Серебряные яйцеглавы - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 4
- Предыдущая
- 4/31
- Следующая
Писатели не желали больше продавать себя за высокие оклады и дешевые погремушки вроде старинных костюмов, которые стали символом их ремесла, или прославленных имен, которые они присваивали с разрешения и по прямому настоянию издателей, — они громили и крушили, взрывали и уничтожали, а полиция безмятежно взирала на их бесчинства, так как правительство давно ужо искало случай подорвать мощь издательских корпораций.
Роботы-наемники, к услугам которых в последнюю минуту попытались обратиться захваченные врасплох издатели, тоже бездействовали — руководство их Межпланетной лиги решило остаться в стороне от конфликта. А потому и роботы стояли молча, словно мрачные металлические статуи, все в шрамах от кирпичей, в язвах от кислот, в ожогах от электроразрядов лучевых пистолетов (следы бесчисленных схваток с забастовочными пикетами), — стояли и смотрели, как гибнут их неподвижные и неодушевленные родичи.
Гомер Дос-Пассос разворотил топором переднюю элегантно-серую панель «Жанро-жернователя» (издательство «Рэндом-Хаус») и начал крушить лампы и транзисторы в чреве словомельницы.
Агата Занд сунула носик огромной воронки в памятные блоки «Всепишителя» фирмы Скрибнер и вылила два галлона дымящей азотной кислоты прямо в ее невообразимо хрупкие внутренности.
Шарлотта Бичер-Эллиот облила бензином «Романодробилку» фирмы Нортон и завопила от радости, когда в небо взвились языки пламени.
Эдгар Конан-Честертон всыпал в «Тайнонакопитель» фирмы Даблдэй губительный для машины магнитный порошок.
Герберт Станислав Брэдбери заложил заряды направленного действия в «Н-Ф-делатель» фирмы Эпплтон и чуть было не расстался с жизнью, отгоняя зевак, пока яростные струи раскаленного газа обращали в пыль километры тончайшей серебряной проволоки в соленоидах и обмотках.
Вальтер Купер изрубил мечом «Историограф» фирмы Хьютон, вскрыл панель алебардой и метнул внутрь поток «греческого огня», который он сам составил по рецепту, найденному в древнем манускрипте.
Брет Фенимор Лондон разрядил свою шестистволку в «Золотоискателя» фирмы Уитлзи, а затем подорвал его шестью палочками динамита.
Шекспиры неистовствовали, Данте сеяли вокруг электрохимическую смерть, Милтоны и Софоклы сражались плечом к плечу с Бальзаками и Моруа, Рембо и Саймаки по-братски делили опасности, а замыкали арьергард несметные орды Синклеров и Дюма, различавшихся только инициалами.
То был черный день для любителей чтения. А возможно, то была, напротив, заря новой эры.
4
Один из последних эпизодов Бойни словомельниц, которую одни историки сравнивали с пожаром Александрийской библиотеки, а другие — со штурмом Бастилии, — разыгрался в огромном зале, где размещались словомельницы издательств «Рокет-Хаус»и «Протон-Пресс». После того как взрыв уничтожил словомельницу Гаспара, там наступило некоторое затишье. Все уцелевшие экскурсанты выбежали из зала, и только две пожилые учительницы, прижавшись к стене и цепляясь друг за друга, с ужасом следили за происходящим.
К ним прижался не менее перепуганный розовый робот — стройный, тоненький, с осиной талией, удивительно женственный.
Минуту спустя Джо Вахтер пробудился, оторвал свое тело от табельных часов, неторопливо побрел через зал и извлек из стенного шкафа веник и совок для мусора. Затем он так же неторопливо вернулся обратно и еще более неторопливо начал водить веником у подножья словомельницы, сметая в кучку кусочки металла, обрывки изоляции и бирюзовой ткани. Один раз Джо наклонился, извлек из мусора опаловую пуговицу, целую вечность ее разглядывал, но потом покачал головой и бросил в совок.
И тут в зал ворвались опьяненные победой писатели. Они двигались клином, на острие которого три огнемета с ревом изрыгали огромные, двадцатифутовые струи пламени.
Огнеметчики со своими помощниками набросились на пять уцелевших словомельниц, а остальные писатели с дьявольскими воплями принялись бегать вокруг, словно обитатели преисподней, пляшущие в багровых, дымных отблесках. Они пожимали друг другу руки, они хлопали друг друга по спине, они громогласно вспоминали самые жестокие подробности уничтожения той или иной особенно ненавистной словомельницы и при этом оглушительно хохотали.
Учительницы и розовая роботесса еще теснее прижались друг к другу. Джо Вахтер поглядел на беснующуюся орду, покачал головой, словно бы выругался вполголоса, и продолжал свою бессмысленную уборку.
Несколько писателей схватились за руки, вскоре к ним присоединились все остальные, кроме огнеметчиков, и вот уже по залу закружился безумный хоровод — людская змейка извивалась между обугленными скелетами словомельниц, беззаботно проносясь совсем рядом с изрыгающими смрадное пламя огнеметами. В такт мерному движению вереницы — шаг назад, два вперед — писатели испускали дикие вопли. Джо Вахтер оказался внутри этой живой спирали, но продолжал невозмутимо орудовать веником, хотя все время покачивал головой и что-то бормотал себе под нос.
Постепенно оглушительные крики начали складываться в членораздельные слова. И вскоре уже можно было разобрать весь свирепый гимн:
К черту всех издателей!
К черту всех издателей!
Даешь соленые слова!
В заднюю панель программистов!
В заднюю панель программистов!
Долой словомельницы!
И тут розовая роботесса внезапно выпрямилась. Оттолкнув учительниц, она бесстрашно двинулась вперед, размахивая топкими руками и что-то крича тоненьким голоском, который тонул в оглушительном реве толпы.
Писатели заметили приближение возмущенной роботессы и, подобно всем людям давно привыкнув уступать дорогу металлическим существам, когда те приходили в исступление, теперь просто разомкнули цепь, провожая роботессу хохотом и улюлюканьем.
Какой-то писатель в помятом цилиндре и порванном рединготе крикнул:
— Что за оловянный симпомпончик, ребята!
Это вызвало неописуемый хохот, а миниатюрная авторисса по имени Симона Вирджиния Саган в измятом фраке покроя XIX века завопила:
— Берегись, Розочка! Мы теперь такое напишем, что у вас, редакторов, все контуры разом перегорят.
Розовая роботесса продолжала заламывать руки и что-то требовать, но писатели только громче выкрикивали слова своего гимна прямо ей в лицо.
Тогда роботесса топнула изящной алюминиевой ножкой, стыдливо отвернулась к стене и торопливо коснулась каких-то кнопок у себя на груди. Затем она снова повернулась лицом к толпе, и ее тоненький голосок тотчас превратился в раздирающий уши вой, от которого хоровод застыл на месте и смолк, а учительницы в противоположном конце зала съежились и заткнули пальцами уши.
— О ужасные, невоспитанные люди! — воскликнула розовая роботесса приятным, но слишком уж сахаристым голосом. — Если бы вы знали, какую боль вы причиняете моим конденсаторам и реле такими словами, вы бы не стали их повторять. Еще одно такое выражение — и я начну кричать по-настоящему. Бедные, заблудшие ягнятки, вы совершили и наговорили столько ужасных вещей, что я просто не знаю, с чего начать мою правку. Но разве не было бы лучше… да-да, гораздо лучше, если бы для начала вы пропели свой гимн слегка иначе, скажем, дот так…
И прижав свои тонкие пальцы-клешни к алюминиевой груди, розовая роботесса мелодично пропела:
Возлюбим любимых издателей!
Возлюбим любимых издателей!
Да живут изящные слова!
В передние ряды программистов!
В передние ряды программистов!
Слава словомельницам!
В ответ раздались злобные вопли и истерический смех — примерно в равной пропорции.
В двух огнеметах кончилось горючее, но они уже сделали свое дело — словомельницы, которые они усердно поливали огнем («Гидропрозаический пресс»и «Всежанрист» издательства «Протон-Пресс»), раскалились докрасна и чадили сгоревшей изоляцией. Третий огнемет, которым вновь орудовал Гомер Дос-Пассос, продолжал поглаживать пламенем раскаленный «Фразировщик» (издательства «Рокет-Хаус»); чтобы продлить удовольствие, Гомер переключил аппарат на минимальную мощность.
- Предыдущая
- 4/31
- Следующая