Связанный честью - Браун Сандра - Страница 24

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая

– Нет.

Она вернулась домой, как только ей разрешила полиция. Пресса при аресте не присутствовала, так что никто не узнал, что она была замешана.

– А сотрудники твоего бизнеса? – спросил он.

– А что с ними?

– Ты сказала, что они тебя хватятся.

– Естественно, я это сказала.

– Ох, – он огорченно тряхнул головой, – значит, нет никаких сотрудников.

– Тогда не было. Но сейчас я наняла двоих.

Он усмехнулся:

– Не волнуйся. На этот раз я не собираюсь направлять на тебя нож.

Эйслин улыбнулась в ответ, потрясенная его красотой. Первый шок прошел, и она впервые смогла как следует его рассмотреть. Волосы спереди подстрижены, но по бокам и сзади спускаются ниже плеч. На бронзовой коже никаких следов тюремной бледности. Спроси она, каким образом, он бы мог ответить, что каждый день бегал в тюремном дворе. Он наворачивал круги, пока не пробегал нужное количество миль, что немало способствовало его прекрасной физической форме.

В правом ухе по-прежнему блестела серебряная сережка. А крестик все так же покоился в темных волосках на его груди, которую она видела в распахнутой рубашке. Джинсы и рубашка были явно новыми. Наверное, его мать и Джин принесли их ему специально перед освобождением. Она отметила уже знакомые ковбойские сапоги и бирюзовый пояс на стройной талии.

– Ладно, – произнес он, поднимаясь на ноги, – я обещал, что зайду ненадолго. Я только хотел поблагодарить тебя за то, что ты не стала добавлять мне неприятностей.

– Не о чем было беспокоиться.

– Я думал написать тебе, но мне хотелось поблагодарить лично.

Господи, насколько были бы целее ее нервы, если бы он прислал свою благодарность по почте!

– Я рада, что тебя выпустили.

– Не люблю быть у кого-то в долгу, но…

– Ты мне ничего не должен. Я поступила, как считала правильным. И ты тоже.

– Все равно спасибо.

– Пожалуйста, – сказала она, надеясь, что на этом они закончат.

Она проводила его в прихожую.

Лукас страшился их встречи, не представляя, как она отреагирует, когда увидит его. Он не стал бы ее винить, если бы, открыв дверь, она закричала от ужаса.

В тот вечер он в отчаянии влез к ней в квартиру, пытаясь найти приют и пищу. Отчаяние заставляет людей делать то, что в обычной ситуации они никогда бы не сделали. Например, не стали бы брать в заложницы ни в чем не повинную женщину-англо. Для него все еще было непостижимо, почему она не заставила его заплатить за это.

Но сейчас, уже выполнив свою миссию и поблагодарив ее, он не хотел уходить. Странно. Он-то считал, что, сказав то, что должен был сказать, он сможет оставить Эйслин Эндрюс в прошлом и закроет эту страницу своей жизни.

Ему ужасно не хотелось признаваться даже самому себе, что он думал о ней, пока был в тюрьме. Прошло уже много месяцев с того утра на горной вершине. И ему все еще с трудом верилось, что она действительно отдалась ему. До побега ему было все равно, с кем спать. Подходила любая, и точка.

Но после побега предмет его желаний обрел лицо, имя, голос и запах. И все это принадлежало Эйслин. Много ночей, лежа в одиночестве на узкой тюремной койке, он убеждал себя, что она просто плод его воображения и на самом деле не существует.

Но тело не соглашалось с ним. Особенно сейчас, когда его взгляд скользил по ее попке и бедрам, плотно обтянутым простыми слаксами. Она оказалась ниже ростом, чем ему помнилось, возможно, потому, что была сейчас босиком. Рубашка была короткая, старая, немного ей маловатая. О да, сидя на стуле и потягивая содовую, он думал о ее грудях. Он не мог не заметить, как они выделяются под рубашкой.

По дороге к выходу он зачарованно смотрел, как качается ее совершенно девичий хвостик. Ее волосы действительно такие шелковистые, как подсказывала ему память? И эта белоснежная грива, так ярко указывающая на ее англо-происхождение, действительно побывала в его разбойничьих индейских руках? И рот, так вяло сейчас улыбающийся… помнит ли он ищущие ласки его языка? Он-то помнил.

– Удачи тебе, Лукас. Надеюсь, теперь у тебя все будет хорошо. – Она протянула ему руку.

– Спасибо. – Он пожал ее.

Их глаза встретились. И замерли.

А потом раздался какой-то звук.

Он шел откуда-то из глубины дома и показался таким нелогичным, что Лукас в первый момент решил, что ослышался. Но потом он услышал его снова. И, озадаченно нахмурив брови, посмотрел в том направлении. Это было похоже на…

Эйслин выдернула у него свою руку. Он удивленно обернулся. И, увидев ее лицо, понял, что слух его не обманывает. Она была бледной как смерть и выглядела чертовски виноватой. Лукас застыл на месте. Его острый как бритва взгляд содрал бы с нее кожу и за меньший обман.

– Что там такое?

– Ничего.

Он отодвинул Эйслин в сторону и зашагал через фешенебельную гостиную в глубину дома.

– Куда ты? – Она побежала за ним.

– Догадайся.

– Нет! – Она схватила его за рубашку и вцепилась бульдожьей хваткой. – Ты не можешь войти вот так запросто и…

Он развернулся и сбросил ее руки:

– Я уже делал так однажды.

– Ты не можешь!

– Черта с два не могу. Можешь полюбоваться, как я это делаю.

Он твердо решил отыскать источник необычного звука. Рыдающая Эйслин цеплялась за него, пытаясь остановить. Лукас отмахивался от нее, как от надоедливой мухи.

Он заглянул в спальню. Там все было точно так, как ему помнилось. Чисто женская аккуратная комната. Он пошел дальше. В конце коридора он наткнулся на закрытую дверь. Без малейших колебаний, не говоря уже об извинениях, он повернул ручку и толчком открыл дверь.

И даже он, воин-апач душой и телом, остановился как вкопанный.

Три стены комнаты были выкрашены в неяркий желтый цвет. На четвертой красовались обои с Матушкой Гусыней. В углу стояло кресло-качалка с мягким сиденьем. Комод, накрытый стеганым одеяльцем. На нем в ряд стояли стаканчики с ватными палочками и тюбик какой-то мази. Белые жалюзи предохраняли комнату от вечернего солнца, но все равно давали возможность разглядеть у окна очертания детской кроватки.

Лукас закрыл глаза, думая, что все это какой-то странный сон. Что он проснется и сможет с облегчением посмеяться над ним. Но, снова открыв глаза, он понял, что все осталось как есть. И тем более тот самый безошибочно узнаваемый звук.

Он осторожно двинулся вперед, стараясь производить как можно меньше шума. У кроватки были мягкие высокие бортики. Из угла ему улыбался игрушечный мишка. Простынка желтая, под цвет обоев. Как, впрочем, и пушистое одеяльце.

А под ним корчился, вопил и гневно размахивал кулачками крошечный младенец.

Малыш продолжал реветь, совершенно равнодушный к хаосу, который посеял в сердце и разуме высокого смуглого человека. Лицо стоящего у кроватки мужчины, обычно такое отстраненно-невозмутимое, сейчас выражало явное смятение.

Эйслин стояла рядом и чуть позади. Она прижимала к губам руку, пытаясь сдержать эмоции, а их было великое множество, от простого беспокойства до малодушного ужаса.

Первым ее порывом было заявить, что она сидит с ребенком подруги или родственницы. Но бессмысленность этой затеи была очевидна. Отцом малыша был Лукас Грейвольф. Достаточно было одного взгляда, чтобы рассеять любые сомнения.

Красиво закругленная головка, форму которой не нарушили легкие роды. Ее покрывали черные как ночь волосики. Брови, подбородок, высокие скулы – все просто копия Лукаса Грейвольфа.

Со все возрастающим ужасом Эйслин смотрела, как тот протягивает тонкий палец и касается детской щечки. Светло-серые глаза наполнены благоговением и священным ужасом. Губы чуть подрагивают. Все признаки кипящих внутри эмоций. Она сама чувствовала эту судорожную мимику каждый раз, когда брала ребенка на руки. И не могла скрыть любви, которая поднималась в ней, когда она прикасалась к этому крошечному человечку.

Ее ужаснуло, что Лукас испытывает такое же смятение чувств.

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая