Меч и Крест - Лузина Лада (Кучерова Владислава) - Страница 9

В дверях она столкнулась с высокой черноглазой дамой в брючном костюме, скользнувшей по ней невидящим взглядом.

«Какая красивая!» – чистосердечно поразилась Маша, невольно сворачивая шею вслед за ней.

Лицо дамы убивала резкая оправа очков с непривычно узкими, будто презрительно сощуренными стеклами. А безликая короткая стрижка отчужденно «умывала руки», точно не желая знаться с ее чертами, столь напряженными и злыми, что, казалось, по сведенным скулам дамы бежит высоковольтный электрический ток.

И все равно, в сравнении с черноглазой Рита, Лида и Женя казались лишь пародиями на красавиц!

«Если даже такая сюда ходит…» – приободрила себя Маша.

Нагнувшись к своей уже успешно развернувшейся машине, Катя повелительно постучала в окно – водитель поспешно опустил стекло.

– Едешь сейчас в салон, – распорядилась начальница, – берешь мою косметичку Таню и везешь ко мне домой со всеми причиндалами. И напомни ей, чтобы она краску для волос не забыла. Эта идиотка все время забывает, что мне седину прокрашивать надо.

Шофер пораженно посмотрел на Катерину и незамедлительно получил новую порцию крика.

– Чего вытаращился? Да, у меня седые волосы с девятнадцати лет! И чтобы через двадцать минут ждал меня на этом самом месте!!!

…Комкая в руках дорогостоящее направление, Маша Ковалева свернула за третий угол.

Блондин исчез, словно и не бывало, – на его месте, заложив ногу за ногу, сидел бело-джинсовый брюнет с татаро-монгольским лицом и черными, как волчьи ягоды, глазами. Осторожно обойдя его раскачивающийся в воздухе кроссовок, Маша села на самый крайний стул и вежливо спросила:

– Вы последний?

Брюнет поднял голову от книги, нежно посмотрел на нее и молча кивнул в ответ. На его руке сидел большой броский перстень с прозрачно-голубым камнем.

– Тогда я за вами, – вздохнула Ковалева и принялась сосредоточенно разглаживать смятую бумажку. Она успела заметить, что книга, которую читал сосед, – ее любимая «Мастер и Маргарита». И приревновать ее к нему…

– Почему вы сели так далеко? – нежданно поинтересовался брюнет. – Не любите мужчин восточной национальности?

– Нет, что вы! – Маша густо покраснела, испугавшись, что мужчина заподозрил ее в национализме.

– Не переживайте, – продолжал тот, подсаживаясь к ней поближе. – Я коренной украинец. Мои предки жили в Киеве еще до основания Киевской Руси. А затем грянуло татаро-монгольское иго. Естественно, это несколько сказалось на нашей внешности. – Он засмеялся. И Маше понравилось, что он врет, как образованный человек, а не как абхазец с вещевого рынка.

– Я ничего такого… Я просто думала, что это я вам, – запинаясь, оправдалась она.

– Наоборот, – решительно прервал ее он. – Мне очень приятно встретить здесь такую замечательную девушку.

Она настороженно посмотрела на него, пытаясь нащупать в его словах замаскированные иголки иронии. «Издевается, – решила она резко. – Слишком красивый. Хоть и не такой, как Мир. А может, просто скучно ему тут сидеть».

– Я даже не ожидал встретить здесь такую, – любовно проворковал брюнет, придвигаясь еще на один стул.

И от этого вкрадчивого движения Машин живот истерично вжался вовнутрь, так что она разом ощутила все свои мускулы. Ситуация стала опасной! Удушливой от ее унизительного бессилия – очередной красавчик решил поиграть с ней, как кот с мышью, а она совершенно не умеет выходить из подобных игр.

– Если не секрет, зачем вы сюда пришли?

Она быстро опустила лицо – это был единственный известный ей прием самообороны. Крайне слабый.

– Не расстраивайтесь, – утешил ее мужчина. – Обещаю, он будет у ваших ног.

– Кто – он? – спросила она глухо.

– Вы знаете, – улыбнулся брюнет.

– Странно, – запоздало удивилась Маша, искоса поднимая на собеседника глаза. – Мне кажется, я видела вас сегодня по телевизору. В репортаже про аварию. Вы работаете с папой?

Фу…

Она с облегчением выдохнула свой страх и сразу же перестала ждать подвоха.

Все просто: он знает ее отца и знает ее, – папа любит показывать их семейное фото, проживавшее в его старом бумажнике. И понятно, что, встретившись с неказистой дочерью сослуживца, брюнет попытался пообщаться с ней мило.

– Вы где-то учитесь? – расплывчато вежливо поинтересовался он.

– В педагогическом, на историка.

– А читаете только Булгакова? – (Надо же, папа рассказал ему и это!) – И наверняка только «Мастера и Маргариту»? – игриво поддел ее папин сотрудник. – «Белую гвардию» девушки обычно не сильно любят. Она же про войну. – Придвинувшись к ней вплотную, парень переместил книгу в левую руку, показывая ей обложку, – это был сборник, старый и потрепанный, где под заглавным «Мастером» стоял перечень других произведений, не удостоившихся крупного шрифта: «Белая гвардия», «Собачье сердце», «Дьяволиада».

– А знаете, какое мое любимое место?

Его пальцы деловито погрузились в страницы – между большим и указательным блеснуло какое-то украшение: не то цепь, не то золотые четки – Маша не разглядела.

– Вот. Слушайте, – объявил благодушный любитель блестящих побрякушек. – «Над Днепром с грешной и окровавленной снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что…»

Но что казалось издали глубокоуважаемому Михаилу Афанасьевичу, Маше узнать не судилось.

Дверь кабинета с надписью «Кылына» со скрипом отворилась, явив миру обладательницу столь редкого имени – молодую и нежнолицую, с пухлыми, как неочерченные лепестки, губами и светло-золотыми волосами, без намека на черные корни. Придерживая ручку двери, она нетерпеливо выталкивала взглядом посетительницу с перевернутым, огорошенным лицом.

– Так точно на кладбище, никак иначе нельзя? – с надеждой спросила потрепанная жизнью баба, судя по всему, порядком надоевшая золотоволосой.

– Никак! – отрезала Кылына. – Идите на кладбище, сто метров прямо от входа, потом тринадцать шагов на север, и копайте. То, что вы отыщете, вам поможет!

– Но…

– Но вы же хотите помочь вашей дочери, – потеплел голос златовласки. – Мать защищает матерей. Идите. Следующий! – Не глядя скомандовала она и молниеносно исчезла в глубине дверного проема.

Посетительница продолжала стоять, тупо глядя на дверь. Брюнет, вдруг разом позабыв про Машу и Мишу, отложил онемевшую книгу и двинулся по направлению к кабинету.

И Маша увидела, как, проходя мимо остолбеневшей женщины, он быстро положил ладонь ей на глаза и прошептал:

– Забудь.

Кылына устало склонилась над столом и ловко нацарапала несколько слов в журнале для посетителей. Дверь скрипнула, впуская нового страдальца.

– Ваше направление и квитанцию об оплате, – деловито напомнила она, не поднимая головы от записей и привычно протягивая вперед требовательную руку.

На ее ладонь послушно легла какая-то бумага, смятая и подозрительно глянцевая и толстая, – на таких печатают не бланки, а дорогие книги и альбомы по искусству.

– А может, пришел твой черед платить по счетам? – тихо спросил мужской голос.

И рука ее глупо вздрогнула, а испуганный лист соскользнул с ладони и мягко опустился на пол…

Репродукция Матери Божьей с обреченным младенцем на коленях грустно глядела в потолок, скорбными расширенными глазами, словно заранее сострадая ее страшным мукам.

– Отец наш, не по праву я, стоящий слева, призываю суд над Ясною Киевицею, но… – ударил ее в грудь голос страшного гостя.

И стало больно.

Так больно, что боль вытеснила страх.

Маше показалось, что мужчина не пробыл в кабинете и минуты: вышел, едва лишь успел зайти, и, не взглянув на нее, исчез за поворотом коридора.

– Вы забыли! – позвала она его, протягивая вывернутые ладонями руки к забытой им книге, но ее оклик прозвучал слишком поздно.

Недочитанная страница «Дьяволиады» была заложена золотыми четками, и, машинально загнув край листа, Маша поднесла украшение к носу, разглядывая змею, прижимавшую зубами свой собственный хвост. Она бездумно поддела ногтем плоский нос рептилии: пасть раскрылась, хвост выпал. Застежка.