Мечи и черная магия - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 25
- Предыдущая
- 25/44
- Следующая
Ивриане почудилось, что она слышит бархатистый голос Главаса Ро, который повторяет слова, сказанные им когда-то Мышонку и ей. «Никто не может пользоваться черной магией без того, чтобы не истерзать свою душу и не запятнать ее сделкой. Никто не может заставить другого страдать, не страдая сам. Никто не может с помощью чар и заклинаний наслать на человека смерть и не оказаться при этом на краю смертной пропасти и не уронить в нее хотя бы несколько капель собственной крови. Силы, пробуждаемые черной магией, похожи на обоюдоострые отравленные мечи, рукояти которых утыканы жалами скорпионов. Только могучий человек с задубевшими ладонями, в котором прочно обосновались ненависть и злоба, может держать их в руках, да и то недолго».
В лице Мышонка Ивриана увидела подтверждение этих слов. Шаг за шагом она стала приближаться к нему, не в силах более управлять своим телом, как это бывает в кошмарном сне. Она начала ощущать присутствие теней, словно прокладывала себе путь сквозь сотканную ими паутину. Девушка так близко подошла к Мышонку, что могла дотронуться до него рукой, но он не замечал ее, как будто его дух носился где-то среди звезд в стремлении обхватить собою мрак.
Под ногой Иврианы хрустнула ветка, и Мышонок вскочил с устрашающей быстротой, высвобождая энергию каждого напряженного мускула. Выхватив меч, он бросился на пришелицу, и лишь когда зеленое лезвие уже было на расстоянии ладони от горла девушки, молодой человек с трудом задержал его полет. Оскалившись, он свирепо смотрел на нее; хотя удар и не был нанесен, Мышонок, казалось, с трудом узнал девушку.
В этот миг на Ивриану налетел порыв ветра из пещеры, странного ветра, в котором кружились тени. Быстро перебегая по сучьям, зеленое пламя стало меньше, почти погасло.
Потом ветер стих, и все окружила липкая темнота, на смену которой уже шел тусклый серый свет, возвещавший о приходе зари. Пламя из зеленого стало желтым. Ученик чародея покачнулся, и меч выпал у него из руки.
– Зачем ты пришла сюда? – заплетающимся языком спросил он.
Девушка увидела, что лицо его исхудало от голода и ненависти, а на одежду легли следы многих ночей, проведенных под открытым небом в лесу. И тут она вдруг поняла, что знает, как ответить на его вопрос.
– Ах, Мышонок, – прошептала она, – давай уйдем отсюда. Здесь вокруг один ужас. – Он снова покачнулся, и она поддержала его. – Возьми меня с собой, – добавила она.
Нахмурившись, он смотрел ей прямо в глаза.
– Выходит, ты не испытываешь ко мне ненависти за то, что я сделал с твоим отцом? И за то, как я поступил с заветами Главаса Ро? – озадаченно спросил Мышонок. – Ты не боишься меня?
– Я всего боюсь, – прижавшись к нему, прошептала девушка. – И тебя, даже очень. Но от этого страха можно отвыкнуть. О, Мышонок, ты заберешь меня отсюда? В Ланкмар или даже на край земли?
Он обхватил ее за плечи и медленно произнес:
– Я давно мечтаю об этом. Но ты?…
– Ученик Главаса Ро? – вдруг загремел резкий торжествующий голос. – Именем герцога Джанарла ты арестован за то, что наслал на него порчу!
Из кустов выскочили четверо егерей с мечами наголо, за ними – Джискорл. Мышонок бросился к ним навстречу. За сей раз они быстро обнаружили, что имеют дело не с ослепшим от ярости юнцом, а холодным и расчетливым фехтовальщиком. Его старый клинок был словно заколдованным. Точным выпадом Мышонок распорол руку первого нападающего, неожиданным поворотом кисти обезоружил второго и стал хладнокровно отражать удары остальных, медленно отступая назад. Но тут набежали другие егеря и окружили сражающихся. Продолжая неистово отвечать ударом на удар, Мышонок все же уступил натиску превосходящих сил и упал на землю. Схватив его за руки, егеря подняли юношу на ноги. Из раны на щеке у него струилась кровь, но он высоко держал свою лохматую, как у зверя, голову. Налитыми кровью глазами он искал Ивриану.
– Мне следовало бы догадаться, – спокойно проговорил он, – что, предав Главаса Ро, ты не остановишься, пока не предашь и меня. Ты справилась отлично, любезнейшая. Надеюсь, моя смерть доставит тебе удовольствие.
Джискорл расхохотался. Слова Мышонка бичом ударили Ивриану. Она была не в силах встретиться с ним взглядом. Но тут за спиной у Джискорла она заметила всадника и, вглядевшись, узнала в нем своего отца. Он сидел в седле, скрючившись от боли, лицо его походило на смертную маску. Казалось чудом, что ему удается не упасть с лошади.
– Скорее, Джискорл! – прошипел он.
Но узколицый оруженосец уже что-то вынюхивал у входа в пещеру, словно хорошо натасканный хорек. Издав удовлетворенный возглас, он поднял маленькую фигурку, лежавшую на доске над огнем, и тут же затоптал костер. Фигурку он держал бережно, словно она была сделана из паутины. Когда он проходил мимо, Ивриана разглядела у него в руках глиняную куклу, очень толстую, одетую в коричневые и желтые листья и карикатурно похожую на ее отца. В нескольких местах из нее торчали длинные костяные иглы.
– Вот она, хозяин, – подняв куклу, проговорил Джискорл, но герцог лишь повторил:
– Скорее!
Оруженосец начал вытаскивать самую длинную иглу, торчащую на груди куклы, герцог охнул от боли и воскликнул:
– Не забудь бальзам!
Вытащив зубами пробку из пузатой склянки, Джискорл облил куклу тягучей жидкостью, и герцог немного перевел дух. Тогда Джискорл принялся одну за одной вытаскивать иглы, и всякий раз герцог начинал дышать чаще и прикладывал руку то к плечу, то к бедру, как будто иглы выходили из его тела. Когда все было кончено, он обвис в седле и долго сидел, не произнося ни звука. Когда же он наконец поднял голову, все увидели, как удивительно преобразился их хозяин: лицо порозовело, вызванные болью морщины исчезли, голос стал громким и звучным.
– Отведите пленника в замок – там он будет ждать нашего суда, – воскликнул он. – И пусть судьба его будет предостережением всем, кто захочет заниматься колдовством на наших землях. Джискорл, ты доказал свою преданность. – Взгляд герцога упал на Ивриану. – А ты слишком долго играла в ворожею, дочь, я сам займусь твоим воспитанием. Для начала ты будешь присутствовать при наказании этого мерзкого колдунишки.
– Да ведь это для нее награда, герцог! – воскликнул Мышонок. Его посадили в седло и связали ноги под брюхом у лошади. – Убери с моих глаз свою дочь, эту гнусную шпионку! И не позволяй ей видеть мои мучения.
– Эй, там, заткните-ка ему рот! – велел герцог. – А ты, Ивриана, поедешь сразу за ним, это приказ.
В разгорающемся свете дня небольшая кавалькада медленно двинулась к замку. Ивриане привели ее лошадь, и девушка, сломленная горем и поражением, заняла свое место, как ей велел отец. Ивриане казалось, что перед нею развернулась вся ее жизнь – прошлое, настоящее и будущее, – которая состояла из страха, одиночества и боли. Воспоминания о матери, умершей, когда она была совсем маленькой, от ужаса, до сих пор заставляли биться сердце Иврианы чаще: это была отважная, красивая женщина, всегда с бичом в руке, которую побаивался даже отец. Ивриана вспомнила, что когда слуга принес весть о том, что мать упала с лошади и сломала шею, ее единственным чувством был страх: а вдруг ей солгали, вдруг это очередная уловка матери, чтобы усыпить ее бдительность, и вскоре последует какое-то новое наказание?
А после смерти матери она не видела от отца ничего, кроме извращенной жестокости. Возможно, из огорчения, что у него родилась дочь, а не сын, герцог обращался с нею, как с трусливым мальчиком, а не как с девочкой, и всячески поощрял самых подлых из своих слуг к тому, чтобы они третировали ее – от горничных, которые изображали привидений у ее постели, до кухонных девок, которые клали ей в молоко лягушек и жгучую крапиву в салат.
Порою же ей казалось, что злостью по поводу рождения дочери в полной мере объяснить жестокость отца нельзя, что он отыгрывается на ней за страх, который испытывал перед покойной женой, до сих пор оказывающей влияние на его поступки: герцог так и не женился вторично и даже не держал любовниц, по крайней мере в открытую. А вдруг то, что он сказал насчет ее матери и Главаса Ро – правда? Но нет, это дикие выдумки, порожденные его злобой. А может – как он сам порою ей признавался, – герцог хотел вырастить дочь по образу и подобию ее жестокой и кровожадной матери, пытаясь воссоздать свою ненавидимую и вместе с тем обожаемую жену в личности дочери и находя противоестественное удовольствие в преодолении неподатливого материала, с которым работал, и в нелепости всей затеи.
- Предыдущая
- 25/44
- Следующая
