Медики шутят, пока молчит сирена - Горобец Борис Соломонович - Страница 11

— А консультанта по отравлениям у вас нету?

— Консультанта? Пожалуй, есть! Перезвоните через 5 минут!

Владимир Львович вспомнил про дядю Мишу и помчался к лифту.

— Миша, если ребенок глотнул тормозную жидкость, что надо делать?

— Тормозуху? Какую, автомобильную или авиационную? Авиационную — это плохо, совсем плохо!

— Нет, автомобильную!

— Ну, тогда не страшно: сначала вырвет, потом понос, а как продрищется — сразу заснет. Спать будет долго, мешать не надо. Встанет здоровеньким.

— А домой забрать из больницы можно?

— Нужно.

В. Л. так в точности мамаше и пересказал. Она ответила, что ребенок успокоился, только животик болит. <…> На другой день звонит веселая, довольная.

— Какой у вас замечательный консультант. Все в точности так и было. Видно, опытный врач. Как мне его повидать? Поблагодарить хочу.

— Не беспокойтесь, я его сам поблагодарю, — отвечает Владимир Львович. — Он после дежурства ушел домой. Устал.

Так дядя Миша получил бутылку „Столичной“ за грамотный совет.

— Я такую водку только по большим праздникам пью, — сказал он.

Русский человек».

Найдин, 2005. С. 144

«Сегодня — воскресенье, и, следовательно, под вечер обязательно привезут „травму“. <…> Ее даже не привезли, а привели. <…> Он бойко семенил ногами, обутыми в спортивные тапочки, и что-то укоризненно говорил провожатым. <…> Оказалось, что они выпивали все вместе, потом подрались и сгоряча несильно ударили пожилого по голове пивной кружкой. <…> Он быстро с нами подружился, попросил звать его просто дядей Васей и не жалеть головы:

— Мажьте ее, глупую, йодом! Гуще! Шибче! Эх, как щиплет! Поддавай еще! Теперь промокай!»

В. Л. описывает, что при обработке ссадин и противостолбнячном уколе дядя Вася крякал, изображая удовольствие («Коли глубже! Так!») и потом был отпущен домой.

Но минут через 10 он вернулся. Шел он так же бодро, но руки вытянул вперед.

«Вот оказия какая! — радостно закричал дядя Вася. — Хотел домой напрямки попасть и на забор наткнулся. А на заборе колючая проволока. Руки-то и поцарапал. Ишь как кровит! Значит, я еще молодой, кровяной!»

Руки он поранил сильно, ранки обрабатывали и даже два шовчика наложили.

«Штопай их крепче, чтоб не развязались, — говорил дядя Вася, но уже немного морщился. Хмель начал проходить. Дяде Васе предложили переночевать в больнице. Тот — ни в какую! Домой надо. Жена Фрося ждет. Она всегда его ждет, а после получки особенно».

Когда врачи ушли в ординаторскую пить чай, то вдруг раздался резкий звонок в наружную дверь. Стали слушать, кого привезли, и услышали знакомый голос. «Дядя Вася был не такой радостный, как в первый раз, но еще ничего — вполне деятельный. Руки он теперь держал сзади и что-то ими прикрывал. Одна брючина была совершенно разорвана и из нее выглядывала худая окровавленная коленка. В общем, опять изранен, но совершенно непонятно, почему нога ободрана впереди, а остальное — сзади. Тут же все разъяснилось. Стремясь все так же напрямик быстрее к жене Фросе, дядя Вася полез через чужой забор и встретился с собакой, „несшей караульную службу“».

Сделали укол — теперь от бешенства. Он уже не крякал от восторга, а тихонько ойкал. <…> Ему опять предложили остаться в больнице: «Нет, я домой. Жене гостинец несу, — и вынул из брючного кармана две конфеты „Ласточка“, наполовину растаявшие. <…>

На дежурстве сон особый. Как будто ничего не слышишь, а все же чего-то ждешь. Звонок в дверь мы услышали сразу. <…> Потом раздались какие-то странные звуки — не то плач, не то кашель. Это плакал дядя Вася. Вид его был ужасен. <…> Оказывается, домой он почему-то добрался глубокой ночью (его еще где-то угощали). Крикнул в свое окошко: „Ау!“ и, не дождавшись радостного ответа, полез туда. Хотел „суприз“ жене сделать. <…> Но „суприза“ не получилось. Ефросинья не только не спала, но пребывала в ярости и, увидев в растворенном окне знакомую фигуру, закричала что-то наподобие: „Погибели на тебя нету! Душегуб окаянный!“. Вместе с последними словами в него полетела глубокая тарелка, пущенная чрезвычайно удачно и ловко — ребром вперед, как бумеранг». <…>

Найдин. 2005. С. 122–128

Комментарий Б. Г.

О цикличности алкогольных витков мне довелось как-то прочесть в московской газете.

1977 г., к сожалению, на вырезке не сохранилось ни названия газеты (скорее всего, это «ВМ»), ни номера и даты.

«В таком состоянии вам не до поездки», — сказали дружинники пассажиру с двумя чемоданами, безуспешно пытавшемуся выйти из вокзального помещения на перрон, чтобы сесть в поезд дальнего следования. Пассажир был до того пьян, что не держался на ногах. Пьяного отправили в вытрезвитель. Но на следующий день перед отходом того же поезда история повторилась. И лишь с третьей попытки гость уехал из Москвы. Вдогонку московские дружинники отправили по месту его работы в Воркуту сообщение о неблаговидном поведении в столице.

Вот некоторые описания поведения пациента, данные доктором В. Л. Найдиным в рассказе «Античные руины», а также в более подробном рассказе лично мне (Б. Г.).

«Сутяжничество — характерный синдром травмы головы. Он и стал сутяжничать. Некоторые окружающие трактовали это так: „Вот, в нем проснулась истина“. Да никакая не истина! Болезнь. И когда он потребовал вернуть какие-то деньги из Ленинской премии (а он получил ее поровну с Лифшицем), то это было настолько дико, что все были просто подавлены. Это был не их Ландау».

20.12.62. Визит старых друзей — Мусика К. <Каганова> и И. М. Лифшица. Обрадовался. Жаловался на боль в ноге. Много вспоминал, но все события — до 1959 года (типично для мозговой памяти). Сказал, что они тоже, по его мнению, постарели. По этому случаю вспомнил любимый анекдот: «Прыжок оленя» <…>. «Дочка выходит замуж, уезжает. Пишет маме: „Я так счастлива, муж очень внимательный и страстный — каждый вечер прыгает на меня со шкафа — прыжок оленя!“ Через несколько дней получает телеграмму от матери: „Срочно приезжай. Папа прыгнул со шкафа, сломал ногу“. Всему свое время».

«Сформировалась такая глобальная задача; что делать? — Пускать все на самотек, т. е. оставить все, как есть, какая психика у него будет, такая пусть и остается? А жена и некоторые близкие, которые готовы с этим мириться, пусть его обеспечивают. Или же попытаться вернуть его в прежнее русло? <…> Как тут быть? Ведь все эти интеллектуалы и умники, они же не будут заниматься „бытовухой“. Жизнь с больным — вещь тяжелая. И этот вопрос встал очень остро. Первым его обнажил Капица. Чрезвычайно умный человек. Я был вынужден ему рассказать о распре между Корой и Лифшицем. Я был на стороне Лифшица, потому что я считал, что эти обвинения несправедливы. Я видел, как он „ложился костьми“, чтобы спасти Дау. Тратил почти все свои деньги, только чтобы помочь этому человеку. А Капица вдруг сказал: „Ну, что я могу сказать? Он первый раз попал под машину, когда женился на Коре“. Вот его фраза. Доподлинная.

Однако Кора отвечала всем требованиям Льва Давидовича. Была его идеалом. Он же был с легким „приветом“ в этом плане. Жена должна быть блондинкой, очень красивой, и полной дурой. „Вот, посмотрите на Конкордию Терентьевну“, — он говорил. — „Почему Терентьевну, она же Тихоновна?“ — „Нет, она — Терентьевна. Но она себе придумала Тихоновну, потому что она дура“. Она слушала, смеялась».

«… Он помнил сам факт травмы. Он говорил: „Кажется, машину вел Судаков. Судак рыба безвредная“».