Стремнина Эльба - Кук Глен Чарльз - Страница 2

• Предыдущая
• 2/9
• Следующая

— Круто, чтоб меня! Каркун, ты и вполовину не настолько глуп, как выглядишь. Карты обзавелись собственным разумом. Это многое объясняет.

Вся команда, дружно кивая, уставилась на Одноглазого. Сколько мы помнили, Одноглазый всегда утверждал, что карты его ненавидят.

Он снова выиграл.

Три победы за один раз должны были меня насторожить. Пекло выбралось за добычей. Но моему языку было не до того.

— Знаете что? Прошло восемьдесят семь дней с тех пор, как кто-нибудь пытался меня прикончить.

Ильмо сказал:

— Не теряй надежды.

— Правда. Прикиньте сами. Вот они мы на чертовой улице, где любой может запросто в нас пальнуть. Но никто даже глазами не стреляет. Никто из нас даже не косится через плечо и не скулит о своих язвах.

Игра остановилась. Семнадцать глаз уставились на меня.

Масло сказал:

— Каркун, ох докаркаешься. Я лично подержу тебя, пока кто-нибудь отчекрыжит твою любимую игрушку.

Гоблин сказал:

— Он прав. Мы тут три месяца. Единственная проблема, с которой мы сталкивались, — надравшиеся и избивающие друг дружку парни.

В Отряде из шестисот сорока людей было несколько набитых дерьмом голов, считавших, что нет лучше способа убить время, чем нажраться в хлам, а потом дискутировать, обмениваясь поджопниками.

Одноглазый высказался:

— Все дело в том, что у Госпожи на Каркуна стояк. Ну и пристраивает любимчика, где побезопаснее. Прочие из нас всего лишь живут в его тени. Поглядывайте на небо. В одну из ночей над нами нарисуется ковер, Еешность явится самолично, чтобы любимчик хорошенько отдраил ей… хэх… сапожки.

— На что похожа ее прическа, Каркун?

Особое отношение? Конечно. Мы целый год гонялись за Шепот, попадая из одной лихой передряги в другую, почти ежедневно сражаясь как черти.

Особое отношение? О да. Ежели вы — спец, вы его удостаиваетесь. Какой бы работой вы ни занимались, если делаете ее хорошо, начальство всегда найдет, чем еще вас нагрузить…

— Масло, ты будешь первым, кто узнает, когда я наконец-то как следует рассмотрю.

Я не стал опускаться до грубостей, которые остальные считают забавными. И каковые они принимают за подтверждение моего неослабевающего интереса к самой роковой женщине в мире.

Парень по имени Кори сказал:

— К слову о прическах, вот одна, которой мне не забыть.

Все обернулись полюбоваться девушкой, идущей по противоположной стороне улицы. Ростовщик поздравил Кори с отменным вкусом.

Девушке было около двадцати. У нее были тусклые рыжие волосы, обрезанные короче, чем я когда-либо здесь, в Алоэ, видел. Сзади они доставали лишь до воротника, а с боков были еще короче. Спереди у нее была челка.

Я не обратил внимания, во что была одета девушка. Ничего особенного. Она излучала такое мощное сладострастие, что все остальное уже не имело значения.

Наше неожиданное внимание, головы, повернувшиеся разом, словно у кружившей птичьей стаи, напугали ее. Она бросила на нас ответный взгляд, стараясь выглядеть заносчивой. Ей не удалось. Она поспешила прочь.

Одноглазый поднял свои карты:

— К слову, эта лишена волос.

Кори спросил:

— Ты ее знаешь?

Похоже, он обрел новый смысл жизни. У него появилась надежда. Миссия.

— Не конкретно ее. Она храмовая девушка.

Культ Оккупоа связан со священной проституцией. Я слышал, у Оккупоа есть несколько посвященных и одаренных дочерей.

Гоблин желал знать, с чего вдруг Одноглазый так уверен?

— Это их традиционная прическа, коротышка. — (Прозвучало от парня меньшего, чем Гоблин.)

— И ты об этом знаешь, потому что?…

— Потому что я решил вкусить за последние пару месяцев все возможные удовольствия.

Мы все так и вытаращилсь на него. Одноглазый — баснословный скупердяй. Да и в любом случае всегда сидит без гроша, поскольку никчемушнейший из игроков в тонк. И это несмотря на то, что он существо почти бессмертное, состоящее в Отряде больше века.

— А чего? — вопросил он. — Ну может, я на словах беднее, чем на деле. Это преступление?

Нет. Все мы так поступали. Обычная мера предосторожности против рубаха-парней, которые сидят на мели и хотят жить на халяву, вместо того чтобы иметь дело с Ростом.

Кто-то заметил:

— Многие ребята были при деньгах, когда мы явились сюда. Нам никогда еще не выпадала возможность избавиться от лишних монет.

Правда. Черный Отряд оказался полезным для экономики Алоэ. Может, поэтому никто не пытался убить нас.

Ильмо сказал:

— Пригоню-ка я Шишку, пока Лейтенант не внес и мое имя в черный список. Молчун? Хочешь на мое место? Дьявольщина! В какую преисподнюю он провалился?

Я не обратил внимания, когда ушел наш третий, младший волшебник. В эти дни Молчун выглядел хуже, чем обычно. Буквально как призрак.

Когда вы находитесь в Отряде достаточно долго, у вас развивается сверхчутье. Каким-то образом вы бессознательно считываете предзнаменования, и чуть что — вы начеку. Мы называем это «чуять опасность». Так вот, на интуитивном уровне появляется предчувствие. Оно предупреждает вас, что ваша задница вот-вот плюхнется в самое дерьмо.

Четырнадцать искрящих секунд — и более шести сотен человек почувствовали: что-то назревает. Почувствовали, что жизнь скоро изменится. Что не смогу я прожить сотню дней без того, чтобы кто-то не попытался меня убить.

Мы уже отложили карты, когда со стороны лагеря размашистым шагом притопал Ведьмак:

— Ильмо. Каркун. Гоблин. Одноглазый. Старикан зовет вас.

Одноглазый проворчал:

— Вот надо было Гоблину разевать свою треклятую варежку.

За две минуты до того Гоблин пробормотал:

— Начинается. Что-то такое в воздухе.

Я вмешался:

— Н-да. Это все из-за него. Предлагаю надрать ему задницу, если нам опять придется где-то усмирять повстанцев.

— Увянь, Каркун. — Ильмо отодвинулся от стола. — Но я согласен. Я почти забыл, как это здорово — служить в гарнизоне.

Его понесло: чистые мундиры, вдоволь пива, постоянная жрачка плюс почти неограниченный доступ к излюбленному солдатскому способу сорить деньгами и убивать время.

Мы двинули на улицу, предоставив карты другим — уже делавшим ставки. Я сказал:

— В этом и суть дежурства в гарнизоне. Самая сложная работа, которую мне поручили, было уломать Одноглазого, чтобы он исцелил парней, подхвативших трепак.

Одноглазый сказал:

— За что люблю гарнизон — за финансовые возможности.

Еще бы. Отправьте его куда угодно, дайте неделю, и он уже ввяжется в какие-нибудь аферы на черном рынке.

Ведьмак пристроился поближе, шепнул:

— Надо переговорить с глазу на глаз.

Он незаметно сунул мне измятый клочок пергамента, квадрат со сторонами в три с половиной дюйма. Грязный и скверно пахнущий. С треугольной дыркой там, где его на что-то вешали. Когда я развернул, Ведьмак выглядел так, будто вот-вот запаникует.

Я остановился. Другие тоже, интересуясь, в чем дело.

Я прошептал:

— Где ты это взял?

Когда Шепот явилась вести переговоры. Отряд встал лагерем за городом, на пустынном, продуваемом ветрами бесплодном гребне. Благодаря переговорам от сотрудничества с империей Госпожи Алоэ получал целый ряд привилегий. Первой из них было то, что город и его окрестности продолжат свое существование.

Лагерь был — ничего из ряда вон. Снабженная куртинами стена из сухого глиняного кирпича. Все внутри тоже из адобы,[2] слишком небрежно оштукатуренного, чтобы спасти от дождя.

Лагерь был коричневым. Человек с наметанным глазом мог бы различить оттенки, но наши варварские видели только этот цвет. Даже сейчас мне пришлось напрячь зрение, чтобы распознать новую коричневую заплату, прежде чем Ведьмак на нее указал.

Летающий ковер лежал, спрятанный в тени восточной стены нашей штаб-квартиры. У моих спутников были столь же зоркие глаза, но менее чуткие к неприятностям сердца.

Мы были только частью общего потока. Вызвали всех офицеров и взводных сержантов. Иногда Капитан начинает заморачиваться по пустякам и обрушивается на окружающих с импровизированной воодушевляющей речью. Но на сей раз была одна существенная разница.

• Предыдущая
• 2/9
• Следующая