневековья в Париже, где Дама будет изображена с лицом Констанс. Эти гобелены образно представляли собой шесть человеческих чувств: слух, зрение, осязание, обоняние, вкус и — самое обожаемое Стюартом — любовь.

После уплаты архитекторам за разработку проекта и подрядчикам — за строительство сада, а также платы собственным экспертам Клойстерса за дизайн и изготовление панно из витражного стекла, по расчетам Стюарта, должно было остаться еще приблизительно миллионов пять, которые предполагалось пожертвовать музею на содержание этого нового сада.

Теперь оставалось только уговорить Фейс отдать ему пепел Констанс. Если Фейс сама не придет к решению, что, безусловно, наилучшим вариантом будет захоронить останки ее сестры в таком замечательном месте, Стюарт надеялся, что ему удастся убедить ее с помощью финансовых стимулов. Но с такими предложениями следовало быть крайне осторожным.

Даже после своей смерти Констанс оставалась его величественной королевой, тогда как он был ее преданным вассалом. И он всегда будет к ее услугам.

Во сне Элиза чувствовала тепло прижимающегося к ней тела. Это должен был быть Мак. Элиза перевернулась в постели и с улыбкой подняла веки. Но вместо этого на нее внимательно смотрели два больших синих глаза.

— Привет, мама.

— Привет, солнышко. — прошептала Элиза, снова закрывая глаза и понимая, что Мак сейчас должен быть в Лондоне, причем, видимо, уже обедает. — Тебе хорошо спалось?

— Уф-ф-ф. Но я скучала по тебе вчера вечером, мамочка.

— Я тоже по тебе скучала, — ответила Элиза.

— А ты приходила поцеловать меня, когда вернулась домой?

— Конечно. Как и обещала.

Дженни еще теснее прижалась к Элизе.

— Но сегодня вечером ты будешь дома?

Элиза резко отрыла глаза. Мероприятие в Клойстерсе. Это совершенно вылетело у нее из головы.

— О, Дженни, я совершенно забыла об одном событии, которое мне предстоит сегодня вечером. — Элиза потянулась, чтобы обнять ребенка. Но Дженни отстранилась от нее.

— Ты обещала, что сегодня вечером будешь дома, мама, — протестующее заявила она. — Так нечестно.

— Я знаю, что обещала это, ты права. Так действительно нечестно. Прости меня, Дженни. Но это работа, я и вправду ничего не могу с этим поделать.

— Ненавижу твою работу — Дженни натянула одеяло себе на голову.

Элиза осторожно раскрыла дочь.

— Дженни, дорогая, ты должна попытаться понять меня. Работа — это такая штука, которой люди занимаются, чтобы зарабатывать деньги. Их потом платят за еду, за дом и за машину.

— И за игрушки?

— Да, иногда деньги тратят на то, чтобы покупать детям игрушки. Работа очень важна, потому что без нее люди не смогут заплатить за те вещи, которые необходимы им в жизни. — Элиза нежно обняла маленькую девочку. — Но знаешь, Дженни, если человеку повезет, то он работает не только ради денег. Он работает потому, что любит то, чем занимается. И я в этом смысле очень счастливый человек, дорогая, потому что мне повезло, и я действительно люблю свою работу.

— Ты любишь ее даже больше, чем меня? — Казалось, Дженни вот-вот разразится слезами.

— Нет. Совсем нет, Дженни. Я ничего на свете не могу любить больше, чем тебя, ты самое главное, что есть в моей жизни.

— Тогда почему ты сегодня вечером идешь на работу, тогда как я хочу, чтобы ты осталась со мной?

Элиза, довольная тем, что Дженни рассуждает с такой железной логикой, поцеловала дочку в макушку, одновременно придумывая достойное объяснение, чтобы ответить на этот вопрос.

— Потому что я несу ответственность за то, ради чего меня взяли на эту работу. Если ты сказала кому-нибудь, что сделаешь что-то, то должна это выполнять.

— Но ведь мне ты сказала, что проведешь вечер дома, — настаивала Дженни. — Значит, ты должна это выполнить.