Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 54

• Предыдущая
• 54/102
• Следующая

— Караю!.. — И не сдержал удара. Половина головы отлетела прочь, а потом и тело, как подрубленное дерево, повалилось на землю.

— Прощайте, друзья! — крикнул Олекса Дворовым и гусарам. — Украсьте могилу да крест поставьте над покойной Дариной, друзья!.. А я… Может, только умирать на старости лет приеду в Брацлав да наведаться на могилы родителей в Красном…

Так на коне и ускакал Олекса с Брацлавщины. Это и было первым сватовством Нечая. На Запорожье убежал казаковать.

В крепостной жизни Олексы Нечая всякое бывало. Второй раз женился Нечай на турчанке-невольнице, когда ему было около сорока лет, без сватов и без разрешения крепостника-шляхтича.

— Как хрюшку, в мешке с рынка принес… — шутил позже Нечай.

Закире было шестнадцать лет, когда во время казацкого нападения на Трапезунд Нечай взял ее в плен. Товарищи, натешившись девушками, бросали их или, отплыв, топили в море. Но Олекса осуждал таких за распущенность. Сунул он девушку в мешок, перекрестился и, выставив наружу только ее голову, завязал его. Ведь девушка вырывалась, и одежонка на ней оборвалась до нитки.

Посватал он ее, согласно обычаям мусульман. Насильно увез! А женщина покоряется силе, как велит не только восточный обычай… Вот так и привез ее в мешке на Сечь, завершив это дикарское сватовство морской купелью. Нарядили несчастную в казацкую одежду. Где возьмешь в этом казацком ските женское платье! Наказной благословил кошевого на брак с невольницей. Ни попа, ни кадила, ни соблюдения мусульманских обычаев. Чтобы не огорчать перепуганную Закиру, даже имя оставил прежнее. Кому нужно ее имя, коль сам муж Олекса обычно называл ее турчанкой, а не Закирой. Целую бочку водки выпили на свадьбе у кошевого. После свадьбы к молодой жене приставили казачку из ближайшего хутора…

Вначале она дичилась, а потом понемногу привыкла. А когда стала женой Олексы, смирилась со своей судьбой, восприняв это как провидение аллаха. Двоих сыновей, двоих казаков родила она Олексе. И лишь после того как гостил у них Богдан, а особенно когда она лечила его, Закира впервые заговорила со своими детьми на родном языке. Будучи в три раза моложе мужа, она жила в страхе. А когда Нечай разрешил Закире разговаривать с детьми на родном ей турецком языке — она, как истая мусульманка, стала боготворить своего мужа за это.

Кошевому, известному полковнику запорожского казачества Олексе Нечаю, по-настоящему надоело отсиживаться из года в год на Сечи. Здесь на островах, точно на ярмарке, собирались запорожцы, объединялись в полки, или сам «батько» Олекса отправлял их на галерах в морские походы.

— Надо хоть Ивана отвезти в какую-нибудь школу, может, в бурсу Печерской лавры отдать его, — вдруг решил Нечай, давно мечтавший об этом. — Хозяйство поручу казакам, а кош сотникам. А ты, Данько, будешь присматривать тут, — велел он старшему сыну. — Да и матери поможешь, чтобы урона никакого не было в хозяйстве. Григорий будет наведываться с острова…

Данила он часто брал с собой на остров. Восемнадцатилетний парубок отлично владел оружием, с любовью перенимал казацкие обычаи. А Иван рос, словно стебелек в степи. Его не интересовали ни оружие, ни лошади. Он еще с малых лет не находил общего языка с родной матерью. Казачки дразнили ее «безъязыкой туркеней», и он, ее родной сын, порой вместо «мама» тоже называл «безъязыкой». Поэтому и не удивительно, что любимым ее сыном был Данько. С каждым годом он становился все внимательнее к ней, всегда по-турецки «аннециджим» — мамочкой — называл. И родным ее языком не пренебрегал. Даже приемный сын Григорий с большим уважением, чем Иван, относился к Закире.

Закира достойно проводила в дорогу мужа с младшим сыном. Она знала, что отец собирается отдать его учиться. И была рада, что не Данька увозят от нее.

— Йолуниз аджик олсун! На счастливый дорога, Олексай! Когда же сюда?.. — говорила она, хлопая себя по упругой груди. Это означало: когда вернешься домой?

Полковник обнял ее и поцеловал в щеку. И не удержался, похлопал ее по щеке, как делал всегда, выражая таким образом свои чувства к ней.

— Чтобы скучала по мне, Закира, а то…

— Скучайт, саним сикилийор, Олексай… Очень скучайт! — шептала она, благодарная мужу за проявление ласки к ней, заброшенной на чужбину.

Тоска по родине — это большое, благородное чувство! Ничто не может сравниться с ним, ничем нельзя унять его. Почти двадцать лет безвыездно прожила Закира Нечай на хуторе у днепровских порогов. Родила двоих сыновей, грудью вскормила их. А родина как была горькой мечтой, так и осталась. Ко всему, что касалось Турции, болезненно прислушивалась. Радовалась, когда узнавала о попавших в плен к туркам казаках, усматривая в этом расплату за свое пленение. Однажды сын Данило тайком обещал матери, что повезет ее в Трапезунд показать родные края. Это ее радовало и приводило в ужас. А что будет тогда с ее сыном Данилом? Если правоверные и не убьют его у нее на глазах, то заберут в неволю, отправят на галеры в Трапезунд!

Посмеивались тогда над нею ее Данило и приемный сын Григорий.

И вот полковник Нечай поехал с сыном Иваном на Украину. Не впервые выезжает он из Сечи. Закира привыкла к частым поездкам мужа. Она прислушивалась ко всему, но особенно ее интересовали казацкие морские походы в сторону ее родного Трапезунда. Но и каждое нападение турок на низовья Днепра тоже тревожило ее. Она не расспрашивала об убитых, об ограбленных турками людях. Каждый уведенный ими в плен был платой за ее долгую неволю! Она вела им небеспристрастный счет.

Знала она и о пленении Богдана, порой интересовалась его судьбой в Турции. Полковник неохотно рассказывал жене о таких новостях казацкой жизни, чувствуя оскорбительную для него радость Закиры, когда она узнавала о попавшем на турецкие галеры казаке, об искалеченном юноше, ставшем евнухом у бая… И вдруг, после трехнедельного отсутствия полковника Нечая, во двор кошевого заехало несколько казаков. Видно, они издалека пробились сюда, в потрепанной одежде, в стоптанных башмаках и сапогах…

— Ой, шайтан казак Беда! Казак Беда гостишь будешь… — гостеприимно, с радостью встретила она знакомого молодого запорожца, который неоднократно гостил у кошевого и подружился с ее сыном Данилом.

— Аллах, акбар!.. — полушутя, во всяком случае желая искренне утешить турчанку, поздоровался с ней сотник Беда, произнося первые слова азана.

Данило выбежал из хаты, радостно поздоровался с сотником и казаками, которые тут же улеглись посреди двора в тени раскидистой груши. В летнюю пору казак под каждым кустом находил себе хорошую постель. Закира велела дворовым казакам и служанке приготовить закуску для гостей. А Данило принес сулею водки из отцовских запасов. Одного из казаков Закира послала на остров за Григорием. Обычно, когда к кошевому заезжали такие желанные гости, как сотник запорожцев Юхим Беда, это было настоящим семейным праздником.

— Пани Закира, какую я вам новость расскажу! Помните вы молодого казака Богдана Хмельницкого? Которому вы руку лечили змеиным ядом?

— Богдан-ака? Якши одам, Богдан! Помню, Истамбул плен пошла, нет Богдан-ака! — покраснела женщина, глаза у нее тревожно забегали, словно с этим казаком, которого она несколько лет тому назад лечила змеиным ядом, ее связывало что-то тайное.

— Казак вернулся, он жив! Богдан бежал из плена!..

Закира схватилась за сердце.

— …Убежал из плена!.. — чуть слышно шептала она, выходя из хаты. — Убежал из плена!.. Убежал из ясыря… — бормотала, пройдя, как привидение, мимо хаты и направляясь в сад, за которым начинался густой лес…

А Данило Нечай в это время угощал гостей. Занятый ими, не скоро вспомнил о матери. Рассказы казаков о боевых походах так увлекли Данила, что он забыл обо всем. Даже о матери. Но, увидев, что ее долго нет, он вышел во двор и спросил у дворовых казаков, где она.

— Через сад в лес пошла, пошатываясь, словно пьяная, — сказали казаки.

— Да что ты? Мать в рот не берет спиртного… — встревожился парень.

• Предыдущая
• 54/102
• Следующая