Хозяин дракона - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/65
• Следующая

Я сижу и только киваю. Дяде Саше нужно высказаться. Пусть говорит. Лучше мне, чем хозяину или клиентам, – им такое не понравится. Нам нельзя терять работу…

Дядя Саша бормочет все тише, затем роняет голову на стол. Я встаю, беру его под мышки и оттаскиваю к топчану. Дядя Саша тяжелый, но я жилистый. Укладываю, сую под голову недоделанное седло. К вечеру проспится. Я сварю ему суп, горячий и наваристый – у нас в морозилке есть косточка. Дядя Саша похлебает и отойдет. Только будет стыдиться и смотреть виновато. Не страшно…

Возле клуба тормозят машины. Нарядные, веселые люди выбираются из стальных коробок, идут к конюшне. Я мечусь как угорелый. Вывожу лошадей из денников, седлаю, подвожу к клиентам, помогаю забраться в седло… Дядя Мамед помогает: встречает клиентов, занимает их разговором, пока я тяну подпруги и подгоняю стремена. На меня Мамед посматривает хмуро, но молчит. Он неплохой человек, наш хозяин, только скупой…

У меня получается. Клиенты довольны, кони – тоже. Их гладят, кормят черным хлебом, а возить москвичей – занятие не трудное. Это не конкур. Даже владелец Терека улыбается. Вчера дядя Саша помыл и почистил жеребца. Шерсть блестит, копыта сияют – дядя Саша натирал их суконкой. Терек утомлен, потому снисходительно позволяет себя расседлать. Я отвожу его в денник. Следом Чалого, Майку… На сегодня все.

Я бегу домой и ставлю на плиту кастрюлю с водой. Когда закипает, бросаю в нее кость и сажусь чистить картошку. Ее и морковку заложим в последнюю очередь. Первым делом – перловую крупу, ей долго вариться. Лучше всего замочить крупу на ночь, да только кто знал? Я помешиваю варево, солю, снимаю пену. Работа помогает не думать о том, о чем думать не хочется. Сегодня я почувствовал себя беспризорником…

Я зачерпываю ложкой, дую на варево, пробую. Крупа слегка твердая, но сойдет. Дольше варить нет времени – за окном темно. Дядя Саша наверняка проснулся, ему плохо. С похмелья он плохо видит и соображает. Поест – и придет в норму, проверено.

Переливаю варево в судок: я ношу в нем ужин опекуну. Вечером в поселке небезопасно, но лопатка со мной. Я запираю дом, иду темной улицей. То у одного, то у другого дома слышатся голоса и пьяная ругань – воскресенье. На меня не обращают внимания – привыкли. Вот и клуб. В окнах конюшни горит свет. Почему? Дядя Саша встал? Обычно он зажигает лампочку только в каморке – электричество надо экономить. Дверь приоткрыта… Уходя, я запер ее на ключ. Странно…

Я тяну на себя тяжелую створку, и первое, что замечаю – человека на полу. Он лежит лицом вниз, неловко вывернув руку ладонью вверх, из-под головы растекается темная лужа. Я бросаю судок и переворачиваю тело. Лицо дяди Саши залито красным, глаза закрыты… Упал, ударился головой? Скорее вызвать «Скорую»! В офисе клуба есть телефон! Я щупаю пульс на шее опекуна – дядя Саша меня учил. Не бьется… Я торопливо расстегиваю рубашку, приникаю ухом к груди – тихо… Да что же это!..

Я сижу на холодном цементном полу, слезы жгут мне глаза. Зачем, зачем я оставил его одного?! Надо было остаться… Пусть дяде Саше было бы плохо, но я не позволил бы ему упасть и удариться головой о пол. Сволочь я бездушная!

– Стой, сука! Стой смирно! Кому сказал!

За углом, у денников, крики, глухие удары, ржание, полное боли. Кто там? Встаю, бреду. У денника Майки трое. Один держит в руках уздечку, второй стоит в стороне, третий дубасит кобылку бейсбольной битой. Кобылка пятится и кричит.

– Хватит, Серый! – говорит тот, что с уздечкой. – Прибьешь!

– Ну и хрен с ней! – ухмыляется Серый. – «Крестного отца» смотрел? Там коню голову отрезали и в постель хмырю подкинули. Как он орал! Хорошо бы и Мамеду так. Весь поселок платит, а он зажал, сука черная! Вот угрохаем коней…

– Хватит, что сторожа угрохал!

– Пусть не лезет! А то начал… Я ж не знал, что он такой дохлый, вроде не сильно стукнул…

Рэкетиры… Дядя Саша мне рассказывал: обложили данью поселок – и не только наш. Дядя Мамед им не платил, дядя Саша сказал: у него надежная «крыша». Не помогла она…

Я снимаю с пояса лопатку, сдергиваю кожаный чехол. Я знаю, что буду делать. У меня осталось одно желание. Сильное-сильное…

Майка больше не сопротивляется. Глаза кобылки полны боли, по морде текут слезы. Сегодня она катала Юлю…

Первым замечает меня Серый.

– А это кто? Чего надо, пацан? Вали отсюда!

Я молча иду к нему.

– Серый! У него лопатка! – кричит второй рэкетир.

– Еще один сторож? – ухмыляется Серый. – Ну-ну…

Он хватает прислоненную к стене биту, идет навстречу. Серый высокий и крепкий, он скалит зубы и перебрасывает биту из руки в руку.

К бою! Правая нога – вперед, рука согнута в локте, хват за черенок универсальный. Левая рука защищает горло.

– Гляди-ка ты! – ухмыляется Серый. – Спецназ! Ну, пацан, напросился!

Бита взмывает вверх. Нырок, шаг в сторону, лоток скрежещет по кости. Серый орет и роняет биту. Кость голени спереди едва прикрыта кожей, пнуть – и то заплачешь. А если рубануть острым?

Я выпрямляюсь. Серый орет и ругается. Удар тычком! Остро отточенный лоток с хрустом перерубает гортань, легко проникая дальше. Дядя Саша запрещал мне отрабатывать этот прием, но я не послушал. Занимался тайком, когда он не видел… Крик захлебывается. Серый валится вниз, едва успеваю выдернуть лопатку. Из разрубленного горла на цементный пол толчками выливается кровь, Серый хрипит и дергает ногами.

– Твою мать!..

Оставшиеся рэкетиры бросают кобылку, бегут ко мне. По пути суют руки в карманы. Ножи! «Нож – это очень опасно! – учил дядя Саша. – Проигрывает в длине, но выигрывает в маневренности…» Наплевать! Мне все равно.

Отступаю назад, чтоб не запнуться о тело. Серый еще дергается. Парочка перепрыгивает дружка. Тот наконец затих. Рэкетиры приближаются медленно. На руках, что сжимают ножи, наколки – не поселковая шантрапа.

Парочка разделяется, заходит с двух сторон. Проход у денников широкий, позволяет. Плохо, могу не успеть… Правая нога – вперед, рука согнута в локте, хват – за конец черенка. Замах будет широкий, увернутся. Но нам главное – испугать. Лоток со свистом рассекает воздух. Ближний налетчик отшатывается, второй прыгает ко мне. Поворот, краем наступа цепляю его за руку. Рву на себя, он по инерции летит вперед. Боковая грань лопатки врезается в беззащитную спину…

Левый бок обжигает. Не успел увернуться – замах был широкий. Дядя Саша был прав: нож маневреннее… Лопаткой – назад, снизу. За спиной – вопль. Поворачиваюсь. Второй налетчик бросил нож, держится за пах. Сквозь пальцы брызжет кровь. Зацепил артерию… Лоток рассекает воздух, впивается между шеей и ключицей. Таким ударом можно развалить человека до пояса, но у меня маловато сил – лопата входит лишь на ширину лотка. Налетчик вскрикивает и валится ничком.

Остался последний. Он успел перевернуться, но встать не может. С ужасом смотрит, как я приближаюсь. Пытается дотянуться к ножу. Бью в руку – коротко, без замаха. Хруст кости, вопль.

– Пацан! Ты что?!.

Перехватываю черенок двумя руками – и резко вниз, как будто вырубаю дерн. Крик сменяется бульканьем. Все… Поворачиваюсь, иду. Дядя Саша лежит там, где я его оставил. Сажусь рядом, кладу на колени лопатку. С перепачканного кровью лотка на штаны плывет красное. Плевать. Жизнь кончена. Дяди Саши нет, а меня посадят в тюрьму – на десять лет. Дядя Саша показывал мне Уголовный кодекс. Тюрьма не лечит – калечит. Когда выйду, стану грабить и насиловать. Я приношу людям горе. Мать убили из-за меня, теперь – дядю Сашу. Я сам только что убил троих. Пусть они это заслужили, но я не судья и не прокурор. Я чудовище, детям запрещают со мной дружить…

Левый бок жжет, голова кружится. Пора. Лучше умереть там, в неведомом краю, где светит солнце и мягкая трава. «Колокольчики мои золотые!..»

Некрас подъехал к городскому торгу и остановился, внимательно разглядывая ряды. Торгующих было много: возы, груженные кулями жита, ряды хлебные, сбитенные, медовые. Были возы с холстом, гончарные, один был полон корзин, рядом в таких же корзинах выставили резанную из мягкой липы деревянную посуду: ложки, блюда, лопатки – снимать жареное с глиняных сковород-латок. На Некраса никто не глядел, хотя стоило. Княжий сотник был одет во все новое: рубаха из тонкого полотна, синяя суконная свита, такие же порты и кожаные сапоги с каблуками. На голове Некраса – круглая шапка с меховой оторочкой, на боку – сабля в простых кожаных ножнах. Кобылка-пятилетка, на которой восседал сотник, гнедая, стройная, нетерпеливо перебирала ногами и фыркала, недовольная остановкой.

• Предыдущая
• 8/65
• Следующая