От Каира до Стамбула. Путешествие по Ближнему Востоку - Мортон Генри Воллам - Страница 3

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая

3

В древности Мерса Матру назывался Паратонием. Город славился хорошей гаванью, только вот войти в нее было непросто. Это был обычный порт, куда прибывали корабли с паломниками, стремящимися в оазис Амона. Во времена Птолемеев Клеопатра построила здесь летний дворец, где, подобно современным грекам, бегущим из Александрии в «Лидо», укрывалась от городского зноя.

После того, как период гражданских войн в Риме завершился битвой у Актия, Антоний и Клеопатра прибыли в Паратоний первым же кораблем, принесшим в Египет весть о поражении. Антоний совсем пал духом и помышлял о самоубийстве, но Клеопатра держалась стойко. Украсив корабль, как для празднования победы, она велела взять курс на Александрию, и судно под музыку и пение вошло в гавань. Захватив гарнизон, она позволила распространиться вести об исходе сражения при Актии.

Римляне разместили в Паратонии свои войска. А в более поздний период император Юстиниан построил здесь одну из своих пограничных крепостей, которая должна была защищать город от ливийских племен…

Я знал, что приехал в уединенное и романтическое место, но никто не сказал мне, что Мерса Матру — еще и одно из самых красивых мест в Египте. Утром, подняв жалюзи, я увидел пейзаж, заставивший меня вспомнить книгу Роберта Баллантайна «Коралловый остров» и фильм Стэкпула «Голубая лагуна». Это была идеальная декорация для романтической беллетристики: пенные гребни на волнах, искрящиеся в утреннем свете, золотой полумесяц, белые как снег барханы, поднимающиеся над синей, как гиацинт, лагуной; а восточнее небольшой гавани — несколько старых кораблей на якоре.

Лагуна простиралась ярдах в двадцати от моего балкона. Даже на Айоне, в Шотландии, мне не случалось видеть таких удивительных красок. Свет, пронизывающий лагуну, окрашивает воду на глубине в изумрудный цвет, а на мелководье — придает ей нежнейший яблочно-зеленоватый оттенок. Были и другие цвета: внезапные прожилки розовато-лилового и пурпурного там, где стелятся по дну водоросли; удивительные мазки аметистового; и даже янтарные участки. Казалось, кто-то вылил в воду краски. А за разноцветным мелководьем и белыми холмами берлинской лазурью провели четкую линию — глубокие воды Средиземного моря.

Отель стоит обособленно, приблизительно в миле от города. Это я выяснил, предприняв вылазку после завтрака. Сторожевой пост примостился у самой кромки воды, съежившись под ярким солнцем. Он напомнил мне поселения на Диком Западе из старых фильмов — с лошадьми, привязанными к столбам в ожидании хозяев, которые, поправляя кобуру на поясе, неверной походкой выходят из салуна. Но кто-то имеет виды на Мерса Матру. Тут и там проложены широкие вселяющие оптимизм дороги, к которым робко жмутся три-четыре бунгало.

Самыми долговечными кажутся греческие бакалейные лавки. Предприимчивый улисс торгует мылом, печеньем, шоколадом, чайниками, неизменными анисовой водкой узо и белым вином рециной в таких местах, где даже еврей умер бы от голода. Он был здесь во времена эллинизма, он и сейчас тут как тут, этот неутомимый авантюрист. На дверях в некоторые греческие магазины я заметил полустертые надписи на английском — «вход военнослужащим воспрещен» — память об Абиссинском конфликте, когда в Мерса Матру, находящемся всего лишь в двухстах милях от итальянской колонии Триполи, стояли британские войска.

Я удивился, увидев маленькую современную греческую церковь и греческое кладбище, и решил, что, должно быть, полдюжины здешних бакалейщиков очень набожны, если выстроили себе храм. Я заглянул в греческую лавку и не успел опомниться, как приобрел шоколад, жестяную коробку с печеньем, солидный запас спичек и мухобойку. Эти греки из глухомани — лучшие торговцы на свете: не удивительно, что они умудряются разбогатеть даже в пустыне. Хозяином магазинчика был плотный маленький загорелый мужчина из Андроса в фетровой шляпе, сдвинутой на затылок, и в рубашке с короткими рукавами. Его товары были разложены не только на прилавке и полках, но и свисали с потолка подобно чучелам крокодилов, которые держат у себя астрологи. Грек внимательно оглядел меня проницательными карими глазами. Он явно был рад блеснуть своим английским.

— Вот эта церковь, — сказал я. — Как она здесь оказалась?

— А-а! — ответил он. — Это церковь ловцов губок. Мерса Матру — место, знаменитое добычей губок. Греки каждый год приезжают с островов, много-много лодок, и добывают губки, аж до Соллума. Здесь самые лучшие губки на свете, не маленькие бурые губки, какими торгуют в Афинах, а большие мягкие губки, за которые в Англии можно выручить большие деньги.

— У вас есть такие в продаже?

Он наклонил голову, прикрыл глаза и поднял руку так, что ладонь оказалась на уровне плеча, что на греческом языке жестов, понятном всем на Ближнем Востоке, означает «нет» — но не грубое «нет», а мягкое, извиняющееся «нет», грустное, полное искреннего сожаления «нет».

— Здесь продавать запрещено, — объяснил он. — Торговцы приезжают, скупают все губки и увозят их в Александрию.

Он также рассказал мне, что те несколько кораблей, которые я видел, — это единственные сейчас в городе суда, предназначенные для промысла губок. Вообще-то сезон кончился.

— А кладбище? — спросил я. — Оно только для греков?

— Эх, — вздохнул хозяин магазинчика, — добыча губок — очень опасный промысел. Многие погибают.

И последовал еще один жест, принятый у греков всего мира. Он поджал губы, а ладонью помахал, как бы гоня воздух к лицу. Это означает в зависимости от контекста: изобилие, богатство, много, очень много, а в данном конкретном случае — много погибших ловцов губок. Когда я выходил из магазинчика, торговец, преисполненный почтительной благодарности, поклонился, согнувшись до самого прилавка.

Самое большое здание в городе — резиденция губернатора провинции Западная пустыня. Этот департамент в пустыне — и сторож, и полицейский, и нянька, и врач. Когда-то он был британским учреждением, но теперь, с обретением Египтом нового статуса, здесь распоряжаются египтяне. Если у бедуина издох верблюд, сбежала жена, погиб урожай, если кто-то наслал порчу на его осла или верблюда, он иногда за сотни миль идет на погранзаставу, чтобы рассказать об этом. Все скажет, только имени человека, убившего его лучшего друга, не назовет. Оно может быть известно узкому кругу, но полиция должна найти преступника самостоятельно.

Будучи наслышан о благотворительной деятельности губернатора, я не удивился, увидев около его резиденции сотни бедуинов, ожидавших бесплатной порции ячменя. Они пришли сюда издалека.

Офицер, оделявший собравшихся людей зерном, рассказал печальную историю. Дождя не было шесть лет. Племена вымирали. Лошади и верблюды пали от бескормицы и жажды. От людей остались кожа да кости, и в этом я сам мог убедиться. Недавно благословенный дождь все-таки выпал, и со всей пустыни собрались бедуины, умоляя о горстке ячменя, чтобы было что бросить в землю. Скоро, если дожди будут продолжаться, окраины пустыни зазеленеют. Племена дождутся на побережье апреля-мая, когда созревает ячмень, и, собрав свой скудный урожай, уйдут на юг, затеряются в сером мареве зноя.

Я отправился засвидетельствовать почтение губернатору Западной пустыни. Это был недавно назначенный на должность египетский полковник. Он только позавчера прибыл и принял дела, однако успел получить письмо с уведомлением о моих намерениях посетить Сиву. На стене висела карта подведомственного ему района — площадь, по размерам приблизительно равная Уэльсу. Слуга-суданец принес две чашки кофе, и мы заговорили о моем путешествии.

Я объяснил, что со дня на день ожидаю машину из Каира и на ней поеду дальше. Губернатор одобрил мой план и сказал, что пошлет патрульную машину сопровождать меня и показывать дорогу, потому что таково правило, установленное здешней администрацией — никто не должен пересекать пустыню в одиночестве.

Губернатор предложил мне выехать в пять утра, если к тому времени придет ожидаемая мною машина, и вызвал молодого офицера-египтянина, который бывал в Сиве. Юноша сказал, что если все сложится хорошо и не случится какой-нибудь поломки, то мы доберемся за один день. Это меня озадачило — я, признаться, рассчитывал переночевать на открытом воздухе хоть одну ночь.

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая