Антология мировой фантастики. Том 3. Волшебная страна - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 24

• Предыдущая
• 24/97
• Следующая

На небе уже вспыхнули звезды, а Вэнд все говорил и говорил, но один за другим жители селения начали расходиться по домам, так как никому не хотелось слушать о безнадежном предприятии. Будь на месте пастуха человек, который все еще верил в экспедицию Алверика, и звезды успели бы потускнеть и погаснуть, прежде чем хоть один человек ушел спать, и, прежде чем селяне оставили бы утомленного рассказчика в покое, небеса успели бы посветлеть настолько, что в конце концов кто-то наверняка воскликнул бы: «Ба! Да ведь уже утро!» Но до тех пор никто бы не ушел.

На следующее утро Вэнд вернулся к своим овцам на верхнее пастбище и с тех пор больше никогда не участвовал ни в каких романтических путешествиях.

На протяжении всей той весны жители Эрла хоть изредка, но все же заговаривали об Алверике и о том, чем кончится его путешествие, и вспоминали Лиразель, гадая, куда она могла деваться и почему. И когда они не могли найти подходящего ответа на все свои вопросы, то выдумывали какую-нибудь красивую сказку, которая объясняла все, и эти сказки переходили из уст в уста до тех пор, пока они сами же в них не поверили. Когда же весна прошла, жители Эрла вовсе позабыли Алверика и присягнули на верность Ориону.

Одним теплым и светлым вечером, когда Орион ждал, пока пройдет лето, устремляясь сердцем своим в морозные дни поздней осени и мечтая о том, как будет охотиться на возвышенности со своими собаками, из-за холмов явился в долину Рэннок, отвергнутый любовник. Он пришел тем же путем, что и Вэнд. Он, как и пастух, вошел в Эрл с северной стороны. Это был действительно Рэннок, чье сердце наконец-то освободилось и чья меланхолия куда-то улетучилась. Рэннок, переставший скорбеть попусту, Рэннок беспечный, беззаботный и довольный. Рэннок, переставший вздыхать и стремящийся только к одному — к отдыху после долгих странствий. Ничто другое не могло заставить Вирию, девушку, чьей благосклонности он когда-то добивался, пожелать его. Все закончилось тем, что она вышла за него замуж, и счастливый Рэннок и думать забыл о каких-то там фантастических путешествиях.

Хотя многие жители селения продолжали по вечерам смотреть в сторону возвышенностей, пока долгие летние дни подходили к концу и волшебный ночной ветер начинал поигрывать трепещущей листвой, а многие заглядывали еще дальше, за обратные склоны крутобоких холмов, — ни тем, ни другим так и не удалось увидеть никого из отряда Алверика, кто возвратился бы домой тем же путем, что Вэнд и Рэннок. К тому времени, когда каждый листок на деревьях превратился в маленькое багряно-золотистое чудо, люди в поселке больше не говорили об Алверике, а подчинялись его сыну — Ориону.

Как-то осенью, пробудившись перед рассветом и взявши свой рог и лук со стрелами, Орион вышел к своим гончим, которые удивились, заслышав шаги хозяина еще до света. Даже сквозь сон они различили его легкую посыпь и тут же проснулись, шумно приветствуя. А Орион спустил их с поводков и, успокоив свору, повел ее за собой в холмы, и все они появились среди пустынного великолепия в тот ранний час, когда люди еще спят, а олени-самцы кормятся на росных травах. Сквозь сырое, первобытное утро мчались Орион и его верные псы по склонам холмов, и одна и та же радость вскипала в их сердцах. И когда Орион спешил по участкам, где до поздней осени цветет тимьян, он с наслаждением вдыхал его густой пьяный аромат, поднимающийся от земли. Чуткие носы псов старательно ловили самые разнообразные и удивительные запахи просыпающихся холмов. О том, какие дикие существа встречались здесь друг с дружкой в ночной темноте, какие твари пересекали спящие холмы, торопясь по своим делам, и куда все они подевались утром, когда дневной свет стал ярче, а вместе с ним возросла опасность появления человека-обо всем этом Орион мог только раздумывать да строить догадки; для его же гончих все было ясно. Некоторые запахи, что остались на траве, они просто отмечали своими внимательными носами, а от некоторых пренебрежительно отворачивались, и только один след они искали напрасно — след больших благородных оленей, которые этим утром почему-то не поднимались на холмы.

Орион увел свою свору далеко от долины Эрл, но в тот день он так и не увидел ни одного оленя, и даже ветер ни разу не донес издали запах, который нервные гончие искали и не могли найти ни в листьях, ни в траве. Вскоре наступил вечер, и пока разбухшее красное солнце садилось за холмы, Ориону пришлось вести собак домой, сзывая отставших звуками рога. И вдруг тише, чем эхо этого трубного голоса, из далекого далека, из-за туманов и холмов, но все же столь чисто и ясно, что слышна была каждая звенящая серебром нота, отозвались ему эльфийские рога. Те самые, что каждый вечер пели Ориону.

Связанные друг с другом узами общей усталости, Орион и его свора вернулись в замок уже при свете звезд, и окна Эрла подмигнули им последним отблеском своего гостеприимного уюта. Гончие поспешили в свои вольеры и набросились на еду, а потом, довольные, улеглись спать, Орион же пошел к себе в замок. Он тоже поел, а потом долго сидел, думая о холмах, о своих гончих и о прошедшем дне, и понемногу усталость взяла свое, и Орион уснул спокойным, умиротворенным сном.

Так прошло множество дней, пока наконец, спускаясь одним росистым утром по отрогу холма, они не заметили под собой красавца оленя, который, отстав от своих давно вернувшихся в лес собратьев, торопливо щипал сладкую траву. Завидев его, гончие бросились с азартным лаем, тяжелый олень с удивительным проворством развернулся и бросился наутек. Орион выстрелил и промахнулся — и все это произошло почти одновременно. В следующее мгновение псы ринулись в погоню, и ветер перекатывался через их спины, ероша палево-коричневую шерсть. Олень мчался прочь с такой скоростью, словно у него в ногах были спрятаны мощные пружины. Поначалу свора намного опередила Ориона, однако молодой охотник был столь же неутомим, как и они, и, срезая кое-где углы и выбирая пути более короткие, чем те, по которым мчалась погоня, он все время держался достаточно близко от своих псов. Так продолжалось, пока собаки не уперлись в ручей и не замешкались на берегу, нуждаясь в помощи человеческой логики. Орион помог им в той мере, в какой человеческий здравый смысл вообще может быть полезен в подобной ситуации, и очень скоро свора опять взяла след. И пока они мчались от холма к холму, утро подошло к концу, однако они так и не увидели оленя во второй раз. Вот уже день начал понемногу склоняться к вечеру, но гончие все шли и шли по следу с умением, которое сродни магии. Уже ближе к закату Орион наконец-то увидел оленя, который медленно поднимался по склону далекого холма, тяжело ступая по жесткой траве, освещенной красноватыми лучами низкого солнца. Тогда он подбодрил собак криком, и свора погнала оленя еще через три неглубокие лощины. На дне последней олень остановился посреди мелководного каменистого ручья и повернулся к своим преследователям. Псы не заставили себя ждать и с лаем окружили свою жертву, внимательно следя за отростками рогов, что выдавались вперед надо лбом животного. На закате они наконец свалили оленя и прикончили его. Орион прижал к губам рог и затрубил победно и радостно, так как ничего иного он не желал в жизни. И точно таким же веселым зовом — словно и они торжествовали вместе с ним или же, наоборот, смеялись над его радостью — не то из-за холмов, на которых Орион еще не бывал, не то с обратной стороны заката откликнулись ему рога Страны Эльфов.

Зима выбелила крыши селения и засыпала снегом леса и верхние пастбища. Когда Орион вышел в поля со своей сворой, вся земля лежала вокруг, словно книга, только что написанная Жизнью, так как по этим белым страницам, исчерченным стежками следов, можно было прочесть всю историю прошедшей ночи. Вот здесь кралась лисица, а здесь ковылял барсук, а тут выходил из леса благородный олень, и все следы вели через холмы и пропадали из вида вдалеке точно так же, как появляются и исчезают на страницах истории деяния государственных мужей, солдат, придворных и политиков. Даже обитатели неба — птицы — оставили свои подписи на этих побелевших холмах, и опытный глаз мог проследить каждый шаг их трехпалых лапок, пока птичий след не обрывался и по обеим сторонам от него не появлялись строенные короткие бороздки от самых длинных маховых перьев, чиркнувших по снегу при взлете. Все эти следы напоминали не то внезапный выверт общественного сознания, не то чью-то причудливую фантазию, что, бывает, промелькнут на страницах истории и тут же исчезнут, не оставив по себе никакой памяти, кроме нескольких коротких, вдруг оборвавшихся строчек.

• Предыдущая
• 24/97
• Следующая