Первое дело Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 67

• Предыдущая
• 67/131
• Следующая

— Да.

— Мне необходимо встретиться с вами как можно скорее. Вы не разрешите заехать к вам?

— Вы хотите сообщить мне что-то неприятное?

— Мне нужно только получить от вас кое-какие сведения.

— Когда вам угодно меня видеть?

— Я могу выехать немедленно…

— Не мешай мне разговаривать, Жанно! — сказала она кому-то, должно быть ребенку.

Чувствовалось, что госпожа Руслэ удивлена, заинтригована, встревожена.

— Я жду вас, господин комиссар. Наша квартира на четвертом этаже.

Мегрэ любил парижские набережные в утренние часы. Вид их всегда пробуждал в нем множество воспоминаний. Особенно было приятно вспоминать о совместных прогулках с госпожой Мегрэ, когда они неторопливо бродили по берегу Сены через весь Париж. Мегрэ нравились также и та спокойная улица, и красивые дома, и зелень богатых кварталов, куда вез его сейчас в маленьком полицейском автомобиле инспектор Торанс.

— Подняться с вами, шеф?

— Пожалуй, не стоит.

В вестибюль, облицованный белым мрамором, вела двустворчатая дверь из кованого железа и стекла. Просторный лифт поднимался плавно и бесшумно. Мегрэ едва успел нажать кнопку звонка, как дверь отворилась, и лакей в белой куртке почтительно принял из его рук шляпу.

— Пожалуйте сюда!

У порога лежал красный мяч, на ковре валялась кукла, и в приоткрытую дверь комиссар успел заметить няню, уводившую по коридору маленькую девочку в белом. Отворилась другая дверь — должно быть, из будуара, расположенного рядом с гостиной.

— Входите, господин комиссар!

Мегрэ полагал, что госпоже Руслэ должно быть лет тридцать пять. Однако она выглядела куда моложе. Интересная брюнетка в легком летнем костюме. Взгляд столь же приветливый и мягкий, как и голос. Едва слуга затворил за собой дверь, как она обратилась к гостю:

— Садитесь, пожалуйста! С той минуты, как мне позвонили, я не перестаю ломать себе голову…

Вместо того чтобы прямо перейти к цели своего визита, Мегрэ невольно спросил:

— Сколько же у вас детей?

— Четверо: одиннадцати, девяти, семи и трех лет. Судя по всему, она впервые видела у себя в доме полицейского и теперь смотрела на него во все глаза.

— Вначале я подумала, не случилось ли чего-нибудь с мужем.

— Он в Париже?

— Нет, он на съезде в Брюсселе, и я тотчас же позвонила ему.

— Вы помните своего отца, мадам Руслэ? Казалось, она немного успокоилась. В комнате повсюду стояли цветы, а через большие окна виднелись деревья Булонского леса.

— Да, я его помню, хотя…

Она замялась.

. — Когда вы его видели в последний раз?

— Очень давно… Мне было тогда тринадцать лет…

— Вы еще жили в Мюлузе?

— Да… Я переехала в Париж только после замужества.

— Вы познакомились со своим будущим супругом в Мюлузе?

— Нет, в Ла-Боле, куда мы с мамой ездили каждый год.

Вдруг послышались детские голоса, крики. В коридоре кто-то шлепнулся.

— Извините меня, одну минуту. Она вышла, прикрыв за собой дверь, и что-то сказала тихо, но довольно решительно.

— Простите, пожалуйста… Дети сегодня не в школе, и я обещала пойти с ними гулять.

— Вы узнали бы вашего отца?

— Думаю, что да.

Мегрэ вытащил из кармана удостоверение личности Тубиба. Судя по дате выдачи документа, снимок был сделан лет пять назад. Это была обычная карточка, отснятая фотоавтоматом, какие стоят в крупных магазинах, на вокзалах или в полицейской префектуре.

Франсуа Келлер не побрился и не приоделся даже ради такого случая. Щеки его заросли густой бородой, которую он, вероятно, время от времени подстригал ножницами. Голова слегка облысела. Взгляд был рассеянный и безразличный.

— Это он?

Держа документ в слегка дрожавшей руке, госпожа Руслэ нагнулась, чтобы лучше его рассмотреть. Вероятно, она была близорука.

— Отец сохранился в моей памяти не таким, но я почти уверена, что это он.

И она еще ниже склонилась над карточкой.

— Вот с лупой я могла бы… Обождите, я сейчас принесу.

Госпожа Руслэ положила удостоверение на столик, вышла из комнаты и через несколько минут вернулась с лупой в руке.

— У отца был маленький, но глубокий шрам над левым глазом. Так и есть… Его довольно трудно различить на такой фотографии, но все же вот он. Взгляните сами!..

Мегрэ тоже посмел рел в лупу.

— Я так хорошо помню об этом шраме потому, что отец пострадал из-за меня… Как-то в воскресенье мы гуляли за городом. Мне было тогда около восьми лет… День выдался очень жаркий. Вдоль пшеничного поля росло много маков, и мне захотелось нарвать букет. А поле было окружено колючей проволокой. Отец раздвинул ее, чтобы я могла пролезть. Он придерживал нижнюю проволоку ногой и слегка нагнулся вперед… Странно, что я так хорошо помню эту сцену, хотя забыла многое другое! Нога у него, очевидно, соскользнула, и проволока, спружинив, ударила его по лицу. Мама боялась, что поврежден глаз. Вытекло много крови. Мы побежали на ближайшую ферму, чтобы промыть глаз и наложить повязку… Вот с тех пор у него и остался шрам.

Рассказывая об этой истории, она с беспокойством поглядывала на Мегрэ и, казалось, оттягивала ту минуту, когда комиссару придется сообщить ей подлинную причину своего визита.

— С ним что-нибудь случилось?

— Прошлой ночью его ранили, и притом в голову, но врачи думают, что его жизнь вне опасности.

— Это произошло в Париже?

— Да, на берегу Сены… Затем тот или те, кто на него напали, бросили его в воду.

Комиссар не сводил с нее глаз, следя, как она реагирует на его слова, но госпожа Руслэ и не пыталась укрыться от его пристального взгляда.

— Вам известно, как жил ваш отец?

— Лишь в общих чертах…

— То есть?

— Когда он нас покинул…

— Вы мне сказали, что вам было тринадцать лет. А вы помните, как он уехал?

— Нет. Утром я не нашла его дома и очень удивилась. Тогда мама сказала мне, что отец отправился в далекое путешествие…

— Когда вы узнали, где он находится?

— Через несколько месяцев маме сообщили, что отец живет в Африке, в лесах, и лечит там негров…

— И это было действительно так?

— Думаю, да… Позднее люди, встречавшиеся там с отцом, подтвердили эти слухи. Он поселился в Габоне, на врачебном пункте, расположенном в сотнях километров от Либревиля…

— И долго он пробыл в Габоне?

— Во всяком случае, несколько лет. Между прочим, в Мюлузе одни считали отца чуть ли не святым, другие… Мегрэ ждал. Поколебавшись, она добавила:

— Другие называли его фантазером, полусумасшедшим…

— А ваша матушка?

— Думаю, что мама смирилась со случившимся…

— Сколько ей сейчас лет?

— Пятьдесят четыре года… Нет, пятьдесят пять… Теперь я знаю, что отец оставил ей письмо, но она мне никогда его не показывала. Видимо, он написал, что не вернется и поэтому готов взять на себя все неприятности, связанные с разводом.

— Они развелись?

— Нет. Мама рьяная католичка…

— Ваш муж в курсе дел?

— Конечно. Мы от него ничего не скрыли.

— Вы знали, что ваш отец возвратился в Париж? Веки ее вздрогнули, и Мегрэ почувствовал, что она готова солгать.

— И да, и нет… Сама я никогда его не видела… И у нас с мамой не было полной уверенности, что он действительно вернулся. Впрочем, один из жителей Мюлуза рассказывал маме, что встретил на бульваре Сен-Мишель человека-рекламу, удивительно похожего на отца… Это был старый друг мамы… Он добавил, что когда он окликнул этого человека по имени, тот вздрогнул, но не признался…

— Ну, а вашей матушке или вам не приходила мысль обратиться в полицию?

— А зачем? Отец сам избрал свой удел… Он понимал, что не может жить с нами.

— Вас не тревожила его судьба?

— Мы с мужем не раз говорили о нем.

— Ас вашей матушкой?

— Конечно, я спрашивала ее об отце… и до замужества, и после.

— Как же она смотрит на эту историю?

— В нескольких словах трудно это объяснить. Мама его жалеет… И я тоже. Но иногда я спрашиваю себя: не чувствует ли он себя так счастливее…

• Предыдущая
• 67/131
• Следующая