Эксперимент «Ангел» - Паттерсон Джеймс - Страница 31

• Предыдущая
• 31/61
• Следующая

Это Джеб. В растерзанном халате, с окровавленным плечом. Ему, видно, здорово досталось от ястребов.

— Максимум, — снова кричит он мне вдогонку. У него какое-то странное выражение лица. Таким я его еще никогда не видала.

— Макс, пожалуйста! Это тоже был тест! Как же ты не понимаешь. Никакой опасности здесь нет — только тест! И все! Поверь мне! Ты должна мне верить! Вернись! Я тебе все объясню!

Я смотрела на него. Вот человек, который спас меня четыре года назад, научил меня всему, что я знаю, который утешал меня, когда я плакала, и подбадривал, когда дралась. Ближе него у меня человека тогда не было — почти что отец.

— Нам не о чем с тобой разговаривать, — говорю я устало. И, взмахнув крыльями, поднимаюсь все выше и выше, догоняя свою семью.

Спустя два часа показалось озеро Мид. На вершине скалы стая огромных ястребов, тех самых, которые только недавно спасли нас и помогли вырваться из Школы. Все шестеро, мы одновременно опускаемся на уступ утеса.

Ангел без сил падает на пыльный пол пещеры, а я сажусь рядом с ней, ласково гладя ее по головке.

— Я ужасно боялась, что никогда больше тебя не увижу! — прошептала она, и одинокая слеза катится у нее по щеке. — Они там меня мучили, так мучили! Макс, мне там было так страшно, так плохо!

— Я бы им ни за что тебя не отдала, я бы во что бы то ни стало тебя спасла, — все повторяю я ей, чувствуя, что мое сердце вот-вот разорвется от нежности и любви. — Я бы за тебя сражалась до последней капли крови, до самой смерти.

— Они и так тебя чуть не убили, — ее слабенький голос дрожит от истощения и от еще не прошедшего страха. Прижимаю ее к себе, обнимаю и баюкаю долго-долго.

— Вот так и должно теперь быть всегда, — говорит Игги. — Мы всегда теперь будем вместе.

Поднимаю глаза туда, где, прислонившись к стене, лицом к каньону стоит Клык. Он почувствовал мой взгляд и обернулся. Я выбросила вперед левый кулак. Почти что улыбаясь, он подошел и поставил свой сверху. За ним Ангел, Игги, Газман и Надж — один за другим вся наша стайка-семья построили нашу секретную пирамиду единства.

Оторвавшись на секунду от Ангела, я осторожно, сверху донизу, провожу правой рукой по всей пирамиде.

— Я так… вам всем… благодарна! — смущенно говорю я, и Надж поднимает на меня полные удивления глаза.

О'кей, я не самое сентиментальное существо на свете. Я имею в виду, я очень люблю свою семью. Я что хочешь для нее сделаю, но сказать об этом словами мне неимоверно трудно.

Может, надо с этим как-то бороться? И вот я медленно и старательно подбираю самые нужные, самые важные слова:

— Я только сейчас поняла, как вы все мне нужны, как все мы нужны друг другу. Я вас всех люблю, всех пятерых. Трое или двое, четверо или даже пятеро — это не мы. МЫ — это все шестеро. Все шестеро как один.

Клык усердно изучает свои кроссовки. Игги нервно барабанит тонкими пальцами по коленке. Но младшие смотрят на меня во все глаза, слушают и отзываются каждой клеточкой своего существа.

Надж порывисто обхватывает меня за шею:

— Макс, я тебя тоже очень люблю. Я всю нашу семью очень-очень люблю.

— И я тоже, — вторит ей Газзи. — Мне плевать, где мы живем, в доме, или в пещере, или даже в любой картонной коробке. Где мы все вместе — там и дом. Я вот как думаю!

Я обнимаю его, и он уютно устраивается у меня под боком.

Вскоре усталые, но счастливые, мы все засыпаем и просыпаемся среди ночи под громкий стук проливного дождя. Такой ливень в пустыне — настоящее чудо! Мы выбираемся на уступ, и он смывает с нас пыль, кровь, грязь и все страшные воспоминания только что пережитого. Боль еще на прошла, и даже капли дождя, падающие на мое лицо, кажется, ударяют по открытым нервам. Но я терплю, я протягиваю руки к небу и чувствую себя по-новому чистой и свежей.

Прохладно, меня слегка знобит, и Клык заботливо растирает мне плечи. Взглянув в его темные, как небо над пустыней, глаза, я тихо говорю:

— Джеб знает, где наш дом. Туда нельзя.

Он согласно кивает:

— Обратной дороги нет. Надо искать новый дом.

Я задумалась. Глаза закрыты, прохладный, вымытый дождем воздух наполняет мне легкие. Постепенно во мне растет уверенность:

— Нам теперь на восток. Мы держим путь на восток!

Здесь, над облаками, небо голубое-голубое. Здесь холоднее, хотя солнце жарче. Здесь воздух разреженный и легкий, как шампанское. Тебе непременно надо попробовать и шампанское, и этот высотный воздушный коктейль, мой дорогой читатель.

Я совершенно счастлива. Мы все шестеро — бездомные беглецы. Возможно, мы так и останемся бездомными беглецами до конца наших жизней, какими бы длинными или короткими они ни оказались. И все-таки…

Вчера мы вырвались из ада Школы, вырвались из когтей ее дьявольских церберов ирейзеров. Вчера мы ликовали, когда наши союзники ястребы рвали в клочья наших врагов. Вчера мы спасли Ангела. Она снова с нами.

Я оглянулась на нее, все еще больную и слабую. Нужно время, еще долгое время, чтобы она снова стала прежней и забыла недавние измывательства белохалатников. Как подумаю о том, что довелось ей пережить, горло сжимает и становится трудно дышать.

Ангел чувствует, что я думаю о ней, поворачивается ко мне и улыбается. А я смотрю на нее и вижу не только улыбку, но и синяк в пол-лица, уже подживающий, желто-зеленый.

Надж подлетает близко-близко, пристраивается у меня в хвосте и радостно восклицает:

— Красота! Какая здесь красота!

Плавным, как в танце, движением всего тела уходит вверх, потом снова снижается и пристраивается лететь со мной рядом, крыло к крылу.

— Макс, смотри, как хорошо! Мы летим, никто за нами не гонится, мы все вместе, мы даже завтракали в ИХОПе,[8] — она беззаботно болтает, наша всегдашняя Надж-заткни-фонтан-дай-отдохнуть-и-фонтану. Но мне почему-то совсем не хочется ее останавливать.

— Мы самые счастливые, правда? Нам не надо ходить в школу и делать уроки. Нам не надо убирать у себя в комнате. Помнишь, как я не любила убирать свою комнату?

Я тяжело вздыхаю: когда-то у нее была своя комната. Не думай, только не думай об этом…

И тут я задохнулась. Не помню, кажется, какой-то звук вырвался у меня из гортани, и мгновенно бомбой взорвалась в моем мозгу ослепляющая боль.

— Макс, что с тобой? — закричала Надж.

Но я уже не могла ни отвечать, ни думать, ни двигаться — я уже ничего не могла. Крылья сложились, как бумажные, и я камнем полетела вниз.

Со мной творится какая-то чертовщина.

Опять…

Из глаз у меня текут слезы. Руки обхватили голову, как будто стараются не дать ей расколоться на множество мелких кусочков. В мозгу мерцает единственная полубессознательная мысль: скорее бы умереть, только пусть это поскорее кончится.

Подхваченная сильными, надежными руками Клыка, я чувствую, что снова поднимаюсь вверх. Мои смятые крылья болтаются обвисшими тряпками, но ничто не имеет значения, кроме того, что мой мозг превратился в горячую кашу и булькает в агонии. Словно из другого мира, до меня слабо доносятся мои собственные стоны.

Скорее бы умереть…

Не помню, как долго Клык тащил меня. Медленно-медленно, тоненькой струйкой, боль начала утекать из моей воспаленной головы. Я смогла чуть-чуть приоткрыть глаза. Потом вздохнуть… Наконец осторожно решаюсь отпустить голову, все еще ожидая, что она сейчас рассыпется на тысячу осколков.

Приподнимаю веки — Клык внимательно ловит малейшее мое движение.

— Ты, Макс, весишь целую тонну! Ты что, булыжников наглоталась?

Клык никогда не шутит. Даже не пытается. Его неумелая попытка приободрить меня пугает меня еще больше: если он психанул, значит, дело швах! Чтоб немного его успокоить, стараюсь улыбнуться ему в ответ.

— Макс, ты живая? — с таким испуганным лицом Надж снова похожа на маленькую девочку.

• Предыдущая
• 31/61
• Следующая