Серебряные яйцеглавы - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 2

• Предыдущая
• 2/31
• Следующая

И он исчез из виду, словно голубая молния.

Гаспар неторопливо пошел дальше, стараясь представить себе, что значит четыре часа ломать голову над повестью. Разумеется, и у словомельницы бывают перебои — например, короткое замыкание, — но это, видимо, не совсем то же самое. Может, это ощущение напоминает то, которое возникает, когда удается решить шахматную задачу? Или это больше похоже на те душевные конфликты, которые мучили людей (и даже писателей!) в недобрые старые времена, когда еще не было ни гипнотерапии, ни гипертранквилизаторов, ни неутомимых роботов-психиатров?

Но в таком случае на что похожи эти душевные конфликты? Право, иногда Гаспару казалось, что его жизнь уж слишком спокойна, слишком животно-безмятежна даже для писателя-профессионала.

Гаспар приблизился к большому книжному киоску, которым оканчивалась Читательская улица, и его туманные размышления разом оборвались. Витрины киоска сверкали и переливались, словно рождественская елка, и Гаспар вдруг почувствовал себя шестилетним ребенком, которого неожиданно навестил Дед Мороз.

За истекшие двести лет вид книжных страниц почти не изменился — все тот же черный шрифт на светлом фоне, — зато обложки преобразились поистине волшебно. Все то, что в середине XX века едва лишь намечалось, теперь пошло в рост и достигло пышного цветения. Стереопечать и четырехступенчатая репродукция позволили соблазнительным миниатюрным девицам на обложке проделывать нескончаемый стриптиз или появляться на фоне освещенных окон в прозрачных пеньюарах. Плотоядно ухмылялись монстры и гангстеры, мудро и проникновенно глядели философы и министры. Падали трупы, рушились мосты, ураганы выворачивали деревья, космические корабли стремительно уносились в звездную бесконечность поперек обложки в пять на пять дюймов.

Воздействию подвергались все органы чувств. Уши пленяла тихая музыка, чарующая, как пенье сирен, пронизанная отзвуками томных поцелуев, щелканьем плеток, приглушенным треском автоматных очередей и дальним грохотом ядерных взрывов. Ноздри Гаспара улавливали запахи жареных индеек, лесных костров, сосновых игл, апельсиновых рощ, порохового дыма, марихуаны, мускуса и всемирно известных духов вроде «Фер-де-Ланс»и «Туманность N5». И он знал, что стоит ему коснуться любой обложки, и он ощутит под пальцами фактуру бархата или норки, или лепестков розы, или сафьяна, или полированного клена, или старинной бронзы, или венерианской морской пробки, или теплой женской кожи.

Приближаясь к гроздьям книг, которые и правда были подвешены, точно игрушки на пушистой елке (исключение составляли строгие полочки с роликами робокнигофильмов), Гаспар все более замедлял и без того неторопливые шаги, желая продлить предвкушаемое удовольствие.

В отличие от большинства своих коллег, Гаспар де ла Нюи любил читать книги, и особенно гипнотические творения словомельниц, иногда именовавшиеся словопомолом, — с теплыми розовыми облаками прилагательных, с глаголами действия, могучими, как ураган, с объемными четырехмерными существительными и соединительными союзами, прочными, как электросварка.

И в этот момент он предвкушал целых два удовольствия: выбор новой повести на сегодняшний вечер и возможность очередной раз увидеть на прилавке свою первую книгу — «Пароль страсти», замечательную главным образом обложкой, на которой девица снимала с себя одну за другой семь разноцветных юбочек — по порядку цветов спектра. На заднике обложки был напечатан его собственный стереопортрет, в смокинге, который строго гармонировал с фоном викторианской гостиной, — Гаспар склонялся над хрупкой очаровательной девушкой, чья прическа была нашпигована шляпными заколками длиной в добрый фут, а лиф был весьма завлекательно расстегнут почти на три четверти. Ниже шла подпись: «Гаспар де ла Нюи собирает материал для своего шедевра». А еще ниже, мелким шрифтом: «Гаспар де ла Нюи мыл посуду в парижских ресторанах, работал стюардом на космическом лайнере, был ассистентом в подпольном абортарии (по заданию уголовной полиции), шофером такси на Монмартре, камердинером виконта, чьи предки участвовали в крестовых походах, лесорубом в сосновых лесах Французской Канады, изучал межпланетные законы о разводах в Сорбонне, проповедовал гугенотство среди черных марсиан и служил тапером в публичном доме. Принимая мескалин, он мысленно перевоплощался в пятерых знаменитых французских сводников и воссоздал для себя все перипетии их бесславной карьеры. Он провел три года в психиатрической лечебнице, где дважды пытался избить медсестру до смерти. Великолепный аквалангист, он продолжил на Венере бессмертные традиции своего соотечественника капитана Кусто и стал свидетелем подводных оргий венерианских русалок. Гаспар де ла Нюи создал свой» Пароль страсти» за два с третью дня на новейшей словомельнице «Реактивный Словотвор», снабженной инжектором плавных наречий и пятисекундных душераздирающих пауз. Он отделал роман на машине «Суперлакировщик» фирмы Симон. За «выдающийся вклад в технологию упаковки слов» де ла Нюи удостоен премии Совета Издателей — трехдневной экскурсии по притонам Старого Манхэттена. В настоящее время Гаспар де ла Нюи собирает материал для своего нового романа, который, как он сообщил нам, будет называться «Греша, греши».

Весь этот текст Гаспар знал наизусть. Знал он также, что в нем не было ни слова правды, если не считать упоминания, что он смолол роман за семь смен. Гаспар ни разу не покидал Земли, не посещал Парижа, не занимался никаким видом спорта утомительнее пинг-понга, не занимал должности экзотичнее, чем должность клерка, и не страдал даже обыкновенным репортерским неврозом. А «собирание материалов для шедевра» запомнилось ему в основном ослепительными лучами стереопрожекторов и жалобами его партнерши по съемкам на то, что от него разит дешевым табаком. На него она даже не смотрела и кокетничала с фотографом. Впрочем, подумал Гаспар, с него вполне достаточно и Элоизы.

Но хоть аннотация была набором лжи, а ее текст Гаспар знал наизусть, ему все-таки было приятно остановиться у прилавка и перечитать ее еще раз, вновь смакуя все подробности такой отвратительно-лестной биографии.

Гаспар протянул было руку к переливающейся красками книге (девица на обложке как раз принималась за свою последнюю, фиолетовую, юбку), как вдруг откуда-то сбоку взметнулась багровая, ревущая, смрадная струя пламени и в мгновение ока испепелила миниатюрный мирок раздевающейся куколки. Гаспар отпрянул, весь еще во власти чудесного видения, хотя оно уже обратилось в кошмар. За три секунды восхитительная книжная елочка превратилась в обугленный скелет. Струя огня погасла — и раздался злорадный хохот. Гаспар узнал это меццо-сопрано.

— Элоиза! — воскликнул он, не веря своим ушам. Но перед ним действительно, стояла его подруга. Крупные черты ее лица были искажены дьявольским ликованием, черные волосы разметались, как у вакханки, мощная грудь яростно вздымалась, а правая рука сжимала зловещий черный шар.

Рядом с ней стоял Гомер Дос-Пассос, писатель-перворазрядник, бривший голову. Гаспар считал его гориллой и идиотом, однако Элоиза с недавних пор завела привычку повторять лаконичные нелепости этого тупицы. Самым примечательным в наряде Гомера был его вельветовый охотничий жилет, нагрудные карманы которого были набиты гигантскими хлопушками, и широкий кушак, за который был заткнут топор в чехле. Его волосатые лапы сжимали дымящееся сопло огнемета.

Позади стояли два дюжих писателя-поденщика в полосатых свитерах и синих беретах. Один из них держал резервуар огнемета, в руках у другого был автомат и флажок с черной цифрой «30» на сером фоне.

— Что ты делаешь, Элоиза? — дрожащим голосом спросил Гаспар.

Темноволосая валькирия уперлась кулаками в бедра.

— То, что надо, жалкий лунатик! — ответила она, ухмыляясь. — Вытащи затычки из ушей! Разуй глаза! Расшнуруй свой крохотный умишко!

— Но зачем вы жжете книги, дорогая?

— Эту машинную жвачку ты называешь книгами? Слизняк! Неужели тебе никогда не хотелось создать что-то по-настоящему свое? Нечто неповторимо индивидуальное?

• Предыдущая
• 2/31
• Следующая