Рожденная для славы - Холт Виктория - Страница 44

• Предыдущая
• 44/131
• Следующая

Я шептала в ответ:

— Боже, храни вас всех. Благодарю вас, милые, от всего сердца.

Я купалась в лучах народной любви и старалась показать своим подданным, что ценю их признательность гораздо больше, чем все мои предшественники. Люди приносили мне цветы, я благодарила и клала букеты в колесницу.

Особенно понравилась мне картина, которую я увидела на улице Грейсчерч. Там были изображены мои предки: бабушка Елизавета Йоркская выходила из гигантской белой розы, протягивая руку моему деду Генриху VII, выходившему из розы алой; особенно растрогало изображение моей несчастной матери, соседствующее с портретом отца. Впервые после казни Анны Болейн ей оказывали столь высокие почести. От моих родителей исходила золотая ветвь, на которой была изображена я сама — на золотом троне, украшенном алыми и белыми розами.

Проявив неподобающую монарху несдержанность, я захлопала в ладоши. По правде говоря, любовь народа была мне куда дороже, чем соблюдение традиций, Господь наделил меня способностью находить общий язык с простыми людьми.

По пути следования моего кортежа устраивались спектакли, разыгрывались живые картины, пели детские хоры. На Чипсайде из окон домов были вывешены ковры и гобелены. Вновь и вновь я клялась себе, что буду верой и правдой служить своему народу, воздам ему за любовь сторицей.

В утро коронации я перебралась из Тауэра в Уайтхолл, а оттуда проследовала в Вестминстерскую церковь. В алом бархате, отороченном горностаем, я выглядела истинной государыней. Накануне возникло неожиданное осложнение — ни один из епископов не соглашался короновать меня. Они знали, что я намерена объявить себя главой английской церкви, и это не могло нравиться прелатам. Я же считала, что, лишь последовав примеру моего отца, смогу добиться, чтобы в моем королевстве воцарились здравый смысл и веротерпимость. Поскольку кафедра архиепископа Кентерберийского, главного пастыря страны, пустовала, церемонию должен был провести следующий по иерархии архиепископ Йоркский, Николас Хит. Однако этот пастырь, осведомленный о моих планах, решительно отказался совершать обряд. Тансталл, епископ Дупхэмский, заявил, что он стар и болен. Так и вышло, что выбор пал на Оуэна Оглторпа, епископа Карлайлского.

Олгторп сначала тоже пытался отвертеться. Ему не пришло в голову ничего лучшего, как объявить, что он не располагает облачением, подобающим столь торжественному случаю. Тут меня удивил мой давний враг епископ Боннэр — он одолжил Олгторпу свою митру. Противодействие князей церкви меня изрядно тревожило, но я знала, что оно неизбежно. Если выбирать между пастырями и паствой, я всегда сделаю выбор в пользу последней.

И вот я стала перед алтарем, и епископ помазал меня на царство. Эта процедура не доставила мне особого удовольствия, ибо освященное масло довольно скверно пахло, однако пришлось потерпеть.

Гораздо больше понравился мне следующий обряд, когда я облачилась в золотую мантию, а епископ возложил на мою голову корону. Я села на трон, а подданные один за другим преклоняли у моего престола колени и давали клятву верности. То были минуты высшего блаженства.

Затем в Вестминстерском дворце начался праздничный пир. Как положено по традиции, сэр Эдуард Даймок въехал в зал верхом и на глазах у восьмисот приглашенных, не считая многочисленных слуг, бросил на пол перчатку. Я думаю, вряд ли кто-нибудь из присутствовавших на пиру когда-нибудь забудет этот день. В последующие годы, полные опасностей и испытаний, воспоминание о дне коронации не раз согревало мне сердце. Я сидела в алом бархате и горностае, с короной на голове, а двое знатнейших лордов королевства, Уильям Ховард и граф Суссекс, собственноручно прислуживали мне. Правда, я почти ничего не ела. Я вообще никогда не отличалась хорошим аппетитом, а в тот день от волнения и вовсе было не до еды. Мысленно я давала себе обет посвятить всю свою жизнь служению государству, как монахиня дает обет всю жизнь служить церкви.

Пир закончился на рассвете, и лишь тогда я смогла удалиться в опочивальню.

Там меня ждала моя Кэт.

— Ты устала, любовь моя, — весьма бесцеремонно объявила она. — Давай-ка Кэт уложит тебя в постель.

— Сударыня, — насупилась я. — Не забывайте, что вы разговариваете с королевой.

— Королевой ты будешь завтра, — отмахнулась Кэт. — А сейчас ты просто усталая маленькая девочка.

Я с наслаждение сбросила с себя тяжелый наряд. Не было сил даже на то, чтобы препираться с Кэт.

Я лежала в кровати, думала о самом торжественном дне в своей жизни и мечтала о будущем.

Я много времени проводила в беседах с Уильямом Сесилом, и он все настойчивее уговаривал меня выбрать себе мужа.

— Король французский объявил Марию Стюарт английской королевой, а своего наследника — английским королем, — сказал он.

— Ну и пусть, — пожала плечами я. — Пустые слова. Я — коронованная и помазанная государыня этой страны. Неужто вы думаете, что англичане когда-нибудь согласятся признать своей королевой какую-то Марию Стюарт, наполовину шотландку, наполовину француженку? Ведь шотландцы и французы — наши давние враги.

— Народ не всегда спрашивают, чего он хочет. Хорошо бы обезопасить ваше положение. Лучше всего родить наследника.

— Я не желаю вступать в брак, — отрезала я.

— И все же обзавестись мужем и родить ребенка было бы мудрее, — настаивал Сесил.

Я решила, что не стану тратить время на бесполезные споры. Пускай сначала появятся претенденты на мою руку, а там будет видно. Долго ждать не придется — в этом я не сомневалась. Пока же я могла заняться вопросами веры. Я знала, что народ хочет, чтобы я восстановила протестантскую церковь и прекратила религиозные гонения.

Наконец решение было принято. Я сама возглавлю церковь своего королевства, папский престол мне больше не указ.

Я отправлю послания государям Швеции, Дании и Германских княжеств, где утвердилась протестантская вера, предложив этим странам дружбу и союз. Одновременно я повелела сэру Эдуарду Карну, которого Мэри назначила послом Англии при дворе папы Павла IV, известить его святейшество о моем восшествии на престол, а также о том, что я не намерена впредь прибегать к принуждению в вопросах веры.

Как и следовало ожидать, папа пришел в крайнее негодование, но это ничуть меня не смутило. Раз уж я собралась порвать с Римом, неудовольствие его святейшества волновать меня не должно.

Карн донес, что его святейшество вообще не вполне понимает, как может взойти на престол особа, рожденная вне брака. По мнению папы, прямой наследницей английского престола является Мария, королева Шотландии и наследная принцесса Франции.

Однако, сообщалось далее, его святейшество готов рассмотреть вопрос о правомочности моих притязаний на английский престол.

В ответ я потребовала, чтобы мой посол вернулся в Англию. Папа пригрозил несчастному Карну, что в случае отъезда из Рима тот будет отлучен от церкви. Карн, убежденный католик, один из самых ревностных сторонников моей сестры, растерялся и по некотором размышлении предпочел остаться в Италии. Я не винила его. Раз уж решено не прибегать к принуждению в вопросах веры, пускай каждый выбирает себе религию по вкусу.

Желая меня унизить, папа отыгрался на злополучном Карне — лишил его статуса посла и назначил на малопочтенную должность управляющего Английским госпиталем в Риме.

Я сказала Сесилу, что нам не следует настаивать на высылке Карна из Италии и обострять конфликт с папой. Сесил полностью со мной согласился, и мы решили оставить дело без последствий. Главное — я заявила всему миру о своих намерениях.

Однако была проблема, которая занимала мое окружение еще больше, чем вопрос религии. Все мои приближенные были твердо уверены, что я должна как можно скорее найти себе супруга. Брак! Это слово одновременно завораживало и пугало. Не могу сказать, чтобы мне не нравились мужчины — наоборот, я всегда испытывала к ним огромный интерес. Все дело в том, что во мне уживались два противоположных начала. Конечно, в каждом из людей присутствуют разные грани характера, но мало в ком противостояние взаимоисключающих качеств достигает такой остроты. Природа наделила меня быстрым, живым умом, я всегда поражала учителей сообразительностью и тягой к знаниям. Это качества, которые необходимы великому монарху. Но в то же время я всегда имела склонность к кокетству и тщеславию. Мне нравились комплименты и льстивые речи, даже если разум подсказывал, что верить приятным словам нельзя. Мне нравилось, когда мужчины добивались моей любви, и я старалась не слушать голоса рассудка, твердившего, что ухажерам нужна не я, а слава и богатство. Мне часто случалось обманывать саму себя, но при этом в глубине души я всегда знала, что я ввергаю себя в добровольное заблуждение.

• Предыдущая
• 44/131
• Следующая