Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 83

• Предыдущая
• 83/102
• Следующая

Наконец прибыли войска под началом наказного полковника Нестора Жмайло. Полками, куренями, Сотнями размещались казаки у Куруковских озер. После быстрого перехода запорожцы нуждались в отдыхе. Но положение каневских и черкасских казаков требовало немедленных действий: им надо было помочь! Каждый запорожец знал и понимал всю серьезность положения — напала польская шляхта. В каждой украинской семье помнили о карательном походе королевских войск против казаков Наливайко. Память об этом герое была для них священной. А сейчас то же самое. Надо было срочно помочь каневским казакам. Для этого запорожцы должны были вступить в бой с войсками коронного гетмана.

— Для этого и скакали сюда столько дней без отдыха! — ответил Нестор Жмайло каневским гонцам. — Передайте своим полковникам, пусть мелкими стычками, обманывая врага, сдерживают продвижение королевских жолнеров. А сами с полками продвигаются сюда, за озера. Тут и дадим им бой!..

Ночью полковники и старшины запорожцев собрались на военный совет. Ночь, словно союзница во время обороны, прикрывала передвигавшихся казаков, а прибрежные перелески трещали, принимая воинов в свое лоно. На этот совет запорожцев прибыли и представители от каневских и черкасских старшин. Запорожцы радостно встретили их.

Прибывших первым приветствовал самый старый полковник вольного казачества Ганнуся.

— Здравствуйте, братья казаки! Хвала архистратигу Михаилу — все-таки вырвались из хитрой западни, в которую хотели заманить нас шляхтичи. Возможно, вместе с ними пришли сюда и лисовчики, польские жолнеры, с которыми мы почти два года бок о бок воевали. Теперь пан Конецпольский гонит их против своих же ратных друзей, украинских казаков и крестьян. Правду говорят о заике гетмане, что он скорее ударит, чем слово выговорит. Губит людей, словно косой косит. Сколько народу погибло, сколько селении, хуторов сожжено, опозорено женщин!..

Приветствовали прибывших Нестор Жмайло и другие старшины. Больше всех нервничал полковник Михайло Дорошенко:

— Виданное ли это дело, братья казаки, панове старшины, — вступать в бой с такими вооруженными силами! Казачество запорожское не наседка, чтобы прикрывать своими крыльями всех украинских людей. А ведь надвигается зима! Чем жить будем, провоевав тут? Готовились мы к походу на море, а впутались в эту заваруху.

— Так что ты предлагаешь, пан полковник? Не вмешиваться, оставить наших хлебопашцев на произвол судьбы или как?

— Вон, глядите, как жолнеры Потоцкого по ветру пускают хаты наших крестьян!

Никакими словами нельзя было утихомирить горячих каневских, чигиринских, черкасских и переяславских казаков. И Дорошенко неохотно отходил в сторону от воза, откуда говорили наказной и сотники. Он искал поддержки среди реестровых казаков, в куренях лихих сечевиков, сторонников морского похода. С ними Дорошенко мог скорее найти общий язык.

— Не время сейчас казакам затевать войну с королевскими войсками. Не время, потому что король решил поставить на своем, на то он и король! — уговаривал Дорошенко. — Король отозвал коронного гетмана, хотя война со шведами еще продолжается. Против нас бросили немецких драгун. Стоит ли затевать эту междоусобицу, да еще зимой? Одно разорение украинским крестьянам и голод для казаков! Надо охладить горячие головы!..

— Онысько вернулся! Бородатый жолнер привел!.. — воскликнул старик Тимоха, которого до сих пор казаки называли Рязанцем. Казак Онысько был его старым побратимом. И теперь они вместе отправились с Запорожья, чтобы помочь казакам.

Побитого, израненного казака привел не один, а трое польских жолнеров. Рыжебородый жолнер был у них старшим и вел как к себе домой. Особенно удивил казаков, когда заговорил с ними на украинском языке:

— Братья, заберите своего казака, помогите ему. Да не болтайте, что жолнеры привели его. Жолнер тоже человек, у него есть и душа и семья! Коронный взбесился после неудачи на болоте. Жолнеры тихонько посмеиваются, но приказы выполняют. Кому нужна эта война?.. — вполголоса говорил обросший жолнер, озираясь по сторонам.

Когда жолнеры собрались уходить, чтобы затемно вернуться к своим, к бородатому подошел полковник Гуня.

— Погоди, браток. Ты не… — напрягал он память.

Но жолнер быстро прикрыл ему рот рукой.

— Не надо, пан Гуня. Да, мы встречались когда-то… Я Ставецкий, — тихо произнес он, — но об этом никому ни слова. Нам еще придется встретиться, и трудно предугадать, при каких обстоятельствах. Лучше, если казаки не будут знать, кто я. Да и незачем всем знать, кто и почему спасал старика Оныська… — И, повернувшись к товарищам, быстро ушел.

Морозная ночь поглотила жолнеров, словно их и не было здесь.

Казаки осветили несколькими факелами окровавленное лицо старого Оныська. Никто не расспрашивал его, не требовал объяснений. Все знали, почему и зачем добровольно пошел он навстречу каневским казакам. Знали и о том, что он должен попасть в плен к киевскому воеводе и своими «признаниями» обмануть поляков, убедив их идти в сторону Куруковских озер! Онысько до сих пор держался рукой за окровавленную щеку, а второй отмахивался от вопросов его многочисленных друзей. Только Тимохе улыбнулся, превозмогая боль.

— Чужими были проклятые паны старосты, чужими и остались. Разве я им хоть что-нибудь сбрехал? Говорю, ищут каневские казаки путей для отступления, потому что не могут уже сдерживать напор войск панов Потоцкого и Тишкевича… А он, проклятый католик, по зубам… Ну разве только не доживу! Я тоже посчитаю ему его панские зубы!.. Что же мне было делать, признался! «Пойдут, говорю, вот сюда, в обход озера…» Спасибо, жолнер попался с доброй душой. «Бежим, говорит, из этого подвала, мы проводим». Есть еще добрые люди и среди них…

Старик рассказывал, как допрашивали его поляки. Но рассказывал так, чтобы не нагонять страху на старшин и казаков. Даже о выбитом шляхтичем зубе говорил: «Проклятая кость треснула от панского кулака…» А своего спасителя — польского жолнера — он прозевал. И вдруг забеспокоился:

— А где же мой спаситель? «Пойдем, говорит, старый казаче, а то тут и челюсти повыворачивают…» Смотри-ка, уже и нет его.

— У него тоже свои паны и командиры. За такой поступок могут и голову свернуть. Это наш человек, убежал в Белоруссию от покойного Жолкевского…

— Да, шляхтичи Потоцкие не погладят по головке за такое…

— Мои хлопцы повели их. Скажут: «Убежали из плена», — объяснил полковник Гуня.»

Возле Оныська еще толпились казаки. Старшинам надо было спешить, время шло. Хватит ли его, чтобы расставить казаков для решительного отпора королевским войскам у этих озер?

В кругу старшин не утихали споры, горячо поддерживаемые полковником Дорошенко.

— Не дело, говорю, Нестор, затевать бой с войсками коронного гетмана! — настойчиво доказывал Дорошенко наказному.

— Да разве мы затеваем, Михайло? Да пропади он пропадом, трижды проклятый гетман! Он же напал на нас. Отразим нападение королевских войск, тогда и отправляйтесь в поход. Вольному воля… Жолнеры Потоцкого наседают, как на басурманов! Снова уничтожили почти всю заставу черкассцев. Едва вырвались добровольцы запорожцы с пушками… Нет, полковник, до тех пор, покуда я буду наказным, с поклоном к гетману не пойду, я командир, а не проситель от имени украинского народа. Вот тебе и весь мой сказ.

Страшным судом назвали казаки эту ночь.

— Будь я проклят, чтобы когда-нибудь полез в такую драку! — услышал Нестор Жмайло в разгар боя.

Его и самого терзали сомнения, — казалось, что и в душе происходил страшный бой. Отступление — это не только гибель казачьих полков. Это вечный позор. И он не прекращал боя, потому что смерть на поле брани — это казацкое знамя благородства, силы и гордости! Наказной шел в бой, ведя за собой то сотню против жолнеров, то целый полк против отрядов, состоящих из польских, белорусских и волынских посполитых.

В таких горячих схватках прошла ночь. А мороз крепчал, сковывая кровь в жилах. Тесно крови, тесно и душе казацкой в этом адском беспрерывном, бою. Отбить!.. Отбить и это последнее яростное нападение взбесившегося шляхтича. И горячей становилась кровь в жилах… лилась она на покрытую снегом и скованную морозом приднепровскую землю!..

• Предыдущая
• 83/102
• Следующая