Белые ночи (СИ) - Лисина Александра - Страница 56

• Предыдущая
• 56/80
• Следующая

И только поздним вечером, когда Лука начинал засыпать на ходу, у меня оставалось немного времени, чтобы заняться собой и бедром Леха.

Кстати, последний уже на третий день попытался самостоятельно встать. И довольно успешно сумел сделать несколько неуверенных шагов, что вызвало на его жестком лице удовлетворенную усмешку, а на моем — негодующую гримасу. Остальные такой прыти несказанно удивились, но от осторожных расспросов Лех только отмахнулся и теперь, что ни день, настойчиво разрабатывал поврежденную ногу, стремясь как можно быстрее вернуться в строй. Правда, верхом ехать еще не мог, но уже не лежал по полдня в повозке, а проворно выбирался на облучок к вознице и охотно перебрасывался словечками с товарищами.

О разбойниках мы больше не слышали, дорога была чистой и свободной. Завываний нежити по ночам тоже не наблюдалось, злобным хищникам до нас не было никакого дела, так что напряжение в караване постепенно сошло на нет. Кольчуги и шлемы никто, разумеется, снимать не спешил, но прежней настороженности к каждому шороху больше не было. И немалый вклад в воцарившееся в душах людей ощущение безопасности вносил снующий по лесу оборотень, которого мы, хоть и не видели, но хорошо чувствовали его незримое присутствие (особенно я). А потому могли быть полностью уверены, что поблизости нет ни одного опасного существа. Действительно, рядом с таким грозным спутником можно было расслабиться.

Ширра появлялся в лагере только один раз, вечером — приносил какую-нибудь жестоко загрызенную тушку, небрежно подбрасывал к костру и, мимолетно оглядев присутствующих, стремительно исчезал. Сперва на него опасливо косились, нервно вздрагивали от неожиданности, потому что он умел появляться из ниоткуда с поразительной скоростью и абсолютно бесшумно, но потом привыкли. Каждый вечер Зита встречала здоровенного зверя радостной улыбкой и щедрой благодарственной речью, Лука азартно махал ручкой, порываясь погладить мягкую шкуру или подергать за жесткие усы, Брегол уважительно кивал, а остальные просто вежливо сторонились, давая ему возможность пройти. И в последние дни даже начали специально оставлять пустое местечко, где он мог отдохнуть после суток непрерывного бега.

Оборотень от такой чести демонстративно отказался. Как неуклонно отказывался от предложенного мяса или налитой в большую миску воды. Вообще подчеркнуто избегал чужого внимания, а на неуклюжие попытки наладить отношения лишь презрительно фыркал. Целыми днями он держался в стороне от повозок, где-то за деревьями и кустами, изредка мелькал среди листвы размазанной тенью, потом надолго исчезал на охоте, а, принеся добычу, снова пропадал в лесу. Не поев, не напившись и ни у кого не спросившись. Вроде бы и шел с нами, да всегда был сам по себе, гордец несносный. Когда же кто-то из воинов щедро отделил здоровенный кус от принесенной им туши, так выразительно посмотрел, что даже дураку стало ясно — есть с рук или унижаться до подбирания еды с чужого стола он никогда не станет.

Кстати, кабанов он нам больше не приносил. Ни разу. Косули, молодые лоси, олени, зайцы, куропатки (где он их только находил?!)… все, что угодно, кроме диких свиней. Желанную и жизненно необходимую добычу мужчины тут же освежевывали и потрошили, умничка Зита спешно варила или пекла ее на углях, поэтому мяса обычно хватало на весь следующий день, позволяя двигаться без длительного перерыва на обед. Лука частенько совал нос в ежедневную возню взрослых и не упускал случая поиграть с массивными рогами. А я… я внимательно следила, чтобы он не приближался к тигру слишком близко. И быстренько находила себе какое-нибудь важное занятие, активно избегая притрагиваться к проклятым тушам.

Лех только хмыкал, когда я принималась за его ногу, но больше не возражал против такой заботы. Кажется, смирился с ролью увечного, хоть и ненадолго. Рана его с каждым днем выглядела все лучше и лучше, необходимости в «эликсире» больше не было, перевязки со временем стали походить на ежевечерний ритуал, и вскоре мне пришлось крепко задуматься над другим благовидным предлогом, который позволил бы и дальше избегать утомительного общества Ширры.

Не скажу, что он стал нервировать меня меньше, не стану врать, что прекратила бояться или вдруг переменила отношение на противоположное. Но с его присутствием в караване пришлось примириться, как с неизбежным злом, от которого не сбежишь и не избавишься. Тем более что я сильно подозревала в словах Леха горькую правду: что бы мы ни делали, куда бы ни пошли, он непременно последует за нами. Будет держаться рядом, хотим мы того или нет, охотиться и ненавязчиво охранять. Он не отступиться и никуда не уйдет, пока… что? На этой мысли я всегда спотыкалась и зябко ежилась, потому что чуяло мое сердце — что-то ему сильно от нас нужно. Вернее, от меня. Только что? Амулет я ему отдала. Точнее сказать, просто в морду швырнула и послала куда подальше. Долгов за мной тоже не числится. От него мне абсолютно ничего не надо. Тогда в чем же дело?

Ширра упорно молчал.

Я молчала тоже, стараясь обращать на него внимания не больше, чем на пустое место. К добытому им мясу традиционно не притрагивалась, кормить его, в отличие от сердобольной Зиты, даже не пыталась. Луку проворно ловила каждый раз за шкирку, чтобы не вздумал гладить «большую красивую кису» по шерстке. Иногда чувствовала на себе его напряженный взгляд, но делала вид, что как раз сейчас напрочь ослепла и оглохла. В упор его не вижу и вообще, понятия не имею, чего на меня так уставились. А когда оборотень, наконец, уходил, вздыхала с таким облегчением, что вскоре даже Лех начал удивленно оборачиваться.

— Что между вами произошло? — поинтересовался он однажды, улучив момент. — Чего ты от него шарахаешься?

Я машинально потрогала плечо, где не так давно красовались четыре глубоких раны от острых когтей, и ровно ответила:

— Ничего.

— Уверена?

Я молча кивнула и, убедившись, что Ширра снова ушел до утра, излишне быстро направилась в сторону близлежащей речушки — надо было смыть дорожную пыль и заняться внешним видом, пока Лука занимался свежеубиенной оленухой. Иначе потом он мне такой возможности не даст, да и стемнеет окончательно. Какое тогда будет купание?

Лех, сильно прихрамывая, нагнал на полпути.

— Трис? Подожди… так чего вы не поделили?

— Тебе не все равно?

— Нет.

Я резко остановилась и внимательно взглянула в карие глаза, которые он даже не подумал отвести. Несколько секунд пристально смотрела, пытаясь понять, а потом быстро отвернулась: не понравилось мне это беспокойство. Не нужное оно, лишнее, совершенно здесь неуместное. Да и не просила я его ни о чем, не ждала и не искала чужого сочувствия. Не привыкла просто.

— Он… обидел тебя? — вдруг нахмурился Лех. — Сделал что-то плохое? Вы поругались или…?

У меня сам собой вырвался горький смешок.

— Нет. Мы и виделись каких-то несколько минут, а потом разошлись в разные стороны ко взаимному удовольствию. Так что для меня его появление тут стало не меньшим шоком, чем для всех остальных.

— Ясно, — протянул Лех, ковыляя рядом со мной к берегу. — И теперь ты не знаешь, как от него отвязаться.

— Что-то вроде того.

— Гм… — мы вышли к реке почти одновременно и нерешительно замерли. Я привычно оглядела ближайшие кусты, пытаясь разглядеть в быстро сгущающейся темноте посторонние огоньки чужих глаз, но ничего подозрительного не нашла и тихонько перевела дух — отчего-то меня не оставляло ощущение, что мы в этой темноте далеко не одни. Лех неловко мялся сзади, отводя глаза и странно помалкивая. Птички пели, ветерок шуршал молодой листвой, деревья загадочно молчали, на небе высыпали первые звезды, но никто, против ожиданий, за нами не являлся.

Наконец, я решилась и скинула куртку: плевать, а хоть бы и торчит он поблизости, но из-за этого грязной ходить я больше не собираюсь.

— Тебе помочь?

Я даже вздрогнула от неожиданности и изумленно воззрилась на спутника, о котором, каюсь, едва не позабыла — так тихо он стоял. В ответ Лех негромко кашлянул, и до меня, наконец, начало доходить.

• Предыдущая
• 56/80
• Следующая