Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982) - Велтистов Евгений Серафимович - Страница 60

• Предыдущая
• 60/88
• Следующая

Сунув записку в окошечко радиостанции, мы вошли в прохладную щель с длинным козырьком (на него садятся гравипланы и вертолеты) и сразу же почувствовали себя космическими путешественниками.

Нет ничего живописнее на свете, чем космопорт, если не считать, конечно, гонок гравилетов. Просторный, как площадь, ровно освещенный вестибюль заполнен толпой; яркие платья, возбужденные лица пассажиров, блестящие глаза и пылающие щеки детей; прощальная песня в кругу друзей, которая, будто грустный ветерок, проносится по залу; мелькание указателей, безмолвные приказы световых табло, скольжение бесчисленных эскалаторов — все это еще не космопорт. Когда вы, поблуждав в лабиринте механических лестниц и даже поскучав от их однообразного бега, внезапно ступите на платформу и увидите длинные, уходящие в самое небо металлические трубы, вы поймете, кто здесь главный чудо-зверь.

Толстая металлическая дверь мягко захлопнулась за последним пассажиром. Ракета заперта в клетке. Секунды молчания, и от внезапного рева дрогнула земля. Вы ничего не видите, но по стихающему быстро вою догадываетесь, с какой адской скоростью мчится она в стартовой трубе. Блеснула в солнечном небе, яркая звезда. Блеснула и пропала. Все.

Не раз улетали мы с Рыжем в тот день на Огненную землю, во Владивосток, на Луну, в Антарктиду, на космические станции с разными номерами. Выбирались на платформу, топтались у дверей, заводили разговоры с экипажем, а потом уходили вместе с провожавшими. Мы втянулись в эту игру, скакали с лестницы на лестницу и то ехали вместе, то разъезжались. Потом я потерял Рыжа и блуждал по эскалаторам, пока тяжелая крепкая рука не схватила меня за плечо.

— Март, ты?

Олег Спириков, загорелый до черноты, тряс мою руку, щуря близорукие глаза. Добряк и силач — таким он был всегда, мой старший товарищ по интернату, ныне лунный физик.

— Улетаю, — сказал он. — Было Красное море. Положенный отпуск. Все позади!

Наверно, одновременно вспомнили мы нашу последнюю встречу здесь же, в порту, потому что он неожиданно предложил:

— Март, хочешь к нам?

Год назад, когда я, расстроенный своей бесцельной возней со сводками, бродил по космопорту, на этом месте вот какой был разговор.

— Кем работаешь? — спросил он.

— Никем. Перебираю сводки.

— Как так?

— Нажимаю пальцем на кнопки. Борюсь с бумагами. Обыкновенный чиновник.

— Я думал, — сказал Олег, растерянно моргая, — что это делают машины.

— Не только машины, но и студенты. — И я, чуть не плача от приступа глупой жалости к себе, взмолился: — Олег, возьми меня на Луну.

Он был расстроен не меньше меня.

— Хорошо, — сказал он, подумав. — Будет место, сообщу…

А сейчас я только улыбнулся и помотал головой.

— Спасибо, Олег. Есть дело.

— Слышал, — сказал он. — То самое? Я кивнул.

— Жаль. Вместе б слазили на верхотуру Лейбница.

— Я еще прилечу, — пообещал я.

Мы простились. Через минуту он улетел. Быстрая лента унесла его в другой мир, где туманно-синий диск Земли недвижно висит над горизонтом, где днем вместе с Солнцем светят звезды и все вокруг либо черное, либо белое, где рваным острым клыком торчит девятикилометровая вершина гор Лейбница. Спросите у любого альпиниста, и он подтвердит, что характер у этой лунной старухи ничуть не лучше, чем у земной Джомолунгмы. А Олег со своим отрядом не только взошел на вершину, но еще выбрал для этого день солнечного затмения, когда Луна погрузилась в красный свет. Так они и лезли в полутьме, любуясь природой. А гору назвали Селеной.

…Рыж ехал мне навстречу и переговаривался с мальчишкой на соседнем эскалаторе.

— Очки взял? — кричал Рыж.

— Взял! — отвечал радостно приятель.

— Скафандр?

— Взял!

— Батареи? — Взял!

— Лодку? — Забыл!

— Эх, ты! — Рыж покачал головой.

У мальчишки было такое огорченное лицо, что я расхохотался. Он и в самом деле почувствовал себя беспомощным без маленькой подводной лодки, в которой спокойно лежишь на животе и вглядываешься в таинственные сумерки океана. Мне даже стало жаль этого путешественника с оттопыренными розовыми ушами и обиженно повисшей нижней губой, и я решил прервать мальчишечью игру. Но Рыж опередил меня, хлопнув приятеля по плечу:

— Вот что, Леха, теперь провожай нас!

— Как? — спросил я.

— Но ты же летишь, — спокойно объяснил Рыж.

— Лечу, но завтра.

Серые Лехины глаза вспыхнули, он цепко схватил меня за локоть и радостно вздохнул: «Пойдем». Рыж повис на другой руке.

Сопротивляться было бесполезно: я стал для них слишком важной персоной.

Телохранители буквально внесли меня в вагон метро, помчавший нас к грузовому порту.

— Зачем? — робко спросил я.

— Времени еще завались, — махнул рукой Леха.

— Конечно, — подхватил Рыж. — Еще вечер и ночь. Побродим.

— А мама?

Столь бестактный вопрос телохранители оставили без ответа. Я вспомнил о Каричке. Представил, как она будет смеяться, когда я незаметно ускользну от ребят, разыграю в лицах наши похождения.

Поезд исчез в тоннеле, мы втроем остались на платформе. По ту сторону были рельсы и волнистая стена с козырьком, бросавшая на нас тень. По эту сторону — ровное, залитое солнцем, уходящее к горизонту зеленое поле, уставленное вышками ракет. Из открытых люков торчали длинные подвижные языки — ленты транспортеров. На них медленно двигались грузы — туда, в подземные камеры. На поле — редкие фигурки людей.

— Жарко! — вздохнул я.

— Это с Луны. — Леха показал на голубоватую ракету.

— Пойдем! — дернул меня Рыж и потащил к лестнице.

Здесь, внизу, гулял ветерок, пахло нагретой землей, травой, цветами. Что-то поскрипывало за нашей спиной; оглянувшись, мы увидели на бетонном кубе обгоревшую, желто-черную неуклюжую ракету. Памятник.

Рыж было направился к ней, чтоб потрогать бугристый металл, но вдруг вспыхнул яркий сноп пламени в небе, а на дальнем конце поля появился красный треугольник: знак посадки. Мальчишки крикнули «ура», бросились к красному парусу, не спуская глаз с серебристой трубки. Она, величиной всего с авторучку, вырастала с каждой секундой в огромный грозный снаряд, целивший в центр площадки.

Пока мы бежали, все было кончено: ракета опустилась. Уже зияли немые люки, из которых вот-вот выплывут таинственные грузы. Нас обгоняли машины с нескончаемыми хвостами транспортеров. Пролетели белый вертолет с врачами и несколько гравипланов за командой. А мы все бежали, бежали так, будто встречали кого-то.

Да, встречали!

Я даже не могу объяснить, что заставило нас броситься вперед, когда из люка появились люди. Они возникли внезапно — выросли на белых ступенях трапа. Я увидел их жаркие небритые щеки, блестящие глаза, схватившие простор неба и поля, улыбки, обращенные к нам, синие комбинезоны с цифрами «ЗМ-720», номером марсианского корабля; в этот момент я бросился к незнакомым людям. Ведь они были с Марса!

И они меня поняли.

Мы мяли друг друга в объятиях, смеялись, спрашивали: «Как дела?» — и отвечали: «Отлично!» Леха и Рыж просто парили над головами, передаваемые из рук в руки, визжали и хохотали, как от щекотки. Не хватало лишь оркестра, но он звучал в наших ушах.

— Разрешите узнать, прибыл ли груз для Ольхона?

Резкий, сухой и очень знакомый голос, прозвучавший рядом, заставил меня вздрогнуть. Так мог говорить лишь один человек на свете — мой дядя.

— Такого груза нет, — последовал спокойный ответ.

— Может, вы ошибаетесь, командир? Три контейнера для профессора Гарги со станции «М-37».

— Такого груза нет.

— На вашей линии всегда беспорядок!

Я спрятался за спины: это был мой дядя. Он как будто не говорил ничего особенного, возмущался обычной путаницей диспетчеров, но для меня сразу померкло солнце, умолкли оркестры, пропала вся торжественность встречи. Угораздило же его явиться именно в этот момент и искать свои дурацкие контейнеры!

— Извините, ничем не могу помочь, — сказал командир, залезая в гравиплан.

• Предыдущая
• 60/88
• Следующая