Дуга большого круга - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая

— Все правда, Роман Николаевич. Я напрасно говорить не стану.

— Придется вас наказать, Лобуко. Вы ведь судовые порядки знаете? Что можно и что нельзя.

Моторист сидел красный, опустив голову.

— Не надо его наказывать, Роман Николаевич. Что ж делать. Не устоял перед моей красотой. Я его сама наказала. Больше не полезет. Верно, Тимка? Я нарочно хотела при всех… Не думала, что вы его наказывать будете, а то бы не говорила.

— Ладно, — проворчал Роман. — Выводы, наверное, будут сделаны всеми?

— Ну и ну! — восхищенно хлопнул себя руками по ляжкам Буров. — Вот это баба!

Но все же после обеда капитан решил поговорить с мотористом. Лобуко не стал больше отпираться.

— Было, товарищ капитан. Вот, чертова девка, бесстыжая. Запалила при всех! Я, конечно, перехватил малость. Не нужна она мне совсем. Больше не повторится.

— Хорошо, Лобуко. Только имейте в виду — в последний раз. Надеюсь, понимаете?

— Есть, товарищ капитан.

На ухажеров случай с Лобуко подействовал отрезвляюще. Наиболее ретивые перестали надоедать девушке. Побаивались. Черт его знает, что вздумается взбалмошной бабенке!

Присутствие женщины на «Никеле» чувствовалось во всем. Какой-то неуловимый дух соперничества появился в команде. Каждый, несмотря на возраст, хотел понравиться хорошенькой и бойкой поварихе. Стали следить за собой, меньше ругались, в некоторых каютах начали мыть палубу и застилать койки. А вдруг зайдет, тогда не оберешься насмешек. Посыпятся всякие обидные прозвища — «Мойдодыр», «Чушка», «Чернопуп». Приклеит — не отдерешь!

Все это было на руку капитану.

Каждое утро Роман надевал комбинезон и сам лазил по судну. Он побывал во всех закоулках. Везде был беспорядок. Неожиданно у Романа появились ревностные помощники. Петрович и Буров как завороженные смотрели на капитана, не отходили от него. Оживился и старший механик. Он уже дважды просил капитана нажать на мастерские, которые опаздывали с ремонтом топливного насоса. Из-за этого может задержаться выход в море. Но большинство людей работали вяло и неохотно. Роман видел, как по вечерам группки моряков сходят на берег и держат путь в «Арктику». Возвращались они на рассвете, горланя песни.

Капитан садился в кресло в своей маленькой каюте, закуривал и мучительно раздумывал о том, как расшевелить команду. Может быть, твердой рукой навести порядок? Одному выговор, другого уволить в назидание остальным, потребовать от кадров заменить кое-кого? Станет легче. Его будут побаиваться. Но результат может быть и обратный. Люди озлобятся, и тогда от них нечего ждать поддержки. А она необходима. Один он ничего не сделает. Нет, нужно что-то другое. Но что?

В свободное от работы время Вероника устраивалась в кают-компании, метила судовое белье, шила себе переднички или просто болтала. Ее всегда окружали молодые моряки.

Как-то Руднев попросил капитана:

— Роман Николаевич, вы бы нам устроили вечер воспоминаний о военных днях. Ребята очень интересуются.

— Что ж, с удовольствием. Скажите, когда соберетесь. Я всегда готов.

Собралась почти вся команда. Роман сел на свое место.

— Вот когда я пришел на «Гурзуф» и увидел людей, — начал он, — смотрю, в основном молодежь, мальчики. Ну, конечно, было несколько пожилых, опытных моряков. Так мне беспокойно стало. Боялся, что в тяжелую минуту сдадут. Только об этом и думал. И на мостике, и когда отдыхал, все время думал о том, как люди поведут себя при встрече с гитлеровцами. И вот первый налет…

События прошлого вставали перед ним в мельчайших подробностях. Роман увлекся и часа два рассказывал об участии «Гурзуфа» в конвое, о героизме команды, спасавшей израненное судно, о том, как все-таки дошли до родных берегов.

— Дошли-то дошли. А если бы взорвались? — усмехнулся Коринец.

— У всех была вера, что мы можем спасти судно. У всех, понимаете? А это великое дело.

— Важно, что машина осталась неповрежденной.

Если бы она подвела — не спасти судно, — проговорил Руднев.

— Почему не спасти? Взял бы на буксир тот американец, — вмешался в разговор Буров, — и дотащил до порта.

На него зашикали: — Как просто: «взял, дотащил». Кругом подводные лодки, самолеты рыщут, а он — на буксир. Специалист!

Завязался спор. Роман понял, что его рассказ понравился команде. Вспомнили и другие случаи военного времени. Разошлись поздно.

На следующий день Роману принесли письмо. Оно было от Игоря. Роман не поверил себе. От Игоря! Он схватил убористо написанные листки и не читая их заглянул в конец:

«…теперь мы с Женей и сыном отдыхаем на юге. Я как будто бы родился заново. Набираюсь сил, потом возвращаюсь в пароходство. На судно. Я уже был в главкадрах. Про тебя мне рассказала Женя. Спасибо за все…»

Роман облегченно вздохнул.

«Кончилось, значит. Ах, как здорово! Я знал, что так будет. Игорь не мог сделать ничего плохого. Выяснили, что к чему».

Он принялся читать дальше. Игорь писал:

«…все позади, Рома. За эти три месяца я многое понял. В сложное время мы живем. Ты был прав, когда говорил, что все не так просто, как кажется. Особенно сейчас, когда из-за границы катится обратно такой мощный человеческий вал. Поди разберись кто честный, кто подлец? Я знал, что ни в чем не виноват, а потому был убежден, что меня освободят. Верил в это. Так оно и вышло. Когда мне возвращали документы, начальник отдела, подполковник, на прощание пожимая мне руку, сказал:

— Не сердитесь, Игорь Петрович, на нас. Надо было разобраться. Хороший у вас друг, между прочим…

— Какой друг?

— Роман Николаевич Сергеев.

— Разве знакомы?

— Немножко…

Откуда ты его знаешь? Мне он этого не сказал, все улыбался. В общем, правда победила…»

Письмо было длинным, бессвязным и радостным. Роман бросил листки на стол.

«Эх, Гошка, Гошка, — подумал он. — «Капитан великого плавания». Вечно у тебя в жизни какие-то «траболсы». Выпью-ка я за твое здоровье хорошую рюмку. Сегодня — стоит».

Механики закончили ремонт в срок. «Никель» вышел в рейс. Судно направили в Кандалакшу за прессованным сеном.

— Опять в Кандалакшу, — ворчали в команде. — Хоть бы в Архангельск сходить.

Погода выдалась тихая. «Никель» весело бежал по гладкому серому морю. В ходовой рубке было так тесно, что Роман с непривычки все время задевал то за угол штурманского стола, то за нактоуз компаса, то цеплялся за ручку двери. После «Гурзуфа» все казалось игрушечным. Но, в общем, капитану было приятно вновь почувствовать под ногами дрожащую палубу, услышать постукивание дизеля, а перед глазами увидеть бескрайнее море, далекую линию горизонта. Как-то отошли на задний план все неприятности последних месяцев, и только мысль об Игоре не давала ему покоя. Что еще предпринять в его защиту? Кажется, он сделал все, что мог. Оставалось только ждать.

Без всякого сожаления капитан вспоминал время своего пребывания на посту начальника пароходства. Но возмущение тем, что не захотели исправить вред, наносимый делу неправильным планированием, желанием отрапортовать цифру побольше, намерением уволить хороших работников, не проходило. Здесь он считал себя правым и не понимал, почему же все-таки восторжествовала косность, рутинерство, показуха? Ведь на коллегии было много знающих, умных и честных людей, прекрасно отдающих себе отчет в том, что он поднял важный и нужный вопрос. Почему никто не поддержал его? Неужели так привыкли подчиняться одному вышестоящему? Увидели, что замминистра против предложения Романа, и все стали против, вопреки своим собственным мыслям.

Роман делал три шага от крыла до рубки и возвращался обратно. Даже по мостику негде походить на таком теплоходе!

Надо приводить судно в порядок. Оно сильно запущено. Роману очень хотелось вызвать к себе Валю, но показать «Никель» в таком виде он не мог. Пусть уж жена приедет, когда теплоход заблестит, как игрушка на витрине магазина. Да и организация службы требовала коренных изменений. Роман заметил, что Коринец во время движения судна в море уходит с мостика, оставляет рулевого одного. Роман сделал ему замечание.

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая