Сокровище альбигойцев - Магр Морис - Страница 10

Среда политическая и социальная. — Лангедок времен альбигойских еретиков представлял собой достаточно специфическое образование. Если говорить о Лангедоке как о политической единице, напомним, что краем правил могущественный дом графов Тулузских, чьи владения простирались от Гиени до Савойи и от Керси до Пиренеев. В те времена богатое и могущественное графство Тулузское занимало одно из ведущих мест в Западной Европе. Оно включало в себя территории Верхнего Лангедока, Арманьяка, Ажене, Керси, Руэрга, Жеводана, Конта-Венэссен, Виварэ и Прованса, иначе говоря, почти пятнадцать современных департаментов. Графы Тулузские происходили из рода Раймонденов. До 1194 г. правил Раймон V, ему наследовал его сын, Раймон VI. Среди вассалов графов Тулузских было немало могущественных сеньоров, а среди наиболее влиятельных числились виконты Каркассонна, Безье, Альби и Разеса из династии Тренкавелей. Их владения включали в себя диоцезы Безье и Сен-Пон, а также земли Альбижуа, Минервуа, Разес, край Со, Керкорб и Каркассе. Анклавом на территории виконтов Каркассоннских и Безьерских были небольшие владения столь же влиятельного сеньора, виконта Нарбоннского. Земли виконта Нарбоннского ограничивались городом Нарбонн и небольшими участками в восточной части холмистого плато Корбьер. Графы Тулузские называли себя «герцогами Нарбоннскими». К югу от Тулузы находилось графство Фуа, граничившее на востоке с виконтством Каркассоннским, а на западе — с графством Комменж; южная граница графства Фуа проходила по Пиренеям.

Владельцы всех этих земель были в той или иной степени вассалами Тулузского дома, однако в данном случае следует говорить о весьма гибких вассальных связях, зависевших главным образом от доброй воли обеих сторон. Крупные феодалы имели в подчинении своих собственных вассалов, плативших им определенные подати; среди этих вассалов были сеньоры Терма, Кабарата, Минерва, Мирпуа, Сейсака и многих других земель и замков; большинство замков, принадлежавших южным сеньорам, высились на скалах и представляли собой неприступные крепости. Но сложности, испытываемые графами или виконтами в отношениях со своими вассалами не шли ни в какое сравнение с конфликтами, в которые вовлекало их неукротимое население принадлежавших им городов. Многонаселенные города юга Франции процветали. Тулуза считалась третьим городом Европы после Венеции и Рима. Наследники былых культур, южнофранцузские города сумели сохранить присущее Античности чувство независимости и вкус к свободе. Городские сановники (именовавшиеся консулами или капитулами) избирались самими жителями и осуществляли демократическое управление, зачастую диктуя свою волю сеньорам. Возможно, именно в этом состоянии духа и следует искать истоки внешне противоречивого поведения знатных сеньоров-южан во время крестового похода. Между общественными классами не существовало непроницаемой перегородки: крепостной мог стать горожанином, а сын его уже надеялся стать рыцарем. В атмосфере свободы и личной независимости процветала торговля; особенно тесные торговые связи поддерживались с крупными городами Италии, что, в свою очередь, благоприятствовало распространению учения дуалистов.

Но самым впечатляющим достижением окситанской цивилизации является не имеющая себе равных литература трубадуров, изумляющая широтой как тематики, так и распространения. В настоящее время известны имена почти пяти сотен трубадуров, среди которых есть и герцоги, и графы, и простые рыцари, и духовные лица, и небогатые горожане. Главную тему этой литературы можно выразить одним словом, значение которого в то время вполне можно было приравнять к вселенскому посланию. Это слово paratge, которое можно перевести как «доблесть», «равенство в доблести». Paratge — это и доблесть, и честь, и порядочность, и равенство, и отрицание права сильного, и уважение к человеческой личности — как к своей собственной, так и к личности своего ближнего. Идеалы, соединившиеся в едином понятии paratge, воплощались во всех сферах окситанской жизни: в политике, религии и даже в сфере нежных чувств. Идеал paratge был адресован не только всем окситанцам, не только определенному социальному слою, но и каждому человеку в отдельности, к какому бы сословию он ни принадлежал и каких бы взглядов ни придерживался. Поэтому, говоря о поэзии трубадуров, всегда следует помнить, что речь идет не о локальной литературе, творчестве народа, говорящего на одном языке, а о гуманистической литературе в самом широком понимании этого термина. У трубадуров есть не только изысканные поэмы, изящные по форме и туманные по содержанию, не только признания в любви и жалобы на равнодушие прекрасных дам и скупость богачей, не только благодарности за наполненный кошель. Поэзия трубадуров явилась отражением состояния духа всего общества, но общества достаточно замкнутого, чей дух еще не окреп, а у самого общества еще нет достаточных знаний, а потому духовные силы его боятся развернуться, тем более что среда вокруг не проявляет к ним достаточного интереса. Только несколько веков спустя, в эпоху Ренессанса раскрепощенный дух свободы вырвется на европейские просторы.

Расцвет окситанской лирики совпал с расцветом могущественного дома графов Тулузских, возглавляемого поочередно славными графами Раймоном V и Раймоном VI. Разумеется, в практически всеобщем увлечении поэзией были и свои отрицательные стороны. И хотя от окситанского мира тех времен нас отделяет несколько веков, тем не менее нам кажется, что жажда развлечений и беззаботность, царившие в обществе, нанесли ущерб благородству нравов и помешали концентрации энергии, столь необходимой ввиду неумолимо надвигавшейся угрозы. Лира не могла заменить меч, но многие не хотели этого замечать. Как истинные поэты, трубадуры полагали — и именно в этом заключалось их величие, — что даже самые трагические события должны отступать, когда слово берет поэзия. И вот, в атмосфере блистательного остроумия и поэтической фривольности, в воздухе, напоенном изящными двусмысленностями, произросла и стала бурно распространяться религия альбигойских еретиков, являвшая собой разительный контраст по сравнению с веселой наукой трубадуров. Можно сказать, что на юге Франции условия, способствовавшие распространению павликианства или богомильства, были поставлены с ног на голову. Как примирить лирику трубадуров и катаризм? Трудно поверить, что в Лангедоке существовало два параллельных мира, ничего не знавших друг о друге, — ведь очень часто и у трубадуров, и у совершенных были одни и те же слушатели. Возможно, различия и в самом деле были исключительно «литературного» порядка, но вопрос этот еще не имеет окончательного решения.

Первая реакция Церкви. — Церковь уже давно волновали успехи катаризма. В 1119 г. Папа Каликст II прибыл в Тулузу, намереваясь прочесть там проповедь, однако аудиторию он не собрал, и ему пришлось ограничиться произнесением отлучения на еретиков; но эта мера не принесла никакого результата. В 1176 г. состоялся уже упоминавшийся нами знаменитый диспут в Ломбере, близ Альби. Альбигойцы не боялись публичных диспутов и умели навязать свои условия католическом духовенству, представители которого бывали вынуждены использовать в качестве аргументов выдержки только из Нового Завета. Тревожный клич, брошенный в 1147 г. Бернаром Клервоским, был вполне оправдан. На протяжении всей своей поездки по югу Франции благочестивый аббат так и не сумел заставить себя выслушать: речь его заглушали несущиеся со всех сторон враждебные и насмешливые выкрики. А когда в Верфее слушатели единодушно удалились, знаменитый проповедник настолько возмутился, что проклял и город, и его жителей. В 1167 г. в городке Сен-Феликс-де-Караман, неподалеку от Тулузы, состоялся катарский собор под председательством Никиты. Разрозненные катарские церкви юга Франции были организованы, определены их территориальные границы, и во главе каждого территориального объединения поставлен свой епископ.

Церковь продолжала вести с еретиками неустанную борьбу; Папа Александр III почти добился согласия Раймона V организовать первый крестовый поход против собственных подданных. Однако дело ограничилось отправкой специальной миссии, в состав которой вошли легат Пьер де Сен-Кризогон, архиепископы Нарбонна и Буржа, а также несколько прелатов, среди которых последователь Бернара Клервоского Анри. Раймон V демонстративно не оказал поддержки участникам миссии, так как жители Тулузы были настроены к ним крайне враждебно и считали их лицемерами. Позднее Анри из Клерво станет искать утешение в том, что, по его словам, ежели он бы прибыл в Тулузу три года спустя, то уже не нашел бы там ни одного католика, чтобы выслушать его проповедь. Единственным результатом данной миссии явилось публичное осуждение Пейре Мауранда, богатого и влиятельного старца, очень любимого тулузцами, называвшими его «Иоанном Евангелистом». После долгой процедуры его удалось уличить в ереси и, несмотря на преклонный возраст, приговорить к трехлетнему паломничеству в Святую Землю. Но прежде его на глазах у огромной толпы подвергли бичеванию, а потом провели по улицам Тулузы. Только благодаря уговорам и увещеваниям самого Мауранда толпа не растерзала прелатов из миссии. После возвращения из паломничества Мауранда единогласно избрали городским консулом.