НП-2 (2007 г.) - Гурин Максим Юрьевич "Макс Гурин (экс-Скворцов)" - Страница 47

Замечательный музыкант и писатель Сергей Мэо (http://sergeymeo.narod.ru/

), некогда исполнявший обязанности барабанщика в Другом Оркестре (http://www.raz-dva-tri.com/do.htm

), забил со мной стрелу возле этого самого грёбанного ЦДЛ, чтобы не то что-то передать мне, не то что-то забрать у меня – точно не помню. Встречались мы там потому, что, во-первых, это было рядом с моим «материнским склепом», где я тогда ещё был вынужден жить, а во-вторых, потому, что в ЦДЛе должно было происходить какое-то мероприятие Союза Писателей Москвы, в коем Мэо должен был принимать участие.

Пока я ждал его у входа, я совершенно неожиданно для себя повстречал своего бывшего однокурсника по Литинституту Лёшу Рафиева, который к тому времени только вышел из тюрьмы, куда попал, как он выразился, за мошенничество J. Я ему обрадовался. Он мне тоже. Я только слез с героина, он только вышел из тюрьмы – нам было о чём поговорить (ах, 90-е! J). Он тоже собирался на то же мероприятие, что и Мэо, и они оба натурально позвали меня с собой. Я взял, да и пошёл с ними.

О-о! Это было, конечно, пиздец-мероприятие, как, собственно, и большинство мероприятий всевозможных Союзов Писателей. Такого скопления реально больных, мелочных, злобных, амбициозных людишек, в сущности, неумеющих в этой жизни нихуя, кроме того, как громко скулить и бороться за свои якобы имеющиеся у них права, то есть, конечно, только думать, что они за них борются, ибо не умеют они также и этого – вы не встретите, пожалуй, больше нигде. Разве что, в сумасшедшем доме. Вы уж мне поверьте, как человеку, бывавшему и там и там и ещё много где.

Довольно быстро выяснилось, что эта относительно камерная посиделка предполагает и чтение по кругу. Я слушал эту вонючую ересь и всё никак не мог для себя решить, читать ли мне что-нибудь или нет. Однако после того, как какой-то вечный волчонок, в возрасте чуть за сорок, поведал собравшимся о своём опыте работы в качестве поэта-песенника, каковой, конечно же, оказался неудачным – по его версии, из-за того, что глубоко бездарные и тупые козлы не оценили его очевидной для него самого гениальности – а потом ещё и зачитал публике свой «шедеврик», я подумал, ну уж нет, блядь, пожалуй всё же прочту! И прочёл следующее:

* * *

Хуё-моё, ты мною прожита.

Глаз вон тому, кто старое помянет.

Ещё горят мои прожектора,

но пальцами уже заляпан глянец -

той книги нашей искренней любви,

где "хуй в пизду", "рука в руке" и С частье;

где Ветер сам, хоть я и не просил,

помог задрать твоё ни к чёрту платье.

Хуёво, блядь, но мне не привыкать

к тому, что не вернуть того, что было...

Нельзя...

Нельзя любимых долго не ебать,

а если не ебёшь,

то и нехуя потом недоумевать,

отчего же это сердце моё остыло...

Когда я дочитал, на несколько секунд в помещении повисла мёртвая тишина. Потом я услышал сдержанное, но искренне одобрительное похихикивание и, обернувшись на него, обнаружил, что помимо чудовищ из сна Татьяны Лариной, здесь присутствует вполне себе творческая молодёжь. Затем подал голос Рафиев, пользовавшийся тут, как оказалось, некоторым авторитетом: «А что?.. Да по-моему, Макс – просто единственный, кто сказал правду о том, что здесь происходит!» Естественно, Рафиев всегда умел использовать почти любой поворот сюжета в своих целях. Этого у него не отнять. И, пожалуй, своего рода это талант. Однако речь не об этом.

Довольно скоро после этого эпизода мероприятие наконец окончилось, все стали медленно расходиться, и тут-то ко мне и подошёл, в ту пору длинноволосый, молодой человек…

Он улыбнулся мне той улыбкой, которой так хорошо умею пользоваться и я сам: нечто среднее между смущением и не то что даже недоумением от того, что мир в целом столь по-мудацки устроен, что смущение вообще существует как категория человеческой чувственной сферы, а полным внутренним неприятием этого факта, а также демонстрацией полной уверенности (пусть не всегда без маскирующейся под это агрессивности сугубо при том сексуальной окраски J), что тому на кого направлена твоя улыбка, тоже всё это хорошо известно. Короче говоря, так мы улыбаемся только тем, в ком сразу же узнаём пресловутых «своих», будучи твёрдо уверенными, что уж на этот раз всё взаимно.

Так вот, он улыбнулся мне именно таким образом, чуть ли не подмигнув, и… сказал так: «Большое Вам спасибо за “Другой оркестр”! И за “Новые Праздники” тоже!..». Понятное дело, для меня это был совершенно сакральный момент в собственной биографии. Я сказал ему столь же искреннее, сколь и внешне сдержанное «спасибо», и мы пошли своими дорогами.

Через некоторое время мы оказались на одной из лестниц ЦДЛа. Все закурили – уж что-что, а это-то все лоботрясы-писатели умеют преотлично. Там этот молодой человек подошёл ко мне снова – или мы, впрочем, снова оказались рядом «случайно» – и подмигнув уже недвусмысленно заговорщицким образом, спросил: «Водку будешь?»

Ну-у, сами понимаете, при таких обстоятельствах я согласился бы даже в том случае, если б терпеть не мог алкоголь, но сказать этого про меня давно уже было нельзя. Я сделал пару-тройку больших глотков, занюхал, как водится, рукавом, а может у него была и запивка – не помню – но сразу после этого мы расстались, со значением пожав руки друг другу.

Следующая наша встреча произошла уже в начале лета 2000-го года на дне рождения не то Шостаковской, не то известной вам по первой части этого романа Дэйзи, которая когда-то была его возлюбленной, как выяснилось уже, разумеется, позже и которую он-то, собственно, и ввёл в своё время в околовавилонский круг. Таким образом, всё это можно рассмотреть и так, что моё возвращение в мир ведущих половую жизнь граждан с вышеназванной Дэйзи 8-го марта 2000-го года, в какой-то мере, было частью его «спасибо» за… всё. (Смайлик скрепляет стэплером свою крайнюю плоть J.)

Там мы снова друг другу вполне понравились и, снова расставшись, встретились через пару недель уже на кухне у Дэйзи. Там мы проболтали втроём часов до четырёх утра, а ушли уже вместе и долго гуляли в лучах рассветного летнего солнышка, то и дело присаживаясь на лавочки бульварного кольца, перманентно пия какую-то гадость и искренне пизжа о Высоком, то есть о том, какое весь мир – дерьмо J. (Смайлик засовывает себе в жопу баночку слабоалкогольного коктейля, достоинством – 0,33.)

Короче, шаг за шагом мы подружились. Через некоторое время он узнал от меня, что Дэйзи беременна. От меня. От меня узнал. Как я теперь понимаю, наверное, я сделал ему очень больно. Но, видите ли, при том, что наше общение стало к тому времени уже достаточно регулярным, было бы, по-моему, ещё хуже ещё, извините, менее по-мужски, если бы он узнал об этом не от меня. Такие дела. (Такие дела – это, если помните, такой рефренчик у Курта Воннегута. Вот только не помню в каком романе. То ли в «Ловушке для кошки», то ли в «Крестовом походе детей».)

Наутро после моего первого «рассечения» все мы проснулись с серьёзного бодуна. Мы с Да и те, кто у нас остался, потому что не мог ходить J. Никритин сам вызвался сходить за пивом и буквально через 15 минут принёс его нам – себе же, в качестве опохмела, купил чекушку. Мы стали похмеляться и смотреть по видео детский фильм «Гостья из будущего», подаренный нам с Да, шутки ради, моим тестем на Новый 2002-й год.

Постепенно все рассосались. Остались только мы с Да, да Никритин. Да сварила превосходный суп – не то борщ, не то щи – не помню за давностию лет J. И тут нам всем опять захотелось выпить. Мы с Никритиным пошли за водкой.

Изначально планировалось, что он дойдёт со мной до магазина, а дальше поедет в другие гости. Он был в то время влюблён в одну первоклассную поэтессу, и у него всё уже почти с ней получилось (это потом уже – как говорится, спустя много лет – у него с младшей сестрой этой самой поэтессы родилась дочь). К ней-то в гости он и собирался в тот день. Но… как говорится, опять же, судьба распорядилась по-иному.