Юмор начала XX века [сборник] - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/47
• Следующая

XVI

был слеп, показывает следующий исторический факт. Когда ему доложили, что национальное собрание отказалось разойтись, он всплеснул руками и сказал: — Да ведь это каприз! — Нет, государь, — возразили ему, — это скандал. Через несколько дней ему донесли, что парижские граждане организовывают милицию. Опять всплеснул руками король: — Да ведь это скандал! — Нет, государь, — возразили ему, — это уже бунт. А через два дня, когда парижане взяли и разрушили Бастилию, король, узнав об этом, снова патетически всплеснул руками и воскликнул: — Да ведь это бунт! — Нет, государь, это уже революция! Тогда король успокоился и даже переехал из Версаля в Париж. У Людовика

XVI

оставался еще прекрасный выход, которым он мог спасти свое положение: стоило ему только выбросить за двери всех придворных, которые оказывали на него давление, всех тунеядцев, ленивых и глупых негодяев. Вместо этого он: 1) под давлением приближенных задумал бежать за границу. Был пойман и привезен в Париж; 2) под давлением придворных вступил в переговоры с иностранными государствами, прося у них помощи против Франции. За это Франция приговорила короля к смерти. Он умер 21 января 1793 года под ножом гильотины и перед смертью впервые держал себя твердо и спокойно… Вероятно, потому, что почти никто уже не оказывал на несчастного короля давления. Умер король, искупив кровью все безумства своих пышных предшественников, искупив разорение и упадок страны, искупив страшную гнусно — пророческую фразу своего деда: — После меня хоть потоп! Террор Национальное собрание передало власть Законодательному собранию, а Законодательное собрание — Национальному конвенту. Если можно так выразиться, Франция левела с каждым днем. Сначала у власти стояли жирондисты, казнившие врагов свободы, но когда они оказались недостаточно левыми, их сменили монтаньяры. Монтаньяры с Робеспьером, Дантоном и Маратом во главе, конечно, немедленно казнили жирондистов как врагов свободы. Когда все жирондисты были казнены, Робеспьер остановил свой рассеянный взор на Дантоне и подумал: “А не казнить ли Дантона как врага свободы?” Когда он предложил это товарищам монтаньярам, те очень обрадовались и казнили товарища Дантона. Впрочем, вскоре после этого монтаньяры задали сами себе вопрос: “А не отрубить ли голову товарищу Робеспьеру?” Сделали это. У Робеспьера был товарищ — монтаньяр Сент — Жюст. Отрубили голову и Сент — Жюсту. Таким образом, из всей компании один только Марат умер своей смертью. Он был убит в ванне — Шарлоттой Корде, “одной мечтательной девушкой”, как мягко выражается Иловайский. НАПОЛЕОН БОНАПАРТЕ В то время как жирондисты и монтаньяры потихоньку рубили головы друг другу, Наполеон Бонапарте потихоньку выдвигался вперед. — Кто же такой был Наполеон Бонапарте? — спросит любопытный читатель. Это был обыкновенный артиллерийский офицер, выдвинувшийся при осаде Тулона. Здесь мы категорически должны опровергнуть утверждение некоторых историков, которые производят имя великого Бонапарте от его военных подвигов на поле брани (На — поле — он). Во — первых, если бы это было так, то простая грамотность требовала бы иной орфографии, а во — вторых, Наполеон был французом, более того — корсиканцем, корсиканцы же, как известно, по — русски не говорят, почему назвали бы Наполеона по — французски; кроме того, имена обыкновенно даются еще при рождении, когда самый проницательный человек не может определить размера будущих ратных подвигов ребенка… Вообще, солидный читатель, мы уверены, не придаст серьезного значения этой неосновательной гипотезе… Секрет успеха Наполеона, если вдуматься в него, оказывается очень прост: армия была предана ему душой и телом, а добиться такой привязанности у простых честных солдат было очень легко. Мы сообщим рецепт успеха Наполеона на тот случай, если кто?нибудь из главнокомандующих и вообще генералов пожелает им воспользоваться. РЕЦЕПТ УСПЕХА Предположим, кто?нибудь из читателей попал со своим войском в Египет. Предстоит упорная битва… Вы, не отдавая никаких сухих приказов и кисло — сладких распоряжений (вроде: “Братцы, постоим же за матушку — родину… братцы, лупи неприятеля в хвост и гриву — получите потом по чарке коньяку!”), просто выбираете пару — другую пирамид повыше и указываете на них пальцем. — Солдаты! — кричите вы. — Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид! Простодушные солдаты поражены. — Так много? — шепчут они. — Бросимся же, братцы, в бой!! Если разобраться в сказанной вами фразе — в ней не найдется ничего существенного. Но закаленный в боях воин нетребователен. Ему многого не надо. “Сорок веков” его восхищают. Если вблизи нет пирамид, можно придраться к чему?нибудь другому и опять привести солдат в крайнее возбуждение. Например, кругом пусто, а сверху светит обыкновенное солнце. — Солдаты! — торжественно говорите вы. — Это то самое солнце (как будто бы есть еще другое), которое светило во время побед Людовика XII! Не нужно смущаться тем, что злосчастный Людовик

XII

не имел ни одной победы — всюду его гнали без всякого милосердия… Неприхотливым воинам это неважно. Лишь бы фраза была звонкая, эффектная, как ракета. Конечно, полководец должен сообразоваться с темпераментом и национальностью своих солдат. Немца на пирамиду не поймаешь. Ему нужно что?нибудь солидное, основательное или сентиментальное. Немцу можно сказать так: — Ребята! Нас сорок тысяч, а врагов — пятьдесят. Но они все малорослые, худые, в то время как вы — толстые, большие. Каждый враг весит в среднем около трех пудов, а вся ихняя армия — сто пятьдесят тысяч пудов. В нас же, в каждом, — около пяти пудов, то есть вся наша армия на пятьдесят тысяч пудов тяжелей ихней. Это составит двадцать пять процентов. Неужели же мы их не поколотим? Кроме того, немец любит слезу. — Солдатики! — говорите вы, сдерживая рыдания. — Что же это такое? Неужели ж мы не победим их? Если мы их не победим, подумайте, как будут огорчены ваши добрые мамаши, вяжущие на завалинке шерстяной чулок, и ваши престарелые папаши, пьющие за газетой свой зейдель пива, и ваши дорогие невесты, которые плачут и портят свои голубые глазки. И все заливаются слезами: полководец, солдаты… даже последний барабанщик плачет, утирая слезу барабанными палками. Потом все бросаются в бой и побеждают. Легче всего разговаривать с китайскими солдатами. Им нужно привести такой аргумент: — Эй, слушайте там: все равно рано или поздно подохнете как собаки. Так не лучше ли подохнуть теперь, всыпав предварительно врагу по первое число! Есть еще один прием, к которому Наполеон часто прибегал и который привязывал солдат к полководцу неразрывными цепями. Холодное, туманное утро… Солдаты жмутся у костров, сумрачны, в ожидании битвы. Наполеон выходит из палатки и отзывает от костра одного солдата. — Э… послушай, братец! Как зовут того солдата с усами, которому ты давал прикуривать и который так весело смеется? — Этот? Жан Дюпон из Бретани. Он вчера письмо получил от больной матери, которая уже выздоравливает, и поэтому сейчас рад, как теленок. Наполеон направляется к указанному солдату. — Здорово, Жан Дюпон! Дюпон расцветает… Император знает его фамилию! Император его помнит! — А что, Жан Дюпон, ведь прекрасная страна ваша Бретань? Дюпон еле на ногах стоит от счастья. Император Франции знает даже, откуда он! — Ну, как твоей матери — лучше теперь? Выздоравливает? Если бедный солдатик не сходит сразу с ума от удивления и восторга, он падает перед чудесным повелителем на колени, целует руки и потом пытается убежать с определенной целью раззвонить товарищам обо всем, что произошло. Но Наполеон удерживает его. — Скажи, от кого ты сейчас закуривал папиросу? Такой рыжий. — А! Этот? Мой товарищ парижанин Клод Потофе. Сирота. Отца его убили во время взятия Бастилии, и у него теперь, кроме невесты, маленькой Жанны, никого нет в Париже. Часа через два Наполеон натыкается на Клода Потофе. — Здорово, старый товарищ, Клод Потофе! Небось, сам здесь — хе — хе! — а мысли в Париже, около маленькой Жанны. Эх ты, плутишка! Ну, посмотрим, такой ли ты забияка в сражении, как твой отец, который свихнул свою старую шею около Бастилии четырнадцатого июля. Клод Потофе падает от изумления в обморок, а когда приходит в чувство, говорит своим товарищам, захлебываясь: — Вот это полководец! Нас у него двести тысяч, а он знает и помнит жизнь каждого солдата как свою собственную… НАПОЛЕОН — ИМПЕРАТОР Если изучить как следует жизнь и деятельность Наполеона I, то придется сознаться, что этот человек подорвал в нас всякое уважение к истории человечества, к солидности и постепенности в прохождении того величавого медлительного пути, который свыше намечен народам мира. Этот бывший артиллерийский офицерик носился по всей Европе, как собака, которой привязали к хвосту гремящую жестянку — честолюбие, дрался, как лев, хитрил, как лисица, пролез сначала в генералы, потом в первые консулы, потом в императоры и споткнулся только тогда, когда дальше идти было некуда, — вся человеческая прыть и прекрасная в своем ослепительном блеске наглость была исчерпана до конца. Пишущий эти строки счастлив, что ему представляется возможность закончить “Всеобщую историю” человечества жизнью Наполеона I — таким могучим аккордом, таким грандиозным апофеозом, который с самой беспощадной ясностью подчеркивает тщету всего земного, эфемерность так называемых “исторических и прочих условий”. Маленький человечек в треугольной шляпе и сером походном сюртуке захотел сделаться французским императором. Он им сделался. Это так легко. У него не было никаких предков королевской крови, никакой предшествующей династии, никаких традиций. Вероятно, поэтому он стал поступать дальше с прямотой и бесцеремонностью варвара, попавшего в музей, наполненный драгоценными реликвиями старины, прекрасными обветшалыми тронами и портретами целых поколений королей, к которым он относился с ироническим пожатием плеч разбогатевшего лавочника — себе на уме… Сделавшись императором, он на минутку приостановился, призадумался, положив палец на губы, и махнул рукой: — Эх! Сделаюсь уж кстати и королем Италии! Кстати, сделался и королем Италии. Наместником туда назначил пасынка своего Евгения Богарне, который при других условиях торговал бы на Корсике прованским маслом в розницу или занимался корсиканской вендеттой — делом, не требовавшим больших расходов, но и не дававшим никакой прибыли. Можно вообразить, как смеялся в тиши своего кабинета или походной палатки Наполеон, раздавая направо и налево своим бедным родственникам троны и королевства. Это делалось с такой легкостью и простотой, с какой сытый буржуа дарит своим бедным друзьям и родственникам старые галстуки и жилеты, отслужившие хозяину свою службу. Например, докладывают Наполеону: — Вас там в передней спрашивают. — Кто спрашивает? — Говорит — ваш братец Иосиф. Да только подозрительно, правда ли это? Уж больно вид них… подержанный. — Ага! Зови его сюда. Брат входит, мнется, переступая с ноги на ногу, мнет измызганную шапчонку в руках… Добрый Наполеон лобызается с братом. — Жозеф! Ты! Очень рад тебя видеть. Что это ты в таком непрезентабельном виде? — Я к тебе… Нет ли местечка какого? Наполеон трет лоб. — Гм… Местечка… Можно было бы назначить тебя вице — королем в Италию, но туда я уже Женю посадил. Местечко занято. Разве вот что: как тебе улыбается Неаполитанское королевство? — Ну, что ж… У меня положение такое, что пойду и на это. — Вот и прекрасно. Завтра же можешь и выехать. Скажи там, что я назначил тебя неаполитанским королем. Спроси, где трон, тебе покажут. Да я лучше записочку напишу… — Вас там спрашивают, в передней. — Кто? — Говорят, братец Людовик. Вид тоже… тово… — Бедняга! Зовите его сюда! Здорово, Людовик! Небось, тоже за местечком?.. Ну — с, пораскинем мозгами. Что у нас занято и что свободно? В Италии королевствует Евгений, а в Неаполе Жозеф… Гм… А, вот! Голландия! Хочешь быть голландским королем? — Голландским? Другого ничего нет? — Пока не предвидится. — Ну, хочу. — Ну, ладно. Впрочем, не только к своим родственникам относился тепло добрый Наполеон. За короткое время он сделал совершенно посторонним людям такие одолжения: Герцогу Баварскому дал титул короля. Герцогу Вюртенбергскому дал титул короля. Курфюрсту Саксонскому дал титул короля. Курфюрсту Баденскому дал титул великого герцога. Однажды Наполеону взгрустнулось. — Что бы такое сделать? После недолгого размышления он образовал из западно — германских владений “Рейнский союз”, а себя назвал “протектором” этого союза. Сам себя назвал. Никто не называл. Но когда он назвал себя протектором, все без споров стали называть его протектором. Случилось однажды так: был у Наполеона еще третий брат Иероним, а королевств свободных больше не было… Что же делает умный Наполеон? Были у Пруссии какие?то земли “к западу от Эльбы”. Наполеон отнимает их у пруссаков, составляет из них Вестфальское королевство и — отдает брату. — На, милый. Ты хоть и младший, но будь не хуже других. Тоже не лыком шит! Когда у Наполеона не осталось больше свободных родственников, он принялся за своих генералов. Брата своего Иосифа перевел из Неаполя в Испанию (“довольно тебе, плутишка, быть неаполитанским королем, будь испанским”), а генерала Мюрата посадил на очистившийся неаполитанский престол. Тех же генералов, которые не пользовались его расположением, Наполеон без всякого сожаления сажал на второстепенные троны. Так, его маршал Бернадот был посажен на шведский престол. Историки рассказывают, что по этому поводу между Бернадотом и Наполеоном произошла тяжелая сцена. — Сами садитесь на этот престол, — орал несдержанный Бернадот. — На что он мне? Не видал я вашего шведского престола! — Ничего, голубчик, сядешь! Не велика птица, — посмеивался Наполеон. — Другие люди как люди, — рыдал огорченный Бернадот, — у того неаполитанский престол, у того испанский, а мне… Конечно… Понимаем — с, понимаем — с… Мы уже не нужны! Мы уже свое сделали! Ха — ха!.. Шведский престол… — О милый мой, — говорил мечтательно притихший Наполеон, — было время, когда и я бы с радостью ухватился за шведский престол… — Было время… Конечно! Было время, когда мы без штанов бегали. Но это в прошлом, это золотое детство! А теперь, раз человек вырос, сделался солидным — вы обязаны дать ему престол, и не какой?нибудь, а большой, хороший. — Ну ладно, старый ворчун. Садись пока на то, что есть, а потом мы тебе подыщем что?нибудь получше… Что ты скажешь, например, об Австрии? Хе — хе. Только этой хитростью и можно было сломить упрямого Бернадота. История говорит, что Бернадот так и кончил свою опальную жизнь в тиши и неизвестности, всеми забытый на своем шведском престоле… КОНЕЦ НАПОЛЕОНА Наполеона погубило то, что он вздумал вести победоносную войну с русскими. Удивительнее всего, что так оно и случилось: Наполеон, действительно, вел победоносную войну с русскими. Всюду русские отступали, Наполеон побеждал, русские уходили из Москвы, Наполеон вступал в Москву, русские терпели поражения, Наполеон терпел победы. Кончилось тем, что Наполеон потерпел последнюю победу при Березине и ускакал в Париж. Солнце склонилось к западу… Собака с прикрепленной к хвосту жестянкой — честолюбием была затравлена, загнана и — погибла. Наполеон был щедрее победивших его союзников. Он дарил последнему из своих маршалов целые королевства, а союзники подарили ему, императору, маленький островок Святой Елены и одного подданного — конвойного сторожа, ухаживавшего за императором. Гордый император терпеливо улыбался, а потом согнал улыбку с лица и умер, сложив в последний раз по — наполеоновски руки, — те самые руки, которые долгое время жонглировали “исторически сложившимися государствами” без всякой церемонии и деликатности. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Более философского, поучительного и мудрого заключения “Всеобщей истории”, чем жизнь и деятельность Наполеона I, придумать нельзя. У Наполеона не было своего личного герба (за хлопотами он забыл обзавестись им), но если бы был у Наполеона личный герб, ему приличествовала бы такая надпись: “Vanitas vanitatum et omnia vanitas”… Что значит в переводе: “Не боги горшки обжигают”. РУССКАЯ ИСТОРИЯ НАЧАЛО РУСИ I СЛАВЯНЕ Люди с русыми волосами, серыми глазами и румяными лицами назывались славянами. Все же остальные назывались славянофилами и неославянами. Славяне любили быть высокого роста и энергично тянулись головами к небу. С малорослых они отбирали подписку, в которой малорослый обязывался в известный срок вырасти и достигнуть известной нормы. Когда же по истечении срока давшие подписку не вырастали, их ссылали на берега Днепра, где малорослые вскоре и основали свое собственное государство под названием Малороссия. В отместку за ссылку малороссы и придумали пословицы: “высокий до неба, да дурний як треба” и “велика Федора, да дура”. Жили славяне на берегах рек, но им не запрещалось отлучаться от берегов и совершать прогулки вне черты славянской оседлости. Занимались они ловлей невест, рыб и зверей. Первых, вторых и третьих было такое множество, что часто ловили их голыми руками и даже голыми ногами, ибо в летнее время славяне ходили почти голыми, каковое платье в те времена считалось весьма модным и щеголеватым. Рыбу славяне жарили и варили. С зверей снимали шкуру и отпускали их на волю. Невесты же в свою очередь сдирали шкуру с славян и отсылали своим родителям. Последний акт назывался “вено”. Характер славян представлял смесь хороших и дурных качеств. С одной стороны они были храбры, но с другой стороны храбры не были, вследствие чего исход битвы зависел от того, с какой стороны к ним подходил неприятель — с храброй или не с храброй. Сражались они врассыпную, но, потеряв сражение, бежали дружной толпой и сомкнутыми рядами. Иногда они прибегали к хитрости. Притворным бегством заманивали неприятеля в лес и оттуда больше не выходили, оставив, таким образом, неприятеля с носом и в дураках. Славяне отличались большим гостеприимством. Гостю отводилось лучшее место в доме и отдавались лучшие куски. Позволялось даже украсть у соседа, чтобы угостить странника. Позволялось даже любимую жену отдавать гостю. Но какой счет потом представлялся гостю, неизвестно историкам. Должно быть, счет представлялся порядочный. Это видно из того факта, что к славянам не часто ездили в гости. Брак у них заключался без излишних проволочек. Мужчина накидывал на голову нравившейся ему женщины мешок, связывал руки и тащил в свой дом; таким образом, брак заключался с обоюдного согласия. Еще меньше проволочек требовал развод. Например, отделение головы от туловища у жены считалось достаточным поводом к разводу, и с первого же момента муж, отрубивший голову жене, считался снова холостым и мог беспрепятственно жениться на другой. Религия у славян была простая и общедоступная. Они поклонялись всему, что бог послал. Увидят пень и станут перед ним на колени. Поймают зверя и давай перед ним молиться, прежде чем снимут с него шкуру. Один пень сделал большую карьеру. Для него построили храм и наняли жрецов. Пню дали имя Перун и подчинили ему солнце, гром и все остальные божества. Некоторые из славянских племен жили в городах и управлялись князьями. Князья же неизвестно кем управлялись, и хотя некоторые историки уверяют, что они управлялись вечем, но им никто еще до сих пор не поверил. II ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА Племя русь в первый раз появилось в России в 862 году. Откуда оно появилось, никому не было известно. Все в этом племени были беспаспортные и на расспросы летописцев давали уклончивые ответы. — Мы происходим от Адама! — говорили одни. Летописцы накидывались на свои пергаменты, чтобы записать эти слова. Но тут подходили другие из племени русь и не без лукавства замечали: — Вас обманули, господа летописцы. Мы происходим от Евы. И бедные летописцы тщетно ломали головы, стараясь угадать, какой из этих двух разноречивых ответов можно считать верным. Жили тогда славяне, следуя строго обычаям предков, — в вечной ссоре и беспрерывной драке между собой. Синяк под глазом или вывороченная скула, как у нынешних боксеров, считались почетными знаками и лучшим доказательством мужской красоты и отваги. Несмотря, однако, на отчаянную отвагу, славяне всем платили дань, не желая, по — видимому, отступать от преданий седой старины. Северные славяне платили дань варягам. Южные — хазарам. Восточные — половцам. Западные — немцам. Юго — восточные славяне платили и немцам, и варягам. Иногда северные славяне тайком от южных славян приносили дань хазарам. Когда это обнаруживалось, южные славяне в долгу не оставались и, выбрав ночку потемнее, отправлялись тайком от северных славян к варягам и приносили им дань. На этой почве у южных и северных славян весьма часто возникали войны, которые в большинстве случаев кончались вничью. Южные славяне возвращались к себе на юг, сообщая всем по дороге: — Здорово мы отколотили северных славян. Больше не сунутся с данью к нашим хазарам. Северные же славяне всем по дороге рассказывали: — Ну и отдубасили мы южных славян! Будут знать, как платить дань нашим варягам! В конце концов славяне всех стран света так перессорились между собой, что вмешательство иностранных государств стало необходимым. Славяне не стали ждать, пока чужеземцы придут в их страну, и сами позвали их к себе. — Так?то почетнее будет! — сказали умные славяне. И отправили к чужеземцам послов.

• Предыдущая
• 37/47
• Следующая