Связанный честью - Браун Сандра - Страница 40

• Предыдущая
• 40/49
• Следующая

Но он все равно немного стыдился своего подглядывания. Особенно когда ее силуэт снова показался в окне целиком и она начала раздеваться.

Лукас неподвижно стоял в тени, не смея даже моргнуть.

Он смотрел, как она расстегивает рукав полупрозрачной блузки. И к своему огромному неудовольствию, не мог не отметить, что Эйслин сегодня великолепна. Ее блузка покроем напоминала мужскую рубашку, разве что рукава были пышнее, манжеты шире и уголки воротника спускались на грудь.

У блузки были маленькие жемчужные пуговки. И когда Эйслин наклонялась над манжетом, волосы падали ей на лицо золотым каскадом. Больше всего на свете Лукасу хотелось зарыться лицом в этот золотистый дождь, кожей ощутить его шелковистые струи. Он уже знал их прикосновение к своему животу. А к бедрам…

«Сукин ты сын! Даже не мечтай об этом!»

Эйслин стянула блузку – причем делала она это вызывающе неторопливо, и Лукас беспрепятственно увидел сексуальное белье, дразнившее его весь сегодняшний день. Оно состояло из тоненьких бретелек и женственных кружев, которые так и льнули к полной груди. А та выдавалась из чашечек бюстгальтера, кремово-белая и очень соблазнительная при свете лампы. Боже, как ему хотелось попробовать ее на вкус. Надетая сверху ажурная маечка не была прозрачной, но Лукасу представилось, что он со своего места видит под тонкой тканью темные круги сосков. Он вообразил, что прикасается к ним губами. На Эйслин была юбка цвета предрассветного неба, и ее шелест весь день доводил его до безумия. Эйслин потянулась себе за спину, чтобы расстегнуть ее, и Лукас задержал дыхание. Ему показалось, что прошла вечность. Потом наконец юбка заскользила вниз по бедрам, открывая ноги в светлых чулках.

Лукас про себя выругался и вытер о штаны вспотевшие ладони. На Эйслин короткая сорочка, чулки держались на кружевных подтяжках и поясе. А кожа между верхом чулок и тэдди[15] казалась мягкой и бархатно-теплой. Лукас представил, как он…

Проклятье! Какого черта он похотливо подглядывает за собственной женой, как какой-то извращенец? Если уж он так хочет ее и если его тело настаивает намного сильнее разума, почему бы не войти в дом и не взять желаемое? Она ведь принадлежит ему, верно? Они связали себя юридическими узами, и он имеет право на супружеский долг, так ведь?

«Так шевелись, черт тебя побери. Войди к ней и возьми то, на что ты имеешь право!»

Но он не пошел, зная, что это слишком рискованно. Если бы он мог взять ее хладнокровно, без эмоций, он бы воспользовался ее телом и избавился от этой неистовой лихорадки. Этого бы хватило надолго, пока снова не станет невмоготу.

Но нет, он был более чем далек от хладнокровия. Она его околдовывала – вот что она делала. Она как-то пробралась в его разум и душу, и теперь все его мысли и чувства постоянно наталкивались на желания тела. А его мужественность нельзя было допускать к делу без главенства разума.

Он все вспоминал о том утре на горной вершине. Она забралась туда, чтобы утешить его, хотя у нее были чертовски веские причины бежать от него со всех ног. Он помнил, каким было ее лицо, когда он двигался в ней.

И как всегда, в самый неподходящий момент, когда он думал о своем желании выместить на ней свою злобу, ему вспоминалось, что она выносила его ребенка и очень любит Тони. И как великодушно она относится к нему самому – к примеру, подливает ему горячего кофе, хотя он об этом не просит. А как она порой ждет его на крыльце, когда он возвращается верхом после долгой тяжелой работы. Она всегда ему улыбается, словно рада его видеть.

Лукаса удивляло, почему она относится к нему с таким пониманием и заботой. Он не постигал ее мотивов. У Эйслин были все причины его ненавидеть. И, демонстрируй она вместо понимания обиду и возмущение, ему было бы намного проще жить. Можно было бы даже устраивать бурный секс в качестве разрядки. А так он словно варился на медленном огне.

Правда, сейчас, глядя на нее в окно, он ощущал, что уже почти дошел до точки кипения. Эйслин уже не стояла в окне в полный рост, но, видя на стене ее тень, он догадывался, что она снимает чулки. Эйслин поставила ногу на край кровати, отцепила подвязку и стала скатывать чулок до колена, от него по голени до лодыжки и, наконец, нарочито лениво сняла совсем. После чего проделала то же самое с другой ногой.

Он как прикованный стоял и смотрел, как движением плеч она сбрасывает бретельки тэдди. Как тэдди соскальзывает вниз, а она грациозно переступает через него и выпрямляется, отбрасывая тень в профиль. Ее силуэт отчетливо просматривался, во всех мучительных деталях.

Лукас одними губами непристойно выругался.

Почему она не стала бороться с ним? Она его пожалела? В этом все дело? Или она считает, что обязана быть образцовой женой? Бог знает, он не нуждается в ее великодушии.

Лукас наконец вышел из ступора, развернулся на каблуках и зашагал к задней части дома. Он с грохотом вошел через заднюю дверь, едва не забыв запереть ее за собой, и протопал по дому, яростно выключая везде свет. Вваливаясь в спальню, он уже был вне себя от гнева.

– Ты вообще думаешь, какого черта ты делаешь? – взревел он.

Эйслин посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых плескался испуг. От этого взгляда она казалась совсем невинной девочкой. Она сидела в кресле-качалке и напоминала Мадонну. Светлые волосы рассыпались по плечам. Ночная рубашка расстегнута, у обнаженной груди довольно причмокивает Тони.

– Я кормлю Тони, – просто ответила она.

Лукас сжимал руками дверной косяк и отчаянно желал ссоры. Он был без рубашки, влажная от недавнего мытья кожа поблескивала в свете лампы. Черные волосы вились от воды. Крестик на шее блестел почти так же ярко, как сверкали его глаза.

С ним сыграли шутку. Чувствуя себя идиотом, он отвел взгляд от жены и глянул на кровать. На ней были разложены чулки и тэдди, как напоминания о праздном любовном вечере. Они тут же его снова воспламенили.

– В следующий раз подумай как следует, прежде чем танцевать в полуголом виде перед открытым окном при включенном свете.

– Не понимаю, о чем ты, Лукас.

Тот взревел, тыкая в окно трясущимся от гнева пальцем:

– Окно, черт побери, окно. Не смей больше раздеваться перед окном.

– О… – сказала она, проследив, куда он показывал. – Я об этом не подумала.

– Ну так подумай сейчас, ясно?

– Но там никого не было, меня никто не мог видеть.

– Я был! – заорал Лукас. – Я видел тебя даже от амбара.

– Правда?

– Конечно, правда, черт побери.

– Но ты ведь мой муж.

В ее голосе звучал лишь намек на насмешку, но вполне отчетливый намек, и Лукас побоялся принять вызов. В рукопашную идти – это пожалуйста, но соревнование острых умов ему было не по плечу. Он, как никогда, чувствовал себя совершенно безмозглым. И начисто потерявшим самообладание. Эйслин сейчас выглядела совершенно иначе, она ничем не походила на женщину, которая всего несколько минут назад соблазняла его своим бесхитростным стриптизом. У Лукаса пульсировало в голове и не только.

– Я собираюсь принять душ, – быстро сказал он и вышел из комнаты, чтобы не опозориться еще сильнее.

Когда он вернулся в спальню, Эйслин была в детской. Она стояла, склонившись над кроваткой Тони.

– Дай мне его на минутку, – сказал Лукас.

Он уже заметно успокоился. Его коричнево-красная кожа поблескивала капельками после душа. Он был обнажен, только вокруг талии обмотано полотенце, очень напоминающее набедренную повязку его предков. Лукас выглядел диким и опасным, если не замечать, как засияли его глаза, когда он взял сына на руки и поднес к лицу. Он промурлыкал слова любви на языке навахо, которые помнил с детства, поцеловал Тони в щечку и положил обратно в кроватку. Мальчик тут же заснул.

– Он так мирно спит, – проговорила Эйслин и устало вздохнула. – Хотела бы я, чтобы он проспал до утра. Я ужасно устала.

– Почему он так часто просыпается?

• Предыдущая
• 40/49
• Следующая