Голубые молнии - Кулешов Александр Петрович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая

Ладейников соглашался с этим целиком. Уж кто-кто, а он-то со своим огромным опытом понимал, насколько прав его заместитель.

И сейчас, стоя немного в стороне, он наблюдал за хорошо знакомой и всегда новой картиной. И волновался. Так же, как в тот день, когда увидел этих сегодня столь одинаковых в шлемах и комбинезонах, но столь разных в своих ощущениях и настроениях парней, входивших в ворота военного городка. Тогда они все одинаково робели и терялись.

Впрочем, волнение ли испытывал сейчас Ладейников? Не было ли это, скорее, радостным возбуждением отца перед выходом сына на ринг, где его обязательно ждет победа? Или озабоченностью: все ли сделано, проверено, обеспечено, чтобы ни одному из этих сотен юношей в расцвете сил, за которых он, Ладейников, несет ответственность, ничто не грозило? А быть может, неясная тревога — кому чужда она в минуту опасности? Ведь опасность всегда есть в службе десантника. Ощущение ее заглушают песни и шутки, успокаивает уверенность в своей подготовке, проверка, знания. Но это у солдат. А генерал не имеет права забывать о ней ни на секунду…

Прозвучали команды.

Первая группа десантников торопливо взобралась в самолет.

Подпрыгивая и урча, маленький самолетик с большими красными звездами на толстеньких боках побежал но траве, взлетел, вспарывая по дуге голубое небо.

И начался этот безостановочный наземно-воздушный хоровод. Выбросив свой человеческий груз, самолеты шли на посадку, ненадолго задерживались на земле, ворча от нетерпения невыключенными моторами, вбирали очередную десятку парашютистов и снова взмывали в небо, чтобы через несколько минут вернуться за следующей.

Ни на секунду не прекращается шум моторов, ни на минуту не задерживаются плотные ряды людей в зеленых шлемах и комбинезонах, не успевает опуститься на землю очередное белое созвездие, как расцветает новое.

Впрочем, порой бывали перебои.

Идет по своей проторенной воздушной дороге самолет, отделяется от него черная личинка, взрывается светлым взрывом стабилизирующий парашют, сверкает оранжевой молнией чехол, и вот уже величаво расцвел белым пышным цветком главный купол. Один, второй, третий, четвертый… а пятого нет: что-то застопорилось, кто-то что-то сделал не так или сробел, и выпускающий задержал прыжки.

Сотни людей, задрав головы, внимательно следят с земли, хмурят брови, качают головами.

Самолет делает плавный широкий круг и снова вступает на проторенную дорожку. Опять из его чрева, всегда ожидаемая и всегда неожиданная, вылетает черная личинка, еще одна, еще… Порядок. Внизу облегченно вздыхают. Пусть со второго захода, но прыгнули все.

Однако осечки случались редко, и Ладейников с растущим удовлетворением следил за этим безостановочным белым посевом.

К месту выброски приближается очередной самолет. Прыгает первый парашютист, второй… пятый… Стоп! Шестого нет. Генерал досадливо морщится. Самолет, проделав круг, возвращается, снова прыгают люди — шестой, седьмой… девятый… А десятый?

Десятого нет.

Самолет возвращается обратно.

Это уже скандал! Кто-то не прыгнул вообще. Отказался. Струсил.

Генерал жестом подзывает дежурного. Спотыкаясь о кочки полковник бежит к комдиву. Докладывает. Да, в самолете новобранцы, да, с ними замполит Якубовский. Так точно, полный состав. Один не прыгнул. Сейчас самолет приземлится, и все немедленно будет выяснено. Так точно, будет доложена фамилия солдата…

Фамилия солдата была Ручьев.

Ничто до последней минуты не предвещало для него подобного краха.

Накануне в палатках роты побывал начальник политотдела дивизии, весело беседовал с солдатами, рассказал смешной случай.

Однажды, это было давно, когда еще встречались новички, боявшиеся прыгать, на летное поле прибыл командующий. Узнав, что есть отказчики, приказал собрать их, вместе с ними сел в самолет. Предварительно вызвал летчиков и что-то таинственно втолковывал им, отведя в сторонку.

В самолете генерал корил отказчиков, объяснял, что прыгать плевое дело, что вот он старик, ему за шестьдесят, а они сейчас увидят, как он лихо сигать будет. Ну, кто раньше? Трое прыгнули, а трое так и не решились. Пошли на второй заход. И тут кабина стала заполняться дымом, раздалось какое-то непонятное потрескивание, самолет качнуло раз-другой. Испуганный бортмеханик выскочил к генералу, доложил, что самолет горит, посадить не удастся, надо прыгать, через минуту будет поздно. Командующий заторопился к двери. «А ну быстро!» — заорал он на оставшихся троих. Спеша, задыхаясь в дыму, они без колебаний один за другим покинули самолет. Весело смеясь, генерал прыгнул последним. Хитрость удалась. Дымовая шашка, которую он велел летчикам зажечь, сделала свое дело, бортмеханик оказался превосходным артистом.

Придуманный командующим воспитательный прием был довольно необычный и, говорят, даже привел к не совсем приятному разговору с министром. Но зато все шесть отказчиков с тех пор исправно прыгали и больше всех веселились, вспоминая свой первый прыжок.

Веселились и новобранцы, слушая рассказ полковника Николаева. Потом пели под гитару. Ручьев отличился, исполнив два романса.

Наутро возбужденные, скрывающие это, а потому возбужденные вдвойне, солдаты готовились к прыжкам.

Пройдя бесконечные проверки, группа, в которую входил Ручьев, побежала к самолету по прилегшей от воздушной струи траве. Крепко хватаясь за поручни железной лесенки, тяжелые и неуклюжие, взгромоздились в самолет и разошлись по местам — четверо слева, пятеро справа, выпускающий — ротный замполит Якубовский у самой двери.

Первым должен был идти Рукавишников, опытный парашютист, набравший в аэроклубе двадцать пять прыжков, четвертым, пятым, и девятым тоже прыгали ребята, уже имевшие опыт, замыкал десятку Якубовский.

А средние звенья этой мудро, на основе многолетнего опыта составленной цепочки занимали те, кто опыта не имел. Впрочем, никогда не прыгавших оказалось только двое — Ручьев и Щукин. Ручьев был шестым.

Урчал мотор, солдаты, скрывая волнение, молча жались на узких металлических скамеечках.

Не молчал только замполит. Обычно не очень разговорчивый, он на этот раз что-то рассказывал, сыпал шутками.

— Чего нахохлились, как куры в дождь? Через месяц не то что с автоматами, с баянами прыгать будете.

В конце концов ему удалось снять напряжение. Солдаты заулыбались. Появился бортмеханик и, пройдя к двери, открыл ее. Шум мотора и свист ветра наполнили кабину. Якубовский еще раз внимательно осмотрел солдат, проверил крепление вытяжных веревок.

— А ну-ка, Щукин, взгляни на мою. Будешь отвечать. Смотри, не раскроется парашют, я тебя на гауптвахту отправлю.

Щукин засмеялся, кто-то подхватил шутку.

— Приготовиться! — скомандовал бортмеханик, — Пошел!

Слегка пригнувшись в проеме невысокой двери, Рукавишников мгновенно исчез, за ним быстро последовали все парашютисты левого ряда и первый из правого.

Теперь настала очередь Ручьева.

Вот тогда-то все и случилось.

Все первое время пребывания в армии Ручьев был настолько подавлен, а позже захвачен новыми впечатлениями, что о прыжках не думал вообще. Да и придется ли прыгать — ведь скоро последует перевод в Москву. Все это временно.

Он без особой охоты выполнял все положенное, не очень сходился с товарищами, жил какой-то своей, обособленной жизнью.

Ну, будут прыжки. Ну и что? Мало ли какие удивительные вещи довелось ему проделывать за эти первые месяцы: мыть пол, например, чистить картошку, стрелять…

Бывали минуты, когда он даже не без удовольствия представлял, как восхитятся в Москве, увидев на лацкане его пиджака значок с цифрой «500». Нет, пятьсот — это уж слишком. Скажем. «100». Мысль о том, что он может испугаться, просто не приходила ему в голову. Почти все солдаты его роты, прибывшие с ним, имели прыжки. Что ж, он хуже этого тщедушного Щукаря или «профессора» Сосновского?..

Конечно, и его охватило общее волнение, когда в назначенный день машины, пыля по дорогам, повезли новичков в зеленые дали.

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая