Теория Нормы и теория Сверхнации - Лепехов Сергей Николаевич - Страница 19

Странна логика породивших на свет их. Странна и непонятна. «Я не смогу прокормить их, не смогу поднять» – оправдываются они. Но зачем тогда было вообще порождать их на свет? Повинуясь глупому инстинкту размножения? Но инстинктами живут звери, не имеющие разума, и потому Природа безжалостна к ним – беспощадно уничтожает она любое не прижившееся их потомство. Человек же тем и отличается от животных, что Природой дана ему способность мыслить. А значит это только одно: не имеет он права жить инстинктами.

И, тем не менее, зачастую именно так и поступает он. Существуя на Земле столько лет, человек всё ещё способен уподобиться животному. Но почему тогда молчит правитель? Воровство, убийство признал он грехом, заслуживающим наказания, и прописал везде и всюду обеспечивать неотвратимость наказания этого. Но разве отказ от своего отпрыска не аморален и не заслуживает такой же кары? Или голос кучки чиновников, в ведении которых и существуют сегодняшние детские дома, не упускающей случая прикарманить из казны лишнюю монету, якобы на пользу бедным сироткам направляемую, вечно будет заглушать голос разума? Буйным цветом цветёт Зло на поле, имя которому – Безнаказанность, а потому живут горе-родители инстинктами и спокойно уподобляются диким зверям. И становится не взращённый обществом врагом ему – какую цель преследует общество, плодящее врагов таких? Войны хочет оно?

Оно её получит.

«СУДЬБА»

Веками человек задаёт себе один и тот же вопрос: что нами движет и управляет? Что наша жизнь: заранее, раз и навсегда определённая программа, которую уже ничто не в силах изменить, или цепочка случайностей? Есть ли какая-то высшая сила, предопределяющая всё, что произойдёт с каждым из нас, и если она всё же существует – что движет действиями её? Действительно ли слепа Фортуна или, наоборот, осмысленны все деяния её, порой из сплошных парадоксов состоящие?

Давно уже пора понять человеку: никакой высшей силы, кроме Природы, над ним нет. Потому предоставлен он во многом сам себе, и нет и не может быть у него никакой другой судьбы, кроме той, что творит он сам. И, самолично творя её, вольно или невольно проецирует он всё, что является составными частями её, на других, также, как и они проецируют судьбу свою на него. Жизнь – цепочка случайностей? И да, и нет! Жизнь не может быть заранее, от начала и до конца, определённой программой, которую никто не в силах изменить: будущего ещё нет, и оно будет таким, каким его все вместе совокупно построят. Но множество человеческих жизней плетёт множество цепочек, состоящих из того, что будет случайностью для одного, но станет фатальным для другого. Каждодневно, делая что-то или, наоборот, не делая, задумываясь об одном и гоня прочь из мыслей своих другое, считая одно ценным, а другое преходящим, сообщая себе подобным одно и утаивая от них другое, плетёт человек самнезримую нить того, что принято называть «судьбой его», ударов которой так опасается он, но которые, вольно или невольно, действием или бездействием своим, но всё же сам и спровоцировал.

Водитель-лихач сбивает насмерть пешехода. Виноват он? Да. Но только ли еговина в произошедшем? Разве впервые сел он за руль в тот день? Новички за рулём, как правило, не спешат лишний раз нажать на акселератор. Выходит, не первый день ездил он и не первый день «лихачил», пролетая на красный сигнал светофора, «подрезая» других водителей. Никуда при этом не спешил он – непомерные амбиции его хотели просто поднять выше других его «Я», продемонстрировать всем, что он лучше всех, быстрее всех, опытнее всех, искуснее всех за рулём. И никто не остановил его – безучастно смотрели другие на безобразные выходки его, и никто не усмирил его, никто силой, кулаком и грозным взглядом – так смотрит справедливость в глаза тому, кто самонадеянно бросил вызов остальным наглостью своей – не заставил его амбиции поутихнуть. И, подпитываемая безнаказанностью, расцвела его наглость буйным цветом. Пешеход, что погиб под колёсами его, обычно тоже безучастно взирал на глупые выходки подобных же лихачей – и тем подписал себе незримый приговор свой. Нация неполноценных неизбежно встаёт на путь уничтожения самой себя.

И не только себе подписал он приговор тот. Непротивление злу окрыляет это самое зло безгранично – и вот уже, почувствовав безнаказанность свою и стремясь как можно больше душ заполучить, в ранг добродетели возводит себя оно, забирая незрелые умы и объявляя всех несогласных неудачниками и изгоями. И преподносится лихачество на дорогах уже как некий признак мужественности, смелости и отваги, превосходства над остальными – вновь хочет своё «Я» поднять выше солнца больное себялюбие человеческое. «А тормоза придумали трусы, правила движенья – понты…», – весело поют безумные, со смехом давя на газ в стремительной гонке к последней стоянке своей. И многих дождётся стоянка та, пока не поймёт, наконец, человек – на самом деле некуда спешить ему в жизни этой... Там, где много людей – будет много машин, а значит – неизбежно кто-то будет находить себе смерть и под колёсами их, и в салонах их.

Альпинист идёт в горы и погибает, попав в снежную лавину. Кто-то заставлял его рисковать, кто-то гнал его к вершине? Прекрасно знал он, куда идёт, понимал, что риск огромен – но, как всегда, на «авось» понадеялся. Ведь что-то нехорошее с другими может случиться, но с ним – никогда! Так думал он, но не так рассудила Природа. Но что искал он в горах, на что рассчитывал, идя, несмотря на опасность, к пустынной, заснеженной вершине, где нет ничего? Чем бы помогло ему это в жизни, если бы добрался-таки он до неё? Разве спокойная, безопасная жизнь в равнине не устраивала его, что бросился он туда, откуда уже не суждено было ему вернуться обратно? Амбиции, желание поднять своё «Я» выше других – вот что двигало им. Такова природа таких, и нет для них других вариантов – лишь одно, устами классика бардовской песни сказанное, служит жизненным кредо им: «Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал!..»: «Я взошёл, я покорил, я могу то, чего не могут другие, выходит – я лучше, сильнее, смелее них, а значит – я победитель!», – бредовыми идеями ослеплённые, рассуждают они. Всё и сразу без особого труда хотели получить они, но смерть многие найдут на пути таком. «Умный в гору не пойдёт…» – разве на пустом месте родилась поговорка та? Ведь горы всегда опасны.

Разбивается огромный пассажирский авиалайнер – и погибают все летевшие в нём. Но кто гнал их в столь дальний и опасный путь, что искали они за тридевять земель от дома своего? Что такое не нашли они в земле своей, что вознамерились получить на чужбине? Разве не понял человек до сих пор, как опасно то, что он, не умея делать сам, машине доверить решил? Если бы разумной Природе было нужно, чтобы человек умел летать – наверное, сейчас он бы уже превзошёл всех пернатых созданий планеты Земля в умении этом. Лишь птицам дала Природа возможность летать – но они летают миллионы лет, и приспособились они, и взлететь могут, откуда угодно, и в любом месте приземлиться, и непогода не страшна им – облетят они спокойно и грозы, и ураганы, и неровности Земли не страшны им – вовремя предупредят о них природные локаторы и эхолоты их, коими от рождения наделена каждая крылатая особь и кои никогда не лгут и не отказывают. Даже подстреленная охотником, чаще птица выживает, нежели гибнет – ведь для приземления не нужен ей огромный аэродром с длинными полосами его, и лес и горы не станут смертельной помехой ей – природа ко многому приспособила её. А машины создаются человеком – и в погоне за барышами не заботятся хозяева их о безопасности тех, кто отдаёт им кровные свои, дабы в полёт пуститься. На перенаселённой планете авиаперелёты стали массовым явлением, поставлены на поток, на конвейер – о какой их надёжности может идти речь? На что надеются пассажиры, ступающие на борт их, жаждущие поскорее взмыть в небо, хотя зачастую есть немало способов проделать намного более безопасно такой же путь по земле? На извечный «авось»? Никто до сих пор не пожелал задуматься над тем, скольким этот «авось» уже вырыл могилу? Создав крылатых чудовищ, хвастливо подняла крик глупость человеческая о том, что человек научился летать – но ведь летает не он, летает машина. А человек становится рабом её, едва на борт ступив. Рабом – и попутчиком к неизбежному.