Цивилизация средневекового Запада - ле Гофф Жак - Страница 8

• Предыдущая
• 8/100
• Следующая

В такое стратифицированное общество варвары-завоеватели просачивались или внедрялись силой без особых затруднений. И прежде всего потому, что они с давних пор не были кочевниками, часто останавливались на одном месте, и лишь давление внешних обстоятельств (перемены климата, натиск других народов), усиливаемое внутренней эволюцией, вынуждало их трогаться в путь. Повторим еще раз: завоеватели были оседлыми беженцами. Несомненно, они сохраняли привычки своего относительно недавнего кочевого прошлого, отзвуки которого давали знать о себе и в средние века. Как удачно выразился Марк Блок, «кочевье людей» сменилось у них «кочевьем полей», то есть они стали заниматься полукочевым земледелием, время от времени меняя поля под культурами в границах определенного пространства за счет подъема целины на его окраинах, выкорчевывая или выжигая лес, и за счет севооборота. Какой бы смысл ни придавать знаменитой фразе Тацита, сказавшего о германцах I в., что «они меняют пашню каждый год и еще остается поле», она ясно указывает на сосуществование смены полей и постоянства занимаемой территории.

Несомненно также, что скотоводство занимало привилегированное положение в хозяйстве варваров, ибо оно не только обеспечивало тем богатством, которое можно захватить с собой в случае перемещения, но и являло собой видимый знак благосостояния, а при необходимости скот использовался и как средство обмена. Было замечено, что в ста пятидесяти случаях краж, предусмотренных Салической правдой начала VI в., семьдесят четыре касаются домашних животных. Когда в средние века земля стала главным богатством, крестьянин тем не менее оставался привязанным к своей корове, свинье, козе связями более сильными, нежели утилитарно-хозяйственные, в которых проявлялись черты изначальной ментальности. В некоторых районах корова долгое время выступала в роли денежного эквивалента, средства обмена и оценки богатства.

Историки даже подчеркивали, что после завоеваний у варваров привязанность к личной собственности была более сильной, чем у римлян. Капитул 27 о кражах (de furtis diversis) Салической правды очень дотошен и суров в отношении таких посягательств на собственность, как потрава скотом чужой нивы, кошение травы на чужом поле, сбор чужого винограда или обработка чужого поля. Привязанность мелкого крестьянина из варваров к своей собственности, своему аллоду, была, несомненно, тем большей, что он стремился утвердить свою независимость, и это было естественным поведением человека, осевшего в завоеванной стране и желающего проявить свое превосходство над массой местного населения, подвластного крупным собственникам. Конечно, большая часть аллодов — а ими владели не только завоеватели, но и завоеванные — оказалась постепенно поглощенной крупной феодальной собственностью. Тем не менее если не на уровне собственности, то на уровне пользования, судя по кутюмам, пенитенциариям и руководствам для исповедников, на протяжении всей средневековой эпохи сохранялось представление о тяжести хозяйственных правонарушений и преступлений. И крестьянину власть сеньора должна была казаться особенно тяжкой, когда тот со сворой охотничьих собак беззаботно проносился по полям своих сервов или держателей: материальный ущерб приумножался оскорблением.

Наконец, ясно, что в варварских обществах, мирно или с боем осевших на римской территории, не было равенства или его уже не было, если оно когда-либо существовало. Перед побежденными варвар мог гордиться лишь своей свободой, дорогой для него тем более, чем он был менее значительной персоной. Дело в том, что далеко зашедшая социальная дифференциация среди завоевателей привела еще до их переселения к возникновению если не классов, то различных социальных категорий. Появились могущественные и слабые, богатые и бедные, которые легко превращались в крупных и мелких землевладельцев на занятых или захваченных ими землях. Юридические различия, проводимые в законах Раннего Средневековья, могут создать иллюзию пропасти между свободными варварами, рабы которых якобы происходили из подчиненных иноплеменников, и потомками римлян, иерархически делившихся на свободных и несвободных. В действительности же социальная реальность была сильнее, и она быстро отделяла «могущественных» (potentiores) людей варварского и римского происхождения от «смиренных» (humiliores) из обеих этнических групп.

Таким образом, благодаря традиции сосуществования, которая в некоторых районах восходит к III в., за расселением варваров довольно быстро последовало их более или менее полное слияние с местным населением. Тщетно было бы искать, за исключением ограниченного числа случаев, этнические особенности в том, что нам известно о типах сельскохозяйственной организации Раннего Средневековья. Важно понять, что в этой сфере, которой, как ни одной другой, свойственны постоянство, длительность и устойчивость, было бы абсурдно сводить истоки разнообразия к столкновению римских традиций с варварскими обычаями. Требования географии и различия, предопределенные историей начиная с неолита, составляли здесь наследство, вероятно, более существенное. Но что особенно важно и что ясно прослеживается, так это одновременный процесс аграризации и роста крупной собственности, охвативший все население.

Об этом свидетельствует топонимика. Возьмем пример Франции. Для начала заметим, что личные имена могут быть обманчивы, поскольку среди галло-римлян быстро распространилась мода давать из снобизма своим детям германские имена. А завоеватели, хотя они и оказали влияние на лексику и в меньшей мере на синтаксис (например, на порядок слов, когда определитель предшествует определяемому, как в названии «Карльпон» от «Caroli ponte», а не наоборот, как «Понтуаз» от «Ponte Isarae»), своего языка не навязали, а восприняли латинский, точнее говоря, развивавшийся нижнелатинский, который вульгаризировался вместе с аграризацией хозяйства.

Важным фактом топонимики является рост числа названий, оканчивавшихся на «кур» и «виль» (court, ville), которым предшествуют личные имена, неважно какие — римские или германские, что указывает на распространение крупных владений — «curtis» (особенно в Лотарингии, Артуа и Пикардии) и «villa» (в тех же районах, а также в Иль-де-Франсе и Босе). В этимологии названий Мартенвиль (Martini Villa — деп. Вогезы) или Бузонвиль (Bosoni Villa — деп. Мозель, Мерт и Мозель, Луара) интерес представляют не галло-римлянин Мартин или германец Бозон, а слово «вилла», означающее крупное владение, которому тот и другой дали свое имя.

Ассимиляция варваров наталкивалась, конечно, на препятствия, из которых наиболее серьезными, надо полагать, для многих народов были их язычество и особенно арианство (до обращения в католицизм), а также их малочисленность. Впрочем, как сказал Марк Блок, «влияние одной цивилизации на другую не обязательно измеряется численным соотношением людей». Желание варварских народов после их расселения по римской территории разобщенными малыми группами сохранить свои традиции и обычаи, к которым они испытывали крепкую привязанность, чрезвычайно усиливалось страхом оказаться поглощенными, ввиду своей малочисленности, местным населением. Единственный народ, относительно которого мы располагаем правдоподобной оценкой его численности, — это вандалы Гензериха в момент их высадки в Африке в 429 г.; их было 80 тысяч. Ни вестготы, ни франки, ни другие группы завоевателей не должны были насчитывать более 100 тыс. человек. Расчеты, согласно которым общее количество варваров, осевших на римском Западе, составляло 5% всего населения, недалеки от истины.

Варвары поэтому стремились, по крайней мере поначалу, избегать городов, где была большая опасность их поглощения. Правда, «столицы» варварских королей — Брага, столица первого варварского короля-католика, свева Рикиария (448 — 456), вестготские столицы Тулуза, Барселона, Мерида, Толедо, столицы франков Турне, Суассон, Париж, бургундская столица Лион, Равенна, столица остгота Теодориха, Павия и Монца, столицы лангобардов, — имели, несомненно, высокий процент жителей-варваров. Впрочем, некоторые варварские короли, например франкские, предпочитали жить в своих сельских имениях, виллах, а не в городских «дворцах». Они также становились сельскими жителями и вели образ жизни крупных земельных собственников.

• Предыдущая
• 8/100
• Следующая