Связанный честью - Браун Сандра - Страница 22
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая
Он обнял ее и прижал к себе с пылкой страстью, которую приберегал для своей любимой женщины. Потом поцеловал долгим и глубоким поцелуем.
С трудом оторвавшись от нее, он снова спросил:
– Когда ты выйдешь за меня замуж?
– Когда Лукаса выпустят из тюрьмы.
Он нахмурился:
– Бог знает, когда его выпустят.
– Пожалуйста, Джин, подожди до этого. Он не простит, если мы поженимся без него. И мы ведь не хотим, чтобы он снова сбежал. – Она тихо засмеялась.
Он улыбнулся, признавая в ее словах рациональное зерно. Он был уверен, что Лукасу станет легче, когда его мать счастливо выйдет замуж. Но, получив от нее почти полное согласие, он решил, что не время спорить.
– Ладно. Но я ловлю тебя на слове. Как только Лукаса выпустят. И пока… – пробормотал он, пристально глядя ей в глаза.
– А пока…
– А пока пусть все будет по-прежнему. Я с нетерпением буду тебя ждать, Элис Грейвольф.
– Входите, мистер Грейвольф.
Лукас переступил порог кабинета начальника тюрьмы.
– Пожалуйста, закройте дверь и садитесь.
Начальник тюрьмы Диксон не стал подниматься из-за стола ради заключенного, но и высокомерия тоже не выразил. Он с интересом посмотрел на вошедшего.
Лукас прошел по комнате и плюхнулся на стул, указанный тюремным боссом. К удивлению Диксона, в его поведении не было ни малейших признаков покорности. Этот парень был далеко не трус, он вел себя как гордый и неустрашимый человек. Его серый холодный взгляд был почти неподвижен. Он смотрел на Диксона без малейших признаков сожаления или раскаяния. Смирение и почитание в нем тоже явно отсутствовали.
– Похоже, что дисциплинарное наказание не отразилось на вашем физическом состоянии, – высказал Диксон вслух свое наблюдение.
По возвращении в тюрьму этого заключенного отселили подальше от остальных и лишили всех привилегий.
– Все нормально, – лаконично ответил Лукас.
– Может, чуть похудели. Пара дней хорошей столовской еды поправят дело.
Лукас перекинул ногу на ногу, положив стопу на колено.
– Если вы хотите высечь меня, то побыстрее, пожалуйста. Я хочу вернуться в свою камеру.
Диксон сдержался. Много лет имея дело с непокорными заключенными, он научился не поддаваться даже на явные провокации. Он встал из-за стола и подошел к окну, намеренно повернувшись спиной к Грейвольфу. Он надеялся, что тот сочтет это за знак доверия.
– Примененные к вам дисциплинарные меры даже близко не лежат к положенным за ваш побег.
– Ну спасибо, – саркастически отозвался Лукас.
– До произошедшего вы были образцовым заключенным.
– Я всегда стараюсь приложить максимум усилий.
И снова Диксон проявил высшую степень сдержанности:
– И я, и тюремное руководство внимательно ознакомились с вашим делом и проголосовали за то, чтобы добавить к вашему сроку и тем неделям, которые вы дополнительно себе заработали, еще шесть месяцев. Высокое пенитенциарное руководство одобрило наше решение.
Диксон быстро обернулся и успел увидеть изумление Грейвольфа, которое тут же скрылось за маской безразличия. Снова повернувшись лицом к окну, он спрятал улыбку. Мистер Грейвольф может сколько угодно показывать свою выдержку, но он такой же человек, как и все. Может, даже получше других. Диксону не часто встречались люди, готовые увеличить свой срок ради того, чтобы увидеть деда перед смертью.
Лукас Грейвольф вызывал у него восхищение, что случалось крайне редко и было не слишком приятно. Что бы сделал он сам, окажись в тех же обстоятельств, что и Грейвольф? Этот вопрос его очень беспокоил.
– Ваше решение увидеть умирающего деда стоило этих шести месяцев?
– Да.
Начальник снова вернулся к столу:
– Почему?
Лукас опустил ногу на пол и принял более уважительную позу:
– Джозеф Грейвольф был очень гордым человеком. Он упрямо придерживался индейских традиций, часто себе во вред. Мое пребывание в тюрьме беспокоило его больше, чем меня. Ему была невыносима сама мысль, что внук вождя племени находится за решеткой.
– Он был вождем?
Грейвольф кивнул:
– От этого ему было мало пользы. Он умер бедным, разочарованным, побежденным, как и многие мужчины моей расы.
Начальник изучил лежащее перед ним досье:
– Здесь говорится, что он владел землями.
– Три четверти которых у него выманили обманом. Он сдался. Перестал бороться. Перед тем как окончательно заболеть, он опустился до церемониальных танцев перед туристами. Религиозные церемонии, бывшие для него когда-то торжественными обрядами, превратились в развлекательные зрелища.
Внезапно Грейвольф вскочил с места. Диксон дернулся и потянулся было к тревожной кнопке, чтобы вызвать охрану, но сразу понял, что заключенный не угрожает ему физически, и снова положил руки на стол. Он полностью сосредоточился на Грейвольфе, который напряженно зашагал по комнате.
– Я был единственной надеждой деда. Он простил мне кровь белых и любил меня. Он видел во мне скорее сына, нежели внука. Для него было невыносимо знать, что я в тюрьме. Чтобы упокоиться с миром, ему нужно было увидеть меня на свободе, нужно было узнать, что я победил свое заключение. Вот почему я обязан был это сделать.
Он встал перед Диксоном, и тот подумал, что если этот человек не смог поколебать уверенность присяжных в том, что он виновен, значит, это было не под силу никому. От него исходила мощная энергия, он говорил живо, выразительно. В нем сочетались убежденность и страстность. Впустую пропадает такой талант красноречия. Жаль, что его лишили адвокатской практики.
– Я не собирался сбегать, мистер Диксон. Я же не идиот. Я просил разрешить мне уехать на пару дней, чтобы повидать деда. Два чертовых дня. Мне было отказано.
– Это противоречило правилам, – спокойно возразил Диксон.
– К черту правила! – рявкнул Лукас. – Они идиотские. Разве вы – те, кто управляет этим заведением, – не понимаете, какое благотворное влияние оказали бы заключенным небольшие уступки, возможность сохранить немного достоинства? – Он угрожающе наклонился через стол.
– Сядьте, мистер Грейвольф, – твердо произнес Диксон, показывая, что тот вышел за рамки.
Какое-то время они смотрели друг на друга в упор, потом Лукас снова плюхнулся на стул. Его красивое лицо помрачнело.
– Вы сами адвокат, – заметил Диксон. – Я думаю, вы понимаете, в каком свете вас выставляет этот поступок. – Он надел очки в серебряной оправе и просмотрел лежащий перед ним отчет. – Там еще была молодая женщина, мисс Эйслин Эндрюс. – Он глянул на Лукаса поверх очков. Ударение на последних словах указывало, что это скорее не утверждение, а вопрос.
Лукас промолчал, только непримиримо посмотрел на Диксона. По его взгляду невозможно было понять, о чем он думает. Диксон вернулся к отчету.
– Интересно, что она не стала выдвигать против вас никаких обвинений.
Лукас по-прежнему хранил молчание, правда, на щеке дернулся мускул.
В конце концов Диксон закрыл папку и снял очки:
– Можете возвращаться в вашу обычную камеру, мистер Грейвольф. На сегодня это все.
Лукас встал и направился к двери. Он уже взялся за ручку, когда Диксон его окликнул:
– Мистер Грейвольф, вы лично были ответственны за нападение на полицейских во время того бунта? Вы давали указания громить правительственные здания?
– Я организовывал протест. Судья и жюри признали меня виновным, – кратко ответил он, после чего открыл дверь и вышел.
Диксон еще долго смотрел на дверь после его ухода. Он знал, когда лжет преступник. И чувствовал, когда перед ним невиновный. Еще раз сверившись с делом Лукаса Грейвольфа, он принял решение и потянулся за телефоном.
Лукас шагал под конвоем обратно в камеру, его сердце билось как молот, хотя внешне он никак этого не показывал.
Он ожидал, что ему предъявят обвинение во взломе и вторжении, в нападении, похищении и бог знает каких еще преступлениях. Он страшился нового процесса. Процесса, который должен был стать дополнительным позором для его матери, усугубив при этом ее страдания.
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая