Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 23
- Предыдущая
- 23/115
- Следующая
— Хочу я всем и тебе, ватаман наш, слово молвить! — перекричал всех Тимоха. — Верю, что ватаман наш Ивашка Саевич виделся с царевичем Димитрием, присягал ему, — это так. И также поверил тому, что царевич учился в вотчине Вишневецкого, опирается на украинские полки. А уверен ли ты, Саевич, что это тот самый Димитрий, которого мы уже однажды сажали на престол в Москве? Яцко правильно рассуждает: польские шляхтичи заодно с их королем, а вместе с ними и украинские паны — это очень хитрое и коварное племя. Земля слухом полна, что Борис Годунов все-таки убил царевича.
— Говорят также и о том, что он убежал, учился в Гоще…
— Пускай будет и так, — продолжал Тимоха. — Поверю и я, что наш царевич убежал в Гощу, учился там, короновался с царицей Мариной… Девять дней была она царицей при муже… И вот взбунтовались бояре — вольно им верить или не верить в какого-то помазанника божьего — и согнали с престола вновь коронованного царевича. Очевидцы уверяют, что и этого, чудом спасшегося шляхетского зятя Димитрия бояре убили под стенами Кремля… Таким образом, и свободы, на десятилетие дарованные гощинским царевичем Комарницкой волости и Путивлю, ныне отменены. Если бы царевич был жив, так и дарованные им привилегии тоже не отняли бы…
Болотников ходил между атаманами, несколько раз пытался что-то сказать, остановить возбужденного Тимоху, правдивые и горячие слова которого заставили и его призадуматься. И он наконец прервал его, спросив:
— Тимоха, ты… на чью мельницу воду льешь? То же самое писалось в льстивых письмах Шуйского, это все злые наветы! Царевич жив, я сам его видел, не в этом дело… А привилегии… Верно говорил здесь Яцко, что ожидать их от царей нам нечего, а самим…
— Прости, ватаман честной, но…
— Но?
— Ты видел живого Димитрия, не зная того, убитого, который уже сидел на московском престоле! А мы все, мои дорогие братья, не видели ни первого, ни второго… да их, получается, было уже три. И среди нас нет никого, кто видел бы первого царевича, замученного Годуновым… Люди добрые! А может, я, Тимоха из Рязанщины, и есть тот первый царевич Димитрий. А может быть, вот… Яцко вырвался из хищных когтей Годунова, убежал, скажем, не в Гощу, к вельможам Вишневецкому или Сандомирскому, чтобы потом из рук католиков принять православный престол, окатоличить Москву, — а в Остер, в Чигирин убежал, к свободным казакам и стал называться Яцком… И что же? Пусть царевичи спасают себе жизнь, а мы поднялись отстаивать права людей русских.
— Верно, Тимоха! Никто этого царевича не видел, а монахи уже целых десять лет молятся о спасении души убиенного.
— Я видел…
— Кого?! — воскликнули все в один голос, устремив взоры на Семена Пушкаря.
Семен вышел вперед, поближе к рязанцу, и махнул шапкой куда-то в сторону.
— Видел я этого царевича, которого мы с донскими казаками сажали уже однажды на московский престол, — заговорил Семен, глядя на Болотникова. — Я, брат Саевич, слыхал обещания царевича в Путивле, видел и сопровождал молодую царицу Марину в Москву.
Болотников стремительно подошел к Семену. Присутствующие расступились, давая проход своему старшому. Он положил руку на могучее плечо Пушкаря, дружелюбно посмотрел ему в глаза, будто желая получше разглядеть человека, который хвастался своим знакомством с царевичем Димитрием и с царицей Мариной.
— Видел? — переспросил он, желая, чтобы казак еще раз подтвердил свои слова.
— Да, атаман. Видел! И слышал его речь, — уверенно ответил Семен.
— Не забыл? Узнал бы его и сейчас? Ведь это было не вчера.
— Такие вещи не забываются, Иван Саевич. Не забыл ни молодого лица, ни голоса царевича, — подтвердил Пушкарь.
На какое-то мгновение оба умолкли. В комнате воцарилась такая тишина, что казалось, даже чьи-нибудь мысли можно услышать. Потом Болотников, задумавшись, подошел к столу и, не садясь, тихо обратился к присутствующим:
— Братья мои, славные рыцари… — В голосе атамана звучали грустные нотки. — Наше славное товарищество! При других обстоятельствах в словах Тимохи можно было бы видеть измену нашему народному делу. Наверное, не так просто было и ему, одному из наших мужественных атаманов рати народной, спрашивать о том, «знает ли наш холоп-ратник, за что он бьется, воюя за Москву». Начинали мы свое восстание против вельмож-бояр, а брат Яцко утверждает, что мы оказались в союзе с польской шляхтой, которая разгромила восставший украинский народ, казнила Наливайко и его соратников и решила нынче покорить православных людей, нашу Русь, так же, как и Украину… Мы воюем против шуйских бояр, а чужеземцы воспользовались этим и тоже двинулись на Москву, чтобы захватить для их короля Сигизмунда наше родное московское царство. Да, так оно и есть… можем мы оказаться союзниками врагов России. Положение наше такое, что хуже не придумаешь. Простой ратник раскусил это лучше нас. Он не хочет быть в союзе с королем и польской шляхтой. Вот в чем причина нашего поражения под Москвой, на Пахре, возле Коломенского!..
Он тяжело вздохнул. Посмотрел на свое место на скамье, точно хотел убедиться, не занял ли кто-нибудь его за это время. Следом за ним тяжело вздохнули и другие. Кто-то спросил, словно обращался сам к себе:
— Что же мы теперь будем делать, ведь это все верно?
— Нужно проверить!.. А пока что — придется отходить! — задумавшись, промолвил Болотников.
— Отходить? Куда? Зачем?
— Пока что отойдем от Москвы, — продолжал Болотников. — Люди в смятении, разные разговоры пошли. Мы — надежда народа, боремся за его права и не станем пособлять чужеземцам в их коварной политике.
Болотников замолчал не потому, что ему более нечего было сказать. В его голове роилось столько мыслей, что нужно было прежде самому разобраться в них, иначе он мог смутить своих товарищей, побратимов. С какой благодарной завистью смотрел он на Яцка и Тимоху — одного из лучших атаманов своих войск. Но стоявшая в комнате гробовая тишина заставляла его говорить, атаманы ждали от него окончательного решения.
— Вот что, наш брат Семен, — медленно начал он, качнув головой. — Ты пойдешь к самому царевичу Димитрию с посольским поручением и ни при каких обстоятельствах не должен уклоняться от него. Для отвода глаз скажете, что вам поручено получить указания его царской милости, как действовать дальше. Под Москвой, мол, у нас не хватило сил. А сейчас думаем собрать новых ратников, вооружиться где-нибудь в Калуге или Туле и с новыми силами ударить на Шуйских. Вот так и престол для его царской милости отвоюем. А может, царевич даст иной наказ… Главная же задача другая — наш брат Семен Пушкарь должен познать личность царевича, вслушаться в его голос, тот ли это человек, которого ты знал раньше. Виду ему не подавай, если что заметишь. Только нам поведаешь святую правду. А заодно разузнаешь, почто украинские казаки во главе со своим старшиной Сагайдачным так рьяно служат Короне, коль это верно? Ведь я хорошо знаю чаяния украинских людей, знаю, как глубоко они ненавидят польских шляхтичей. Неужели наливайковцы примирились с вишневецкими и ружинскими князьями? Досконально проверь: верно ли говорит Яцко, что польский гетман Станислав Жолкевский с особенным усердием помогает воеводе Сандомирскому посадить его коронованного зятя на московский престол?.. А теперь, братья мои, согласны ли вы отойти к Калуге и разобраться там в этих проклятых делах?
— Согласны, согласны!.. — откликнулись атаманы.
— Так поезжай, Семен Минович. Бери с собой двух своих казаков, и Тимоха даст тебе еще двоих…
— И если, Семен, встретишь Конашевича в войсках царевича, непременно ему первому передай наш поклон. Может быть, он помощь какую-нибудь окажет, — посоветовал Яцко.
— Разреши, атаман, слово сказать, — обратился к Болотникову Семен Пушкарь, до сих пор молчавший.
— Ты не согласен, Семен?
— Согласен! Но прошу дать мне в помощники Тимохина есаула Силантия Дрозда. Он молодой, дороги хорошо знает, да… и кровь заговорить может, коль понадобится…
Раздался всеобщий хохот. Силантия все хорошо знали как сильного, мужественного и исключительно добродушного человека. Иногда его шутя называли «мама Силантий», такие у него были ласковые, светлые глаза. Однажды в боях под Ельцом он наскочил на разгоряченного схваткой боярина, сопровождаемого пятью стрельцами, и предложил ему сложить оружие. Боярин хвастливо отказался: благородная кровь, мол, велит уничтожать воровское племя холопов. «Мама Силантий», оглядев вооруженную охрану боярина, добродушно сообщил, что умеет, дескать, заговаривать всякую кровь, и… вступил в битву со всеми шестью. Стрельцов зарубил, а заносчивого боярина взял в плен. Привел его обезоруженного к атаману и сказал:
- Предыдущая
- 23/115
- Следующая
