Богатырские фамилии. Красные и белые (Сборники рассказов) - Алексеев Сергей Петрович - Страница 89

• Предыдущая
• 89/116
• Следующая

— Сегодня, ребята, полный у нас обед: первое будет, второе и третье.

Что же будет ребятам на первое?

— Бульон куриный?

— Борщ украинский?

— Щи зелёные?

— Суп гороховый?

— Суп молочный?

Нет. Не знали в Ленинграде таких супов. Голод косит ленинградцев. Совсем другие супы в Ленинграде. Приготовляли их из дикорастущих трав. Нередко травы бывали горькими. Ошпаривали их кипятком, выпаривали и тоже использовали для еды.

Назывались такие супы из трав — супами-пюре. Вот и сегодня ребятам такой же суп.

Миша Кашкин, местный всезнайка, всё точно про праздничный суп пронюхал.

— Из сурепки он будет, из сурепки, — шептал ребятам.

Из сурепки? Так это ж отличный суп. Рады ребята такому супу. Ждут не дождутся, когда позовут на обед.

Вслед за первым получат сегодня ребята второе. Что же им на второе будет?

— Макароны по-флотски?

— Жаркое?

— Бигус?

— Рагу?

— Гуляш?

Нет. Не знали ленинградские дети подобных блюд.

Миша Кашкин и здесь пронюхал.

— Котлеты из хвои! Котлеты из хвои! — кричал мальчишка.

Вскоре к этому новую весть принёс:

— К хвое — бараньи кишки добавят.

— Ух ты, кишки добавят! Так это ж отличные будут котлеты.

Рады ребята таким котлетам. Скорей бы несли обед.

Завершался праздничный обед, как и полагалось, третьим. Что же будет сегодня на третье?

— Компот из черешни?

— Запеканка из яблок?

— Апельсины?

— Желе?

— Суфле?

Нет. Не знали ребята подобных третьих.

Кисель им сегодня будет. Кисель-размазня из морских водорослей.

— Повезло нам сегодня. Кисель из ламинарии, — шептал Кашкин. Ламинарии — это сорт водорослей. — Сахарину туда добавят, — уточнял Кашкин. — По полграмма на каждого.

— Сахарину! Вот это да! Так это ж на объеденье кисель получится.

Обед был праздничный, полный — из трёх блюд. Вкусный обед. На славу.

Не знали блокадные дети других обедов.

Из чего он только не выпекался — ленинградский блокадный хлеб! Разные были примеси. Добавляли к ржаной муке — муку овсяную, ячменную, соевую, кукурузную. Применяли жмых — льняной, хлопковый, конопляный. Использовали отруби, проросшее зерно, мельничную пыль, рисовую шелуху и многое другое. По десять раз перетряхивали мешки из-под муки, выбивая возможное из невозможного.

Хлеб был кисловатым, горьковатым, травянистым на вкус. Но голодным ленинградцам казался милее милого.

Мечтали люди об этом хлебе.

Пять раз в течение осени и зимы 1941 года ленинградцам сокращали нормы выдачи хлеба. 2 сентября состоялось первое сокращение. Норму установили такую: 600 граммов хлеба взрослым, 300 граммов — детям.

Вернулся в этот день Валеткин отец с работы. Принёс хлеб. Глянула мать:

— Сокращение?!

— Сокращение, — отозвался отец.

Прошло десять дней. Снова с работы отец вернулся. Выложил хлеб на стол. Посмотрела мать:

— Сокращение?!

— Сокращение, — отозвался отец.

По 500 граммов хлеба в день стали теперь получать взрослые.

Прошло ещё двадцать дней. Наступил октябрь. Снова сократили ленинградцам выдачу хлеба. Взрослым — по 400 граммов на день, детям всего по 200.

Прошёл октябрь. Наступил ноябрь. В ноябре сразу два сокращения. Вначале по 300, а затем и по 250 граммов хлеба стали получать взрослые. Дети — по 125.

Глянешь на этот ломтик. А ломтик — с осиновый листик. Виден едва в ладошке. И это на целый день.

Самый приятный час для Валетки — это тот, когда с завода приходит отец, когда достаёт он из сумки хлеб.

Хлеб поступает к матери. Мать раздаёт другим. Вот — отцу, вот дедушке, бабушке, вот дольку берёт себе. А вот и ему — Валетке. Смотрит Валетка всегда зачарованно. Поражается одному: в его куске 125 граммов, а он почему-то больше других. Отцовского даже больше.

— Как же так? — удивляется мальчик.

Улыбаются взрослые:

— Мука в нём другая — детская.

Голод смертью идёт по городу. Не вмещают погибших ленинградские кладбища. Люди умирали у станков. Умирали на улицах. Ночью ложились спать и утром не просыпались. Более 600 тысяч человек скончалось от голода в Ленинграде.

Среди ленинградских домов поднимался и этот дом. Это дом Савичевых. Над листками записной книжки склонилась девочка. Зовут её Таня. Таня Савичева ведёт дневник.

Записная книжка с алфавитом. Таня открывает страничку с буквой «Ж». Пишет:

«Женя умерла 28 декабря в 12.30 час. утра. 1941 г.».

Женя — это сестра Тани.

Вскоре Таня снова садится за свой дневник. Открывает страничку с буквой «Б». Пишет:

«Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.».

Новая страница из Таниного дневника. Страница на букву «Л». Читаем:

«Лека умер 17 марта в 5 ч. утра 1942 г.».

Лека — это брат Тани.

Ещё одна страница из дневника Тани. Страница на букву «В». Читаем:

«Дядя Вася умер 13 апр. в 2 ч. ночи. 1942 год».

Ещё одна страница. Тоже на букву «Л». Но написано на оборотной стороне листка:

«Дядя Лёша. 10 мая в 4 ч. дня 1942».

Вот страница с буквой «М». Читаем:

«Мама 13 мая в 7 ч. 30 мин. утра 1942».

Долго сидит над дневником Таня. Затем открывает страницу с буквой «С». Пишет:

«Савичевы умерли».

Открывает страницу на букву «У». Уточняет:

«Умерли все».

Посидела. Посмотрела на дневник. Открыла страницу на букву «О». Написала:

«Осталась одна Таня».

Таню спасли от голодной смерти. Вывезли девочку из Ленинграда.

Но не долго прожила Таня.

От голода, стужи, потери близких подорвалось её здоровье. Не стало и Тани Савичевой.

Скончалась Таня. Дневник остался.

— Смерть фашистам! — кричит дневник.

Не гадалось. Не снилось. Не верилось.

— Подводы едут!

— Подводы едут!

Первым на ленинградской улице подводы увидел Димка.

Вышел на улицу — едут подводы. Кони ступают. Тянут телеги. Начал Димка считать подводы:

— Одна, вторая, шестая…

— Десять, пятнадцать, двадцать…

— Двадцать вторая, двадцать шестая…

Сбился со счёта:

— Тридцать седьмая, нет, тридцать шестая…

Прибежал он к соседской Нине:

— Подводы! Подводы! Сто сосчитал, и конца не видно.

Прибежал к закадычному другу Вите:

— Подводы! Подводы! Сто сосчитал, и конца не видно.

Вышли ребята на улицу. Едут подводы. Начала не видно. Конца не видно.

Сопровождают подводы люди.

Март. Небо весенним полно разливом. Ветер бежит с Невы.

— Откуда вы, дяденьки? — полезли ребята.

Прищёлкнул один языком.

— С берега дальнего, — бросил загадочно.

— Считай — с того света, — сказал второй.

Гадают ребята: откуда подводы? Ясно ребятам, что на подводах. Не скроешь от зорких глаз.

— Там хлеба горы!

— Там крупы!

— Мясо!

Откуда крупы? Откуда мясо? Хлеба откуда горы? Ленинград в блокаде. Кругом враги. Откуда, как в сказке, пришли подводы? «Считай — с того света». Как же эти понять слова?!

Гадают ребята.

Да, необычным был этот день. По улицам Ленинграда тянулся огромный обоз. За упряжкой идёт упряжка. За подводой идёт подвода. 240 подвод с продовольствием прибыло в этот мартовский день 1942 года в осаждённый врагом Ленинград.

Это был партизанский обоз. Хлеб, мясо, крупы, другое продовольствие привезли партизаны ленинградцам из районов, захваченных фашистами. Сберегли. Укрыли. Привезли ленинградцам. Пробились сквозь линию фронта. Болотами, тайными тропами проползли. Чудом каким-то остались целы.

— Получайте от нас, партизан, гостинец!

Тянется, тянется. Течёт, как река, обоз. От фашистов! Тайными тропами! Сюда — в Ленинград — обоз!

Смотрят ребята:

— А вдруг это снится?!

Смотрят ребята:

— А вдруг — мираж?!

Нет. Не мираж. Не мираж. Не снится.

Скрипят телеги. Идёт обоз.

• Предыдущая
• 89/116
• Следующая