Проклятие - "BNL" - Страница 39

Тут было так же. В тот самый миг, когда чужие губы коснулись губ Ле, тело под его руками изменилось.

Без звука, без шороха упала в нижнюю колбу последняя несуществующая песчинка.

Будь у напольных часов за его спиной стрелки, они остановились бы.

Скучную серость живых глаз без остатка поглотила безумная, нестерпимая, абсолютная зелень.

- Пробил час, - с улыбкой промолвила Богиня.

Лйорр рухнул бы перед ней на колени, не будь она Богиней, а не каким другим божеством, а он – ее самым верным священникам.

- Что ты сделала с девчонкой? – холодно спросил Ле, отстраняясь.

- Не переживай, - усмехнулась Богиня, - ее детская душонка все еще при ней. Когда я уйду, она вернется. Но мне же нужно было привести тебя сюда.

Ле кивнул.

- Я все думал, когда ты явишься, - поделился он. – Ждал тебя на пятый год, но, раз ты не пришла тогда, было бы умней всего понять, что до седьмой годовщины мне бояться нечего.

- Я выполняю условия, - сказала Богиня. – Никто не сможет попрекнуть меня тем, что я дала тебе меньше времени, чем обещала.

Фемто, до того момента стоявший как громом пораженный, шагнул вперед, резко выдохнул:

- Ты!..

Он узнал ту, кого никогда не видел.

Богиня повернулась к нему, и поначалу ее взгляд не выражало совсем ничего, как будто Фей был мухой, меньше, чем мухой. Потом ее красивое лицо озарила широкая улыбка. Но сказать она ничего не успела, потому что Фемто – о, какая ненависть горела в его черных глазах! – влепил ей пощечину.

Ле ожидал чего угодно. Взрыва, крика. Но только не звонкого удара плоти о плоть.

Богиня выпрямилась, с видом крайнего изумления коснулась покрасневшей щеки кончиками пальцев.

- Оказывается, бунтарство – это заразно, - проговорила она, и губы, алые, как закат, снова нарисовали погасшую было улыбку на фарфоровом лике. – И как тебе только не стыдно, Ле-Таир. Испортил невинного ребенка. Он ведь был просто прелесть, кроток, что твой агнец…

И, даже не договаривая толком, она ударила Фемто по лицу с такой силой, какой иная лошадь позавидовала бы, лягая задней ногой.

Темноволосая голова дернулась, поворачиваясь в профиль, но Фемто не двинулся, не двинулся его взгляд, устремленный куда-то в сторону.

Как будто и не бывало добрых десяти лет. Сейчас он был все тем же мальчишкой, что и когда-то, напуганным до слез и злым на свой страх…

Богиня ударила бы еще раз, если бы Ле не схватил ее за руку.

- Не тронь, - предостерег он. – Не забывай, зачем пришла.

Она уставилась на него своими невыносимыми глазами, как будто уже успела забыть, что он здесь, но сейчас снова вспомнила.

- Что я вижу, - проговорила она так, словно разглядывала его душу на свет. – Столько лет прошло, а ты до сих пор не понял, что такое «смирение»… Зато прекрасно знаешь, что такое «долг», верно?

Ле кивнул.

- То, что задолжал, нужно отдать, - сказал он. – Хочешь того или нет. У нас был уговор.

- Все такой же человек слова… - вздохнула Богиня и снова будто потеряла к нему интерес. Повернулась на каблуках, не торопясь обвела взглядом декорации.

- Хорош же ты, - проговорила она псевдозадумчиво. – Неужели ты доверяешь чужим людям, а своим – даже не сказать, что друзьям, просто своим – и слова не сказал о том, что происходит? Не рассказал про то, что мальчишку я как-то раз уже проклинала, и про то, куда ходил, тоже не рассказал?

Ле едва не скрипнул зубами. Она могла бы не спрашивать, потому что прекрасно знала, что он не сказал. Она видела насквозь и его, и Фемто, и Тома, и всех, кого хотела видеть. Но этак изящно она обратила на это их внимание. Показала, что он – не доверял. Что он – лгал им.

Теперь Фемто придется рассказать Руэ, с чего началась вся эта темная, мутная история. Это жестоко – заставлять его все объяснять…

- Какой им прок от этого знания? – произнес Ле вслух. – Я рассказал бы, если бы они могли помочь. Я рассказал бы им, если имелся бы хоть единый шанс, что они сумеют помочь. Если бы я хоть немного надеялся, я бы все рассказал. Но они ведь не могут. Я не хотел, чтобы они знали и терзали себя.

- А они терзали бы, - кивнула Богиня, - потому что любят тебя. Ты знал это. И именно потому сбежал тогда?

Ле кивнул. Больше ему сказать было нечего.

Фемто поднял голову.

- Я знал, - проговорил он неожиданно глухо и будто бы через силу. – Я должен был догадаться. Эти твои перчатки и все остальное… Ты ведь на самом деле не рассчитывал, что я не догадаюсь, почему ты ушел. Но потом ты вернулся, живой, хотя успел бы уже сотню раз умереть, если бы до сих пор был проклят, и эти шрамы, и я подумал, что… тебе удалось сделать это во второй раз…

- Во второй раз не вышло бы, - безжалостно возразила Богиня. – Это было бы опасным прецедентом.

- А я – не прецедент? – уточнил Фемто.

- Нет, - ответила Богиня. – Потому что ты не спасся. Тебя спасли.

Фей закусил губу, нервно скрестил руки на груди, обнимая самого себя. Ле видел, что ему хочется смолчать – но это было сверх его сил.

- Ле, - сказал Фемто, глядя прямо на него и сквозь него. – Ле, как ты мог так поступить со мной? Не ты ли учил меня, что никто не вправе решать, что для других есть благо?

Ле прерывисто выдохнул, сжимая кулаки.

- У меня не было права, - мягко ответил он, заставляя себя оставаться спокойным, - я знаю. Это была слабость, Фемто. Прости меня. Пусть не сейчас. Но когда-нибудь, прошу, пойми меня и прости.

Фемто закрыл глаза и отрицательно покачал головой.

Богиня наклонилась к нему, как любой взрослый к ребенку, улыбнулась почти ласково.

- А теперь послушай меня, Фемто де Фей, сын Филиппа де Фея, - сказала она. – Этот человек, которого ты собрался возненавидеть, возился с тобой добрых десять лет, защищал тебя от всего зла этого мира, а когда понадобилось отдать за тебя жизнь, сделал это с радостью – слышишь ты меня, с радостью. Я вижу, что у людей в головах. И за все эти восемь лет он ни разу, ни единого разу не помыслил о себе. И теперь ты хочешь его подвести?

Фемто отвел взгляд, но она крепко сжала пальцами его подбородок, подняла его голову так, чтобы видеть его лицо.

И тогда он молча качнул головой – нет, он совсем не хочет.

Богиня удовлетворенно кивнула и отпустила его.

- Так-то, - сказала она. – Постарайся помнить об этом, ваше величество.

Ле молчал.

Он знал, на что идет. С самого начала знал, что есть вещи, за которые не прощают.

И каждый раз умел убедить себя самого, что игра, вне всякого сомнения, стоит свеч.

- Стоит ли? – с сомнением хмыкнула Богиня, которой время не прибавило тактичности. – Чего ты достиг? Лишь получил вполне соответствующее действительности прозвище и работу местного еретика, а тем, кого любил, оставил только горькие, страшные воспоминания – от таких прячутся на дно бутылки или реки. Чего ты добился тем, что теперь на тебя показывают пальцами, и даже самые близкие тебе люди будут помнить только твою смерть, а не жизнь, а люди чужие и вовсе тебя забудут?

- Я делал то, что считал правильным, - просто ответил Ле.

- Вот именно, - указала Богиня, - то, что считал правильным. А не то, что действительно было правильным.

- А разве можно иначе? – пожал плечами Ле. – Мне нечем оправдывать себя. Существует так много вещей, нехороших вещей, которые люди делают просто потому, что они люди. Я лишен такой возможности. Мне не остается иного, кроме как пытаться понять, что действительно правильно. Правильно для всех.

Богиня смотрела на него очень внимательно и молчала.

- Дурак, - сказала она наконец. – Ты веришь в химеру. Не существует единственно правильного ответа. Каждый видит свое. Видит то, что хочет видеть, или то, что его научили видеть. Люди на то и люди, чтобы делать то, что свойственно делать людям, совершать все эти глупости и гадости, в то время как боги занимаются тем, чем должно заниматься богам.

- Например, травят мужей? – предположил Ле.

Богиня улыбнулась, и ее прищур не был недобрым.