Человек человеку - кот - Коллектив авторов - Страница 11

Он повёл себя совсем не так, как ожидал Зенон. То есть, таяние льда, естественно, усилилось; испаряющиеся на лету капли стали выстреливать в разные стороны, звоночки становились всё резче и громче, так что Зенону пришлось даже на всякий случай защитить глаза свободной ладонью. Но от правой кисти, всё ещё купавшейся в почти уже горячей воде, упрямый предмет никак не желал отставать. Похоже, льдина решила растаять до конца, не выпуская пальцев Зенона. И ещё быстрее таяла надежда сохранить хотя бы часть непонятного предмета. Впрочем, Зенон был уже готов махнуть на него рукой — если бы был в состоянии это сделать.

Может быть, он прибегнул бы к ещё менее разумным действиям; например, попытался бы ахнуть по остаткам ледышки молотком. Но, к счастью, не успел.

Помешал ему прежде всего громкий и жалобный возглас; никак иначе нельзя было назвать тот звук, что вдруг издал кот Кузя. Никогда раньше он не мяукал с таким выражением. Даже весной, в пору любви.

Вторым препятствием послужило вот что: услышав кошачью песню, Зенон невольно отвёл левую ладонь от глаз, и увидел то, чего никак не ожидал. А именно: в середине уже изрядно похудевшей льдины, под истончившейся коркой, Зенон явственно увидел нечто тёмное — какой-то предмет достаточно сложных очертаний. В следующее же мгновение остатки льда покрылись множеством трещин, соскользнули с руки Зенона, со знакомым уже звяканьем упали на пол и быстро-быстро начали испаряться, до конца выполнив, по-видимому, свою задачу.

Предмет же остался на ладони. Но лишь на считанные секунды, потому что Птич, не размышляя, сразу же сделал попытку освободиться от — прибора, аппарата, странного явления природы, нового «Вискаса» или, может быть, даже живого существа — чем бы это ни было. И на этот раз ему удалось сделать это без всяких усилий: штуковина отделилась от ладони без малейшего сопротивления. Наконец-то!

Птич осторожно поставил предмет на стол. И, не мешкая, отступил на два шага; возможно, чтобы лучше обозреть находку, хотя можно предположить, что главной мыслью при этом было — на всякий случай набрать необходимую дистанцию.

Отойдя таким образом к самой стене и, на всякий случай, поставив между собой и столиком ещё и один из двух имевшихся на кухне стульев, Зенон внимательно всмотрелся. Но не в непонятный предмет; сейчас Птича больше всего интересовало поведение кота, который — давно было доказано — любую неприятность предвидел и ощущал намного раньше, чем его хозяин.

Кот же Кузя не последовал за хозяином, но наоборот — приблизился к загадке на несколько осторожных кошачьих шажков, не сводя с неё глаз, остановился, протянул лапу, собираясь, казалось, потрогать предмет, но в последнее мгновение раздумал, уселся — до предмета оставалось не более десяти сантиметров, — принюхался, открыл было рот, чтобы мяукнуть — и действительно так и сделал. Казалось, он произнёс целый монолог на кошачьем. Но договорить ему не удалось.

Потому что и ещё один звук раздался. Этот точно исходил не из кошачьих уст. То был очень странный звук; примерно такой:

— Эуя-ииим-бахо!

Вслед за которым послышалось уже вполне понятное:

— Эй, что это вы тут — без меня начали?

И одновременно свет погас. Наступила полная темнота.

— Миля! — сердито крикнул Зенон в темноту, повернув голову к двери. — Брось свои глупости! Что начали? Кузя не пьёт, я в одиночку — тоже. Ты вовремя.

Свет вспыхнул снова.

— Не по уставу отвечаешь! — заявил стоящий в дверях Миля, а если полностью, то Эмигель Петрович Какадык, постоянный и единственный партнёр Зенона Птича по игре в звуки, а также время от времени в скромных застольях.

Игру эту они сами же изобрели ещё давно, в безмятежные (так всегда кажется) студенческие годы, и не отказались от неё даже и сейчас, когда возраст былых однокашников перевалил уже за пенсионный рубеж. Порой возникали и другие партнёры, но ненадолго: жизнь разводила, а чаще — участникам надоедали постоянные поиски небывалых звукосочетаний, которые не должны были оказаться словами ни одного из существующих, или во всяком случае известных на планете языков. Вероятнее же всего, людей быстро отпугивала невозможность выиграть у главных игроков: за годы и годы эти двое успели обзавестись таким количеством словарей, каким никто другой не располагал, разве что Государственные библиотеки, а кроме того — не поленились записать на бумаге и дисках великое множество звукосочетаний, ими самими изобретенных. И, конечно, громадная роль принадлежала опыту: для людей, привыкших оперировать четырьмя-пятью десятками звуков своего языка, не так-то легко было не только представить, но и проартикулировать звуки, никогда до этого не слышанные, а порой и вовсе, казалось бы, невозможные. Помимо опыта, для этого необходим был абсолютный музыкальный слух и великолепно тренированный, повседневно упражняемый речевой аппарат. Но недаром же оба главных участника игры были профессиональными языковедами, к чьей помощи и теперь нередко обращались, когда требовалось разобраться в прочтении и произношении знаков и слов какого-нибудь редкого наречия, живого или мёртвого. Это, кстати, позволяло игрокам жить несколько лучше, чем давала возможность государственная пенсия. Так что игра эта являлась для них не только развлечением, но и повседневной тренировкой, почему они и старались не пропустить ни единого дня, как скрипач или пианист упражняются повседневно, а не только накануне концерта. И появление Мили в доме Зенона никоим образом не было случайным.

Тем более удивил вошедшего неожиданный приём, и прежде всего — то, что после уже сказанного Птич отнюдь не вступил в игру (у них давно установился обычай каждый раз встречать друг друга каким-то новым звукосочетанием, чем и начинался очередной тур игры), но высказал недовольство:

— И что за новая мода — выключать свет?

— И в мыслях не было, — ответил Миля. — С какой стати? Я подумал, это ты меня так встречаешь. — Он вгляделся. — Ты здоров? Видок у тебя, прямо сказать… А что это у тебя там такое?

На этот раз в поле его зрения попал, наконец, предмет неизвестного происхождения, находившийся, как мы помним, на кухонном столе. Но заданный им вопрос прозвучал одновременно с другим, потому что хозяин дома ухитрился в то же самое мгновение спросить:

— Что ты притащил?

— Что я притащил??

— То, что там около тебя стоит. Что это?

Миля опустил взгляд. Рядом с ним на полу действительно находилось нечто непонятное. Никогда ранее не виданное. Хотя что-то и напоминавшее, пожалуй.

— Понятия не имею. Я вообще ничего не приносил. Ты же сказал, что для ужина у тебя всё есть. Надеюсь, не это вот? Я не ем морских ежей, а ты? Но, может, ты объяснишь…

Зенон Птич вздохнул.

— Проходи, — сказал он. — Только осторожно. Садись. Похоже, тут стало твориться странное. Можно сказать, я во что-то влип. Да и ты, кажется, тоже. Слушай. Я тут поставил было «Крейцерову». Расслабился. И вот…

— Интересно, — пробормотал Миля, внимательно выслушав. — Хорошо закручено. И глубоко, почти как «Крейцерова». Это она тебя вдохновила на такую выдумку? Нет, глубоко, глубоко. Ты, друг мой, открыл в себе новый талант. До сих пор за тобой страсти к сочинительству не наблюдалось. Ну, а дальше что будет?

— Идиот, — сказал Птич уныло.

— Идти — от чего? Откуда и куда?

— Ах, перестань. Выдумки тут не больше, чем у тебя волос на голове. Факты. Одни только факты.

— Потрясающе. То есть ты хочешь сказать, что морского ежа, что на столе, нашёл в роще в обледенелом состоянии, а это не знаю что даже и не находил — оно пришло своим ходом?

— Или твоим. Потому что оно возникло тут вместе с тобой. Скажи честно: ты его притащил? У тебя игривое настроение?

Эмигель Какадык с полминуты молчал, внимательно и серьёзно всматриваясь в лицо Птича. И лишь после этого молвил:

— Поклянись, что не врёшь. Самым святым.

— Клянусь нашей дружбой!

— Зенон, это просто насилие. Ты вынуждаешь меня пожертвовать здравым смыслом. Но такой клятве я не могу не поверить. Что же получается? Я вошёл — и вдруг из ничего возникла эта вот хренация…