Пророчество Апокалипсиса 2012 - Дженнингс Гэри - Страница 36

• Предыдущая
• 36/65
• Следующая

— Помню лишь нечто теплое и успокаивающее.

Мне вспомнилась еще и ее мягкая грудь, на которой покоится моя голова, нежное тепло под моей щекой, мир и покой, царящие в душе.

Но об этом я промолчал.

— Еще помню, что она пела. Слов не помню, конечно, а вот голос был сладким и нежным. Она баюкала меня на руках и пела. — Мне были памятны и ее дивный запах, и крепкие объятия, дарящие негу и тепло, в которых я так нуждался.

Но это тоже осталось невысказанным.

— Ни лица, ни имени в памяти не сохранилось — только ощущения.

Трое незнакомцев в капюшонах пошептались между собой, после чего говоривший вновь обратился ко мне:

— Нам сообщили, что у тебя удивительная память на все, относящееся к небесам, что ты помнишь, где находится каждый из звездных богов при смене сезона, даже не наблюдая за ними. Кто тебя этому научил? Ацтекский шаман, который тебя растил?

Этим вопросом сам я никогда не задавался.

— Нет, ничему такому меня не учили. Похоже, это знание всегда было там, в моей голове. Чем-то похоже на знание о матушке: это ощущение, которое трудно определить. Оно просто приходит ко мне.

— Как и любой, созерцающий звезды, ты знаешь, что Темный Разлом представляет собой преддверие дороги в Шибальба, Потусторонний мир. А известно тебе, что Темный Разлом имеет и другое значение?

— Нет. Только то, что он находится в Обители Волшебника.

— А ты знаешь, что такое Обитель Волшебника?

Это не один из небесных Домов, — покачал головой я. — Во всяком случае, не один из тех, о которых я знаю. — И снова раздражение вскипело в моей груди, встав комом в горле. — Я что, обречен отвечать на ваши вопросы, не получая никаких ответов на собственные? Если вы Стражи, то что сторожите? И зачем меня привели сюда?

Трое Стражей снова пошептались друг с другом, после чего опять заговорил сидевший в центре:

— Ты знаком с небесной историей, но ведома ли тебе земная?

— Что вы имеете в виду?

Страж ответил не сразу. А когда заговорил, в голосе его слышалась печаль.

— Надвигается тьма. Наш мир, мир майя, пришел к концу, и на смену ему появятся другие. Давным-давно, больше поколений назад, чем возможно удержать в памяти, мы представляли собой великую цивилизацию, собравшую воедино все познания эпохи. Наша цивилизация процветала, просвещение ширилось, достигая даже самых мрачных уголков сего мира. Но конец нашего мира не простой каприз богов — так было предопределено. Я знаю, Койотль, ты понимаешь, что личная судьба каждого определяется временем его рождения. Но знаешь ли ты, что участь цивилизаций и мира как такового тоже зависит от времени сотворения? Что силы разрушения, приходя в движение уже в момент творения, дожидаются лишь времени для исполнения предначертанного?

Я понимал, о чем он говорит. Четыре мира сменили друг друга, предваряя возникновение ныне существующего.

Все они, по очереди, были уничтожены. Один погубило исчезновение солнца, другой — яростные шторма, третий — сошедший с небес огонь, а четвертый — потоп. Но я никогда не слышал ни о державах, ни тем более о мирах с предопределенной заранее судьбой, о том, что семена разрушения бывают посеяны заранее и прорастают в грядущем в назначенное время.

— Все это записано, — сказал Страж, — и не может быть изменено. Участь правителей и рабов, держав и миров — все прописано в Книге Судеб.

— Стражами чего вы являетесь? — снова спросил я.

— Сокровищ. Но не тех, какие стяжают правители и люди.

— А что это за сокровища?

— Древние знания. Бремя, слишком тяжкое для трех стариков.

— Не понимаю.

— Поймешь, сын мой, поймешь. Придет время, и ты постигнешь даже больше, чем мы, кого именуют Стражами.

— Когда я обрету это знание?

— Когда придешь в Обитель Волшебника.

— А когда…

— Когда придет время, твой проводник найдет тебя.

— А когда оно придет, это время? — стоял я на своем.

— Время было определено в день твоего рождения.

— Но какое отношение я могу иметь к Обители Волшебника?

— А тебе не говорили?

— Чего?

— Что ты станешь Хранителем.

— Чего Хранителем-то?

Страж издал звук. Скорее всего, то был сдавленный, хриплый смешок, но прозвучал он как сухой треск.

— Бьющегося сердца сего мира.

Я понимал: больше я ничего не услышу, пока они сами не решат, что готовы дать мне ответы. Но один вопрос жег мое сознание, не давая покоя, сколько я мог себя помнить. Загадка, порой повергавшая меня в отчаяние из-за своей неразрешимости.

— Кто моя мать?

И снова повторился сухой смешок. Правда, на сей раз мне послышалась в нем опаска, чуть ли не страх. Но ответ последовал незамедлительно:

— Твоей матерью была Икслум.

На сей раз дыхание перехватило у меня.

Икслум. Прозревающая.

Я знал ее не как женщину, а как ту, о ком порой повествовали у костров сказители. То была легендарная, возможно даже мистическая, фигура, ведающая пути звезд волшебница, а может быть, даже смертная богиня.

Снова раздался хриплый смешок, а потом вопрос, ошеломивший меня, потому что я никогда не решался задать его себе сам:

— Может быть, ты также хотел узнать… кто твой отец?

На следующее утро, на рассвете, мне было велено предстать перед правителем.

Я быстро стряхнул остатки сна, чтобы явиться бодрым, и, торопливо одевшись, поспешил во дворец, служивший правителю временной резиденцией.

Небо было ясным. Влажный воздух уже прогрелся, хотя в нем еще чувствовалась прохлада после прогремевшей час назад грозы.

В этот день на утреннем небосводе был виден звездный бог Кецалькоатль[24], хотя я знал, что лишь немногие люди могли бы это отметить. Звездный бог — ярчайший объект ночного неба, а порой, в определенные дни года, он отчетливо виден и днем. Однако большинству людей невдомек, что иногда он появляется на небосводе днем, свет от него исходит очень слабый, так что увидеть его можно, лишь зная, куда смотреть… и обладая исключительным зрением. И знание, и зрение у меня были.

Я был допущен во внутренние покои и впервые оказался с правителем наедине. Это вызвало у меня растерянность, а когда я попытался пасть ниц, правитель жестом повелел мне оставаться на ногах.

— Я намерен принять участие в игре в мяч здесь, в Тахине, — заявил он.

Ничего необычного в этом заявлении я не нашел. Тлачтли считалось священнодействием, участие в котором не порицалось даже для знати и членов правящих домов. Правда, не все они выходили на площадку сами. Некоторые выставляли за себя рабов, становившихся знаменитыми игроками. И всякой игре сопутствовали безумные ставки.

— Принц Тицок, наследник трона Теотиуакана, желает укрепить союз с Толланом, вступив в брак с моей сестрой. Моя знать поддерживает этот союз. А я против него. Теотиуакану доверять нельзя. Они с алчной завистью взирают на наше изобилие и негодуют из-за того, что вынуждены платить нам дань.

Правитель мерил комнату шагами, разговаривая больше с самим собой, но потом устремил взгляд на меня:

— У меня есть сильное подозрение, что принц Тицок надеется через брак с сестрой стать моим наследником. А когда это случится, постарается ускорить мой уход из сего бренного мира. Итак, я вызвал Тицока сыграть со мной в тлачтли. Если он победит, то получит в награду мою сестру Цьянью, но, если проиграет, свадьба не состоится. А он сам умрет.

Заявление правителя ошеломило меня. Неужто это возможно — решать судьбу державы на игровой площадке?

Кецалькоатль смотрел мимо меня, явно не ожидая ответа, да и сам я был слишком потрясен, чтобы как-то высказываться по поводу услышанного. Я лишь чувствовал, что он напряженно размышляет о чем-то своем, возможно, даже пытается разобраться в одолевающих его противоречивых мыслях.

— Все будет передано в руки богов. Пусть они решают, быть ли этому браку, — заявил правитель. — Однако двое ближайших моих советников склонны полагаться на твои способности. Мне известно, что ты помогаешь Звездочету в важнейшей работе, тайной работе, о которой мы не станем говорить вслух. Поэтому я тоже доверяю тебе.

• Предыдущая
• 36/65
• Следующая