Конагер - Ламур Луис - Страница 1

• 1/30
• Следующая

Унылая, выжженная солнцем равнина простиралась до самого горизонта. Справа она плавно переходила в невысокую гряду холмов, поросших редкими кедрами. Лошади брели устало, монотонно помахивая головами в такт движению. Только цокот их копыт да тоскливое постанывание тяжелого фургона нарушали первозданную тишину прерии, изнывающей от зноя под медно-красным небом. Последний городок остался в пятидесяти милях позади, последнее ранчо — ненамного ближе. И на всем пути — ни фермы, ни лачуги золотоискателя, ни изгороди… ни лошади, ни коровы, ни даже следа копыт.

Наконец он сказал:

— Еще пара миль — и мы дома. Видишь скалистый мыс? — Джейкоб указал рукояткой кнута. — Сразу за ним.

Она почувствовала, как в груди екнуло сердце.

— Какая здесь сушь!

— Да, сухо, — согласился он. — Плохой год. — И, помолчав, добавил: — Я не обещал тебе золотых гор, но эта земля наша, и все, что она принесет, тоже будет наше. И только от нас зависит, как воспользоваться дарами природы.

Фургон двигался слишком медленно, чтобы обогнать поднятую пыль, и она оседала на одежде, на бровях, в складках кожи. Дети, истомленные жарой, слава Богу, заснули. Наконец измученные путники перевалили через плоскую скалу и обогнули выступ.

Сердце ее упало. Перед ними, у подножия холма, стояла хижина — квадратный домик, один как перст — ни загона, ни сарая, ни кустика, ни деревца вокруг.

— Вот он! — В голосе Джейкоба звенела гордость. — Наш дом, Эви.

После трех лет совместной жизни она хорошо представляла, что чувствует сейчас ее муж. У него никогда не было своего дома, и до сих пор он ничем не владел, кроме одежды, которую носил, да плотничьих инструментов. Потребовалось много труда и сил, чтобы скопить денег на переезд. Для Джейкоба, уже немолодого человека с годами тяжкой работы за плечами, это был дом. Нет, она не может огорчить его своим разочарованием. Ее долг помочь ему.

— Мы посадим деревья, пробурим колодец… Ты увидишь, какая тут будет красота. Но перво-наперво надо купить скот. Без него здесь нечего делать.

Фургон покатился под уклон и остановился у дверей небольшой, но добротно сделанной хижины. Облако пыли, тянувшейся за ними всю дорогу, наконец улеглось.

Проснулся Лабан и сел, покачиваясь со сна.

— Пап, мы уже приехали? Мы дома? — спросил он.

Джейкоб подошел к двери, повозился чуть-чуть с замком и распахнул ее настежь.

— Вперед, Эви, у нас столько дел! Утром я уеду. Не будем терять времени.

Эви помедлила — в надежде, что по такому-то случаю он хотя бы поможет ей сойти с повозки. Она же не просит перенести ее через порог… в конце концов, они давно не молодожены. Но ведь это их первый дом! А он забыл о ней, сразу погрузившись в новые заботы, принялся распаковывать вещи.

Лабан и Руфь тем временем побежали к двери.

— Папа! — воскликнула девочка, первой сунув голову внутрь хижины. — Тут нет пола! Одна только земля!

— Придется обойтись, — буркнул отец.

Эви вздохнула и медленно слезла с повозки, сняв шляпу, стряхнула пыль с волос и вошла вслед за детьми в единственную комнату. Что делать, как расставить вещи — она знала, потому что все распланировала заранее, еще когда они складывали свой скарб в фургон. Да и носить-то предстояло немного.

До наступления сумерек ужин стоял на столе, постели были разостланы, дрова на завтра сложены у очага. Заботливо воссозданный маленький мирок их семьи, вращавшийся вокруг Эви, вновь ожил и приготовился к встрече с будущим.

Джейкоб построил хижину своими руками из местного камня, добытого тут же, неподалеку от ранчо. Состояла она из одной большой комнаты, но зато высокую крышу украшал веселый конек. Под ней разместился просторный чердак, на который вела приставная лестница. Все убранство комнаты состояло из квадратного стола, двуспальной кровати, двух стульев и лавки. Центром интерьера являлся большой очаг, придававший помещению некоторый уют. Полом служила крепко утрамбованная земля. Воду поселенцы брали из источника, находившегося в двадцати пяти ярдах за домом, футах в двадцати выше по склону.

Дети будут сидеть за столом на лавке, решила Эви, а спать на чердаке, на соломенных тюфяках. Она хорошо знала, что чердак — самое теплое место в хижине.

— Вот продадим скот, — пообещал Джейкоб, — и сразу все деньги пустим на достройку дома. Тогда и дощатый пол настелим.

Продадим скот! В лучшем случае через два года. А то и через все три. Три года на земляном полу? Эви всегда жила в бедности, но не в такой же. Однако вслух ничего не сказала. Она не станет ныть и приставать к нему. Джейкоб слишком долго вынашивал свою мечту. Что толку в жалобах или спорах, если они уже прибыли на место!

Он сберег четыре сотни долларов на покупку скота. Пусть покупает. Она потерпит. Муж говорил ей, что грезил о собственном ранчо еще задолго до свадьбы — даже задолго до своей первой женитьбы, до рождения детей… Сто шестьдесят акров земли и дом.

Джейкоб был степенным, работящим человеком доброй закваски, искусным плотником и каменщиком, но неудачи преследовали его, как свою добычу. Ему мало что удалось скопить в тяжелые годы депрессии и борьбы за выживание, во время долгой болезни его первой жены. К тому же ему постоянно приходилось выручать шурина, Тома Эверса, который не стеснялся брать у них взаймы.

От этого по крайней мере они теперь избавились. Когда покидали Огайо, Том ушел в очередной набег и наверняка потерял их след.

На заре, после завтрака на скорую руку, Джейкоб и Эви недолго постояли у дверей.

— Меня не будет несколько недель, — сказал он, глядя на восток. — Запасов у вас по крайней мере на месяц, если расходовать с умом, и деньги вам ни к чему, но я все же оставлю тебе пятьдесят долларов. Не трать их без крайней нужды.

Не так уж и много, но после смерти отца она впервые держала в руках деньги. Когда же от тех двухсот долларов отца осталась последняя пятерка, она вышла замуж за Джейкоба Тила, вдовца с двумя детьми, доброго, хотя и сурового человека.

— У вас есть ружье, — продолжал он, — а Лабан хороший охотник. Здесь водятся перепелки и дрофы. Если повезет, он подберется на выстрел к оленю.

Эви и дети, уже повскакавшие с постелей, долго стояли и смотрели, как он уезжал, сидя на гнедом коне прямо, не сгибая спины, полный планов и решимости, нечувствительный к пустякам, под весом которых ломаются иные судьбы.

Эви вернулась в хижину и притулилась у стола.

Ее отец, бродяга и мечтатель, плывущий по течению жизни, вечно полный мудрых советов, которых сам никогда не выполнял, говаривал:

«Когда не знаешь, как быть, Эви, сядь и подумай. Лишь разум выделяет человека из мира животных».

Вот сейчас ей очень надо подумать. Стояла засуха. Солнце опалило, иссушило землю, высосало влагу из травы, превратило деревья в сушняк. Джейкоба не будет несколько недель. К его возвращению она должна приготовить ему подарок — показать что-то такое, о чем можно сказать: «Вот, смотри, это сделала я!»

Выцветшее, затянутое пылью небо да пустынная, унылая земля мало давали пищи для ума, во всяком случае, для ее пытливого, беспокойного, живого ума. Прежде всего ей необходимо занять себя, а также и детей. На их попечении три лошади, которых надо выезжать, кормить, поить и давать им работу. Лабану одиннадцать лет, но ему приходилось помогать отцу и соседям — случалось доить коров, рубить дрова, участвовать в уборке урожая. Он сильный, честный мальчик и, похоже, испытывает к ней симпатию.

Руфь — живая, темпераментная, непоседливая девочка. Ей, пожалуй, больше всех будет недоставать общества.

Постепенно Эви определила свои планы. Они начнут с обследования окрестностей, изучат местную растительность, вскопают огород и проведут оросительную канаву от источника, заготовят дрова для очага и запас на зиму. Работа тяжелая и изнурительная, к тому же еще что-нибудь обязательно возникнет. Но должны быть и развлечения… какие-то увлекательные занятия после трудов. Лабану нужно давать больше свободы, хотя и не забывать о воспитании ответственности — он всего лишь мальчик, и довольно маленький мальчик.

• 1/30
• Следующая