Мечи против колдовства - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 8

• Предыдущая
• 8/54
• Следующая

Снегопад за ночь прекратился, но каждая ступенька и выступ Обелиска были припорошены снегом, а под ним был лед – выпавший ранее снег, растаявший на камнях, согретых вчерашним скудным послеполуденным теплом, и быстро замерзший снова.

Итак, Фафхрд и Мышелов привязались друг к другу веревкой, и Мышелов быстро соорудил сбрую для Хриссы, прорезав две дыры на длинной стороне прямоугольника кожи. Хрисса слегка запротестовала, когда Серый просунул ее передние лапы в дыры и сшил удобно обхватившие концы прямоугольника у кошки на спине. Но когда он привязал к сбруе, там, где были стежки, конец черной конопляной веревки Фафхрда, Хрисса просто улеглась на карниз, на место, нагретое жаровней, словно хотела сказать: «На этот унизительный поводок я никогда не соглашусь, как бы к нему ни относились люди».

Однако когда Фафхрд медленно полез вверх по стене, а за ним последовал Мышелов, и веревка натянулась, а Хрисса взглянула на них и увидела, что друзья все еще привязаны, как и она сама, то с надутым видом пошла за ними. Немного погодя она соскользнула с выступа – ее башмаки, как бы ловко они не сидели ка лапах, должны были казаться неудобными после ее собственных обнаженных подушечек – и качалась взад-вперед, царапая стену когтями, в течение нескольких долгих мгновений, прежде чем ей удалось снова встать на ноги. К счастью. Мышелов был в этот момент в очень устойчивом положении.

После этого Хрисса начала подниматься более охотно; несколько раз она даже обгоняла Мышелова сбоку и поворачивала к нему ухмыляющуюся морду – ухмыляющуюся довольно сардонически, как показалось Мышелову.

Подъем был чуть более крутым, чем вчера, и требование находить каждый раз абсолютно надежную опору для рук и ног было еще более настойчивым. Пальцы в перчатках должны хвататься за камень, а не за лед; шипы должны пробивать хрупкий верхний слой до самой скалы. Фафхрд привязал свой топор веревкой к правому запястью, используя обух для того, чтобы оббивать с камня предательские тонкие наросты и замерзшие, как стекло, извивы водяных струй.

И еще подъем был более утомительным потому, что было труднее избегать напряжения. Даже взгляд, брошенный Мышеловом на отвесную стену рядом с собой, заставлял желудок Серого судорожно сжиматься от ужаса. Мышелов спрашивал себя, что будет, если подует ветер; и боролся с желанием плотно прижаться к утесу. В то же самое время по его лицу и груди начали стекать тонкие струйки пота, так что Мышелову пришлось откинуть назад капюшон и развязать тунику до самого пояса, чтобы одежда не промокла насквозь.

Но худшее поджидало впереди. Сначала Мышелову и Фафхрду показалось, что склон над их головами становится менее отвесным, но теперь, приближаясь к нему, друзья увидели, что примерно в семи ярдах выше скала выступает на добрых два ярда, нависая над тропой. Нижняя часть выступа была испещрена выбоинами – прекрасная опора для рук, если не считать того, что все эти углубления глядели вниз. Выступ тянулся в обе стороны, насколько мог видеть глаз, и во многих местах выглядел еще хуже.

Найдя себе самые удобные опоры, как можно ближе к выступу и друг к другу, приятели принялись обсуждать вставшую перед ними проблему. Даже Хрисса, цепляющаяся за скалу рядом с Мышеловом, выглядела подавленной.

Фафхрд тихо сказал:

– Я теперь припоминаю, что кто-то говорил, будто вершину Обелиска опоясывает выступ. По-моему, отец называл его Короной. Хотел бы я знать….

– А разве ты этого не знаешь? – чуть резковато спросил Мышелов. От напряженной позы руки и ноги Серого болели еще сильнее, чем прежде.

– О, Мышелов, – сознался Фафхрд, – в юности я никогда не поднимался на Обелиск Поларис выше, чем на половину пути до нашего вчерашнего лагеря. Я просто бахвалился, чтобы поднять наш дух.

Ответить на это было нечего, и Мышелову пришлось закрыть рот, хотя губы его сжались при этом несколько сильнее, чем нужно. Фафхрд, насвистывая какой-то корявый мотив, осторожно выудил со дна своего мешка небольшой якорь с пятью острыми как кинжалы лапами и крепко привязал его к длинному концу черной веревки, моток которой все еще висел у Северянина за спиной. Затем он отвел правую руку как можно дальше от скалы, раскрутил якорь, все быстрее и быстрее и, наконец, метнул его вверх. Приятели услышали, как якорь ударился о камень где-то над выступом, однако не зацепившись ни за трещину, ни за бугорок, тут же соскользнул и упал вниз, пролетев, как показалось Мышелову, на расстоянии волоска от него.

Фафхрд подтянул к себе якорь – с некоторыми задержками, поскольку тот имел склонность цепляться за каждую трещинку или выступ, находящиеся внизу, – раскрутил и метнул орудие снова. И снова, и снова, и снова, и каждый раз безрезультатно. Один раз якорь остался наверху, но стоило Фафхрду осторожно потянуть за веревку, как он тут же свалился вниз.

Шестой бросок Фафхрда был первым по-настоящему неудачным. Якорь вообще не скрылся из вида. Задержавшись в самой высокой точке полета, он на мгновение засверкал.

– Солнечный свет! – радостно прошипел Фафхрд. – Мы почти у вершины.

– Это твое «почти» – просто чудовищная, бессовестная ложь! – ядовито заметил Мышелов, но все же не смог подавить в голосе жизнерадостную нотку.

К тому времени как у Фафхрда не вышли еще семь бросков, жизнерадостность Мышелова улетучилась. Все тело Мышелова ужасно болело, руки и ноги начинали неметь от холода, и мозг тоже начал неметь, так что когда Фафхрд в очередной раз бросил и промахнулся. Мышелов сглупил и проводил падающий якорь глазами.

В первый раз за сегодняшний день Серый по-настоящему оторвал свой взгляд от скалы и посмотрел вниз. Холодная Пустошь предстала бледно-голубым пространством, похожим на небо, – и, казалось, еще более отдаленным – все ее рощицы, холмики и крохотные озера давно уже превратились в точки и исчезли. Во многих лигах к востоку, почти на горизонте, в том месте, где кончались тени гор, виднелась бледно-золотая полоска с зазубренными краями. Посреди полоски был синий разрыв – тень Звездной пристани, протянувшаяся за край света.

Мышелов, почувствовав головокружение, оторвал взгляд от горизонта и вновь посмотрел на Обелиск Поларис…. и хотя Серый по-прежнему мог видеть гранит, это, казалось, больше не имело значения – только четыре ненадежных точки опоры на чем-то вроде бледно-зеленого небытия, и Фафхрд с Хриссой, каким-то образом подвешенные рядом. Разум Мышелова больше не мог справиться с крутизной Обелиска.

Внутри Мышелова явственно зазвучала потребность броситься вниз, которую ему как-то удалось преобразовать в сардоническое фырканье, и он услышал свой собственный голос, произносящий с острым, как кинжал, презрением:

– Прекрати свое дурацкое ужение, Фафхрд! Сейчас я докажу тебе, как ланкмарская наука о горах разрешит эту ничтожную проблему, которая, тем не менее, не поддалась всему твоему варварскому раскручиванию и забрасыванию!

С этими словами он с безумной быстротой отстегнул от своего мешка толстый бамбуковый шест или посох и, проклиная все на свете, начал негнущимися пальцами вытаскивать и закреплять телескопически раздвигающиеся секции, пока шест не стал в четыре раза длиннее, чем был вначале.

Это приспособление для механизированного скалолазания, которое Мышелов действительно тащил от самого Ланкмара, всю дорогу было яблоком раздора между ним и Фафхрдом: Фафхрд утверждал, что это дурацкая безделушка, которая не стоит труда, затраченного на ее упаковку.

Однако теперь Фафхрд воздержался от комментариев. Он просто смотал веревку от якоря, засунул руки под куртку из волчьей шкуры, чтобы согреться теплом живого тела и с кротким видом стал наблюдать за лихорадочной деятельностью Мышелова. Хрисса передвинулась на скальную полку поближе к Фафхрду и стоически скорчилась на ней.

Но когда Мышелов начал поднимать подрагивающий тонкий конец черного шеста к нависающему над ними выступу, Фафхрд протянул руку, чтобы помочь другу уравновесить шест, и не смог удержаться, чтобы не сказать:

– Если ты думаешь, что можно хорошо зацепиться крючочком за край, чтобы взобраться по этой палочке….

• Предыдущая
• 8/54
• Следующая