Хозяин дракона - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 46
- Предыдущая
- 46/65
- Следующая
– Хайре, рус! – говорит он звучным, приятным голосом.
От неожиданности я немею. С каких это пор императорские чиновники здороваются с рабами?
– Хочу спросить тебя, – продолжает он, словно не заметив моего удивления, – это правда, что русы носят нож в сапоге?
– Да, господин!
– Как вы крепите их? Нож может поранить!
– Пришиваем изнутри ножны.
– Они не мешают ходить?
– Мы делаем их из мягкой кожи, а голенища наших сапог не прилегают плотно.
– Ты хорошо говоришь по-ромейски, – замечает он. – Бывал ранее в наших землях?
– Нет, господин.
– В городе ты недавно, – он поднимает брови. – Хочешь сказать, успел выучить?
– Старался, господин.
– Не называй меня господином! – морщится он. – Я служу у эпарха, но ты принадлежишь басилевсу.
– Как же мне звать тебя?
– Как, как?.. – Он морщит лоб и вдруг смеется: – Не знаю.
Улыбаюсь. Он забавный, этот старик.
– Ты сделаешь мне ножны? – он указывает на сапог.
– Покажи нож.
– У меня его нет.
– Тогда не смогу.
– Закажу кузнецу. Может, посоветуешь, какой?
– Для чего нож?
– Ну… – Он смотрит испытующе. – Ваши для чего?
– Убивать.
– Мне для того же.
– Не поместится: у твоего сапога слишком короткое голенище.
– Да? – он задумывается. – Мне не потребуется длинный.
– Коротким не просто убить.
– Смотря кого! – возражает он.
– Люди сопротивляются, когда их режут.
– Этот не будет.
Он смотрит пристально, и я вдруг понимаю…
– Тогда тебе нужен… – Я черчу пальцем на крышке стола. – Если б господин дал мне кусок пергамента…
Мгновение он изумленно смотрит, затем лезет в сумку. Роется, достает обрезок. Подойдет: нож поместится в натуральную величину. Кузнецу останется только примерить… Он ставит на стол чернильницу, протягивает перо. Я расправляю пергамент, обмакиваю перо и осторожно веду им по мягкой коже. Он смотрит из-за плеча.
– Странный нож! – замечает, когда я протягиваю рисунок. – Лезвие треугольное – как плавник акулы, оно шире рукояти и короткое…
– Чтоб перерезать жилу, достаточно.
– Где резать? Здесь? – Он показывает запястье.
– Можно и здесь. Тогда умирать будешь медленно.
– А если захочу быстро?
– Тогда тут! – Я касаюсь шеи. – Сонная артерия. Сто ударов сердца – и уснешь! Навсегда…
– Как ты сказал? Сонная?
– Да, мой господин!
– Покажи!
Я беру его ладонь (она маленькая и сухая) и прижимаю к своей шее.
– Чувствуешь, господин?
– Да! – кивает он. – Значит, сто ударов?
– Возможно, скорее. Скажи кузнецу, чтоб не делал накладки. Я обмотаю рукоять кожаным ремешком. Она будет тонкой и не натрет тебе ногу, в то же время не выскользнет из руки.
– Хайре!
Он забирает пергамент и уходит. Назавтра является и кладет на стол нож. Кузнец сделал его точно по размеру и закалил сталь. Нож пружинит в руках и отменно заточен. Не только артерию, палец отрезать можно.
– Кузнец сказал: такие ножи заказывают лекари – ими удобно открывать кровь. Ты лекарь, рус?
– Нет, господин!
Я смазываю рукоять рыбьим клеем, затем медленно и плотно – виток к витку – оборачиваю тонким ремешком. Гость садится на убогий топчан, служащий мне постелью, и внимательно смотрит. Закрепляю конец.
– Дай! – он протягивает руку.
– Испачкаешься, господин! Клей не подсох!
– Чепуха! – Он берет нож, примеряет к руке. – Ты прав, рус, держать удобно.
– Теперь сними левый сапог!
– Почему левый?
– Потому что ты – левша.
– Я пишу правой! – возражает он.
– Нож брал левой. Оружие берут, как сподручнее.
– Ты зорок, рус! – бормочет он, снимая сапог.
Кусок выделанной кожи приготовлен мной заранее. Прикладываю нож, очерчиваю шилом, затем пришиваю ножны с внутренней стороны голенища. Он наблюдает молча.
– Примерь, господин!
Старик надевает сапог, прячет оружие, затем несколько раз достает и возвращает его на место.
– Пройдись!
Он послушно ходит по каморке.
– Не трет?
Он качает головой, лезет в сумку и кладет на стол монету.
– Это много, господин!
– Мне лучше знать! – хмыкает он. – Я не собираюсь дарить тебе золотой, рус. Возьми номисму, сходи в корчму к толстому Арсению и принеси кувшин вина. Скажи: это для спафария[6] Георгия, не то нальет кислятины. Не забудь лепешки и сыр. Сдачу оставишь себе.
…Вино отдает мускатом и корицей, оно густое и терпкое.
– Прошлогоднего урожая! – замечает Георгий, ставя кружку. – Арсений – жулик! Думал, обманет, добавив пряности. Я взыщу!
Я молчу: вино мне кажется необыкновенно вкусным. Не помню, когда пил. Георгий отрезает сыр, бросает в рот, жует.
– Свежий, коровий, выдержанный… Пожалуй, не буду взыскивать.
Я согласен: сыр тает во рту.
– Как зовут тебя, рус?
– Иван.
– Иоанн… – Он усмехается. – Ты хоть знаешь, варвар, чье имя носишь? Апостол, евангелист, любимый ученик Христа. Любил Господа ревностно и горячо. Когда Матфей, Марк и Лука написали свои евангелия, он сказал: «Они написали о Христе – человеке, а я напишу о Боге…» Слыхал об этом, Иоанн?
– Да, спафарий!
Смотрит недоверчиво. Я прикрываю глаза, мысленно переводя текст на ромейский. Кажется, так…
– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…
В глазах его изумление.
– Ты умеешь читать, Иоанн?
– И писать.
– Я понял это, когда ты чертил на пергаменте – перо в руке лежало привычно. Пишешь по-славянски?
– По-ромейски не могу. Знаю ваши слова, но букв не ведаю.
– Понятно… – Он барабанит пальцами по столу. – Кем ты был в своих землях, Иоанн?
Молчу.
– В этом городе только лекари знают слово «артерия». Остальные говорят «жила». И про сто ударов сердца ты не соврал: лекарь подтвердил. Тебя учили врачевать?
– Я воин, спафарий.
– Воины русов не умеют читать и не цитируют по памяти Благую Весть.
– Ты мало знал их, спафарий!
– Зато я знаком с шорником, – усмехается он.
Молчу. Чего ему надобно? Он прячет нож и смахивает крошки с плаща.
– Не тревожься, Иоанн. Я стар, а старики болтливы. Им нужен слушатель. Образованный – чтоб смог оценить изящество мысли. И умный – чтоб не донес о разговоре.
– Зачем мне доносить?
– Обычно в том ищут выгоду. Деньги, должности…
– Рабу не дадут должности.
– Как и денег: я всего лишь мелкий чиновник. Ты умен, Иоанн. Тебе не придется скучать: обещаю приходить с кувшином. Тебе понравилось вино?
– Да, спафарий!
– Можешь звать меня Георгием…
Он усмехается и встает.
– Хайре, шорник! Вино плещет в кувшине, есть сыр и лепешка… Наслаждайся! Я рад, что Господь привел меня к тебе.
У дверей он оборачивается:
– А ромейским буквам я тебя научу…
Я рассказал ему о себе спустя месяц. Не все, конечно.
– Княжья междоусобица, – пожал он плечами, – обычное дело в Руси. Князей много, уделов мало, а князья к тому же плодятся, как саранча. Они резали, режут и будут резать друг друга.
– Это невозможно прекратить?
– Отчего же? – Он глотает из кубка. – Проще простого!
– Как?
– Убить князей!
Я гляжу удивленно.
– Думаешь, это трудно? – усмехается он. – Ничего подобного. Надо созвать их под каким-нибудь благовидным предлогом, пообещав неприкосновенность, а как соберутся, вырезать. Всех! – подтверждает он, поднимая палец. – До единого. Причем вместе с потомством – чтоб не осталось претендентов.
Я не нахожу, что сказать.
– Считаешь, это жестоко? – усмехается он. – А разорять земли соперников, резать смердов, уводить их в полон и продавать в рабство – милосердно? Что значат жизнь сотни хищников в сравнении с благоденствием государства?
– Князья – ладно, – бормочу я. – Но их дети…
– Из маленьких хищников вырастают большие… Можно, конечно, детей пощадить – продать в рабство. Только я бы не советовал. Их купят враги, и у них появится повод напасть. Под предлогом возврата земель законному владельцу… Запомни, Иоанн, настоящий правитель не колеблется. У Господа к нему другой спрос. Долг правителя: защитить народ от опасности. Неважно, откуда исходит угроза – извне или изнутри, но действовать следует жестко и решительно. Второй Рим стоит семь веков и будет стоять еще долго – как раз потому, что басилевсы не колеблются. Силой и хитростью, подкупом и лестью они борются с врагами, благодаря чему мы с тобой сегодня пьем вино, вместо того чтоб по-рабски кланяться басурманам.
6
Спафарий – титул чиновника III класса в Византии.
- Предыдущая
- 46/65
- Следующая