Морские драмы Второй мировой - Шигин Владимир Виленович - Страница 62

• Предыдущая
• 62/113
• Следующая

На горизонте по носу открылся маяк Оденсхольм и верхушка мачты сидевшего на камнях германского крейсера “Магдебург”. Дивизион пошел поодиночно зигзагами. Вскоре уцелевшие 6 миноносцев, в том числе и “Ловкий”, на котором находился пишущий эти строки, вошли в Моонзунд. В 7.12 я возвратился на миноносец “Всадник”, но уже без своего сослуживца и товарища, радиста Дорошенко.

Командующий Балтийским флотом адмирал Эссен в своем донесении от 5.12.14 за № 37/К.О. на имя главнокомандующего VI армией писал:

В действительности же “Исполнительный” и “Летучий”, будучи перегружены минами заграждения и получив добавочную нагрузку верхней палубы при обледенении, потеряли остойчивость при сильной качке и штормовой погоде и перевернулись. Никаких неприятельских подлодок в это время не было, и никто атаковывать нас не собирался…»

Об этой нелицеприятной странице истории флота мало кто знает. Это и понятно, гордиться здесь особенно нечем. Поддавшись панике, команды сразу шести кораблей бросили в беде своих погибающих товарищей, не предприняв ровным счетом ничего, чтобы их спасти. И это при том, что никто в тот момент на миноносцы не нападал. Немцев вообще не было нигде на сотни миль вокруг! Сравним теперь ситуацию 29 ноября 1914 года с ситуацией 6 октября 1943 года, чтобы понять степень высочайшего героизма черноморцев, которые, погибая, продолжали тем не менее спасать своих боевых товарищей. Это ли не пример всем нам, живущим ныне! Это ли не повод для увековечивания их подвига!

Наша память по отношению к событиям Великой Отечественной войны вообще удивительно избирательна. Некоторые памятники и шумные мероприятия вокруг отдельных событий вызывают порой полное недоумение в отношении значимости этих событий, в честь которых они были поставлены, в то время, как поистине трагические события минувшего и по сей день остаются вне нашего внимания.

В Севастополе над Южной бухтой стоит несколько странный, на мой взгляд, памятник. Это памятник стрельбе линейного корабля «Парижская Коммуна» по немецким позициям. Стрельба эта была, как вспоминают ветераны, достаточно успешной. Однако это ли основание ставить памятник! К слову, и стрелял-то краснознаменный линкор за Великую Отечественную войну всего несколько раз. Все остальное время «Севастополь» (до 1943 года именовавшийся «Парижская коммуна») простоял в тыловых базах. Увы, с ним практически повторилась история Первой мировой войны, в течение которой тот же «Севастополь» так и не сделал ни одного выстрела по врагу. Почему? Ни царские, ни советские адмиралы не хотели лишний раз рисковать слишком ценной боевой единицей. Таким образом, получается, что за всю свою сорокалетнюю службу, пройдя три войны (Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную), «Севастополь» всего несколько раз разрядил свои 305-мм орудия в сторону неприятеля, за что и удостоился памятника. Впрочем, если кто-то считает, что каждая боевая стрельба достойна отдельного памятника, я не имею ничего против — ведь чем больше памятников, тем лучше, ибо каждый из них есть напоминание о боевых делах пращуров.

Однако о памятнике стрельбе «Севастополя» я вспомнил совсем по иной причине. Если мы столь трепетно относимся к даже таким, казалось бы, достаточно обыденным вещам военного времени, как стрельба главного калибра линейного корабля, то почему тогда была проигнорирована героическая гибель сразу трех боевых кораблей, чьи команды полностью выполнили свой долг перед Родиной? Имена «Харькова», «Беспощадного» и «Способного» занесены на памятную доску эскадры ЧФ на Корниловской набережной Севастополя. Но кто, читая их, знает ныне, при каких именно обстоятельствах, когда и где они погибли, как остались верными своему воинскому долгу погибающие офицеры и матросы их команд?

Почему же наряду с памятником стрельбе «Парижской коммуны» («Севастополя»), не был установлен (и теперь уже вряд ли когда-нибудь будет уставлен и подавно!) памятник морякам, погибшим в октябрьской трагедии 1943 года? Кто может ответить на этот вопрос?

Думаю, что раньше создание памятника героически погибшим в море 6 октября 1943 года черноморцам считалось ненужным по идеологическим причинам Зачем лишний раз вспоминать о трагедии, произошедшей по вопиющей безалаберности высшего командования! Сегодня это тем более никому не нужно по причинам политическим и финансовым… Раньше считалось нежелательным вспоминать о просчетах высшего командования, полагая, что все обязаны помнить только победы. Ныне никто не желает тратить деньги на воспоминания о былых трагедиях по той причине, что никаких политических дивидендов с такой акции получить невозможно. Боюсь быть провидцем, но думаю, что памятника морякам «Харькова», «Беспощадного» и «Способного» не будет поставлено уже никогда…

Пусть же эта небольшая документальная повесть станет нашей общей данью памяти героическим офицерам, старшинам и матросам лидера «Харьков», эсминцев «Беспощадный» и «Способный», до конца выполнивших свой воинский и человеческий долг перед Родиной.

Пусть хотя бы в ней восторжествует правда, а мы с вами вспомним и поклонимся в пояс памяти тех, кто отдал свои жизни за Отечество. Они достойны, чтобы о них помнили вечно!

История трагедии эскадренного миноносца Северного флота «Сокрушительный» — одна из самых нелюбимых нашими историками. Если можно, то о ней вообще предпочитают лишний раз не вспоминать. Если последнее не удается, то говорят о «Сокрушительном» вскользь и скороговоркой. Причин для такой стойкой нелюбви предостаточно. Долгое время о «Сокрушительном» вообще никогда ничего не писали. Упоминался опальный эсминец, разве что в мемуарах командующего Северным флотом в годы Великой Отечественной войны адмирала Головко..

Для меня знакомство с историей «Сокрушительного» произошло достаточно необычно. В 1977 году я поступил в Киевское высшее военно-морское политическое училище. Где-то в середине первого курса в училище приехал бывший член военного совета Северного флота в годы Великой Отечественной войны вице-адмирал Торик. Для встречи с ним в одной из аудиторий был собран наш курс Вице-адмирал долго рассказывал о минувших днях, а затем поинтересовался, есть ли к нему вопросы. И тут черт дернул меня поднять руку. Торик милостиво кивнул.

— А что вы можете рассказать о гибели эсминца «Сокрушительный»? — поинтересовался я без всякой задней мысли.

Об истории с эсминцем я слышал лишь самые отрывочные сведения, а потому, воспользовавшись случаем, решил пополнить свои знания по данному вопросу.

Надо было видеть лицо бывшего члена военного совета в этот момент! Оно в одно мгновение стало багрово-красным.

— Эта история не имеет никакого отношения к теме нашей встречи! — зло ответил мне Торик.

И тут я допустил вопиющую бестактность.

— Но ведь эсминец погиб в годы войны, а вы о ней как раз и рассказываете! — вставил я.

Обидеть ветерана я нисколько не хотел, просто хотелось узнать поподробнее об одном из плохо известных мне эпизодов Великой Отечественной. Вместо ответа Торик грозно сдвинул брови и разразился громкой бранью в адрес недостойного эсминца и его командира, а затем, указуя на меня перстом, заявил, что будущему офицеру-политработнику ВМФ об этом гнусном случае знать вообще не следует, так как в нашей истории есть куда более героические примеры, которые и следует изучать. После этого вице-адмирал поднял присутствовавшего на этой встрече замначальника политотдела училища и попросил его разобраться с курсантом, который лезет туда, куда ему лезть не следует. Все это происходило при полном недоумении двух сотен моих сокурсников. Никто из них никак не мог понять, из-за чего, собственно, разгорелся такой сыр-бор.

• Предыдущая
• 62/113
• Следующая