Приключения Рольфа - Сетон-Томпсон Эрнест - Страница 32

• Предыдущая
• 32/40
• Следующая

И перешёл после этого к колыбельной песне «Голый медведь никогда не тронет тебя».

Он смолк и, задумавшись, смотрел на огонь. Рольф осмелился, наконец, сказать ему после довольно продолжительной паузы:

— Матери моей понравились бы твои песни.

Слышал ли индеец или нет, только сердце его, видимо, смягчилось, и он ответил на предложенный ему час тому назад вопрос:

— Звали её Гамовини, ибо она пела, как та чудная ночная птица на Эземуке. Я привёл её из дома отца её в Саугатуке. Мы жили в Мианосе. Она делала красивые корзины и мокасины. Я ловил рыбу и ставил капканы; нам хватало всего. Затем родился ребёнок. У него были большие круглые глаза, и мы назвали его Уи-Уис — «наша маленькая совушка», и мы были очень счастливы. Когда Гамовини пела своему ребёнку, мне казалось, что весь мир залит солнцем. Как-то раз, когда Уи-Уис мог уже ходить, она оставила его со мной и пошла в Стемфорд, чтобы продать там несколько корзин. В гавань прибыл большой корабль. Какой-то человек с корабля сказал ей, что матросы купят все корзины. Она ничего не боялась. На корабле её схватили, как бежавшую невольницу, и скрывали её до тех пор, пока корабль не ушёл. Так как она не вернулась, я взял Уи-Уиса на плечи и пошёл скорее в Стемфорд. Я скоро узнал кое-что, но народ не знал, что это за корабль, откуда он пришёл и куда ушёл… так мне сказали. Им было всё равно. Моё сердце горело и на душе кипела злоба. Мне хотелось битвы. Я хотел перебить всех людей на доке, но их было много. Меня связали и бросили в тюрьму на три месяца. Когда я вышел из тюрьмы, Уи-Уис умер. Им это было всё равно. С тех пор я ничего больше не слышал. Я поселился под утёсом, потому что не мог видеть нашего первого дома. Не знаю… может быть, она жива. Но я думаю — её убила разлука с ребёнком.

Индеец смолк и поспешно вскочил на ноги. Лицо его приняло жестокое выражение. Он бросился из хижины и погрузился в ночной мрак и снежную метель. Рольф остался один со Ску-кумом.

Всё было так грустно, так печально в жизни его друга, и Рольф, погрузившийся в размышления, спрашивал себя с мудростью, несвойственною ещё его летам: «Могло ли всё это случиться с Куонебом и Гамовини, если бы они были белые? С тем ли печальным равнодушием отнеслись бы и тогда люди к их горю?» Увы! он был уверен, что нет. Он знал, что тогда был бы совсем иной разговор и на сцену выступили бы следующие вопросы, и их бы не заглушиля и: «Скоро ли вернётся обратно это плавающее отребье рода человеческого?», «Неужели нет в мире Бога правосудия и возмездия?», «На кого должен пасть бич мести за все эти злодеяния?».

Часа через два вернулся домой индеец. Ни слова не было сказано между ними, когда он вошёл. Он не озяб и ходил, по-видимому, далеко. Рольф стал готовиться ко сну. Индеец наклонился, поднял с полу иголку, которую тот потерял день тому назад, и молча передал её своему товарищу. Рольф сказал «гм!» в знак благодарности и положил её в ящик из берёзовой коры.

Грабёж капканов на некоторое время прекратился после того, как охотники посетили вражеский лагерь. Когда же наступил март, и снег, вследствие перемежающихся оттепелей и морозов, покрылся ледяной корочкой, и лыжи сделались ненужными, — начались новые явления раздражающего свойства, благодаря тому что можно было ходить повсюду, не оставляя после себя никаких следов.

Охотники сняли с капкана соболя и несколько куниц, потом добрались до бобрового пруда.

Капканов они не ставили там, но им интересно было узнать, сколько бобров ещё осталось и что они делают.

Журчащие ручьи, стекающие на лёд с берегов пруда, пробуравили его в нескольких местах, так что видна была вода, которая не замерзала, потому что морозы теперь ослабли. Бобры часто выходили через эти отверстия, как это указывали следы, а потому трапперы подходили к пруду осторожно.

Притаившись за толстым, бревном, охотники внимательно всматривались в одно из таких пробуравленных отверстий. Куонеб держал наготове ружьё, а Рольф держал Скукума, когда показалась знакомая им широкая плоская голова. Внутри отверстия плавал большой бобр, втягивая в себя воздух и осматриваясь по сторонам; немного погодя он вскарабкался на берег, направляясь, очевидно, к какой-нибудь осине, которую он, вероятно, уже раньше принялся рубить. Он находился от охотников на расстоянии выстрела, и Куонеб прицелился уже, когда Рольф пожал ему руку и указал вперёд. Пробираясь осторожно среди деревьев, шла большая рысь. Она не видела и не чувствовала запаха живых существ, кроме запаха бобра, который приступил уже к рубке выбранного им дерева.

По ценности своего меха бобр был важнее рыси, но большая часть охотников — натуралисты в глубине своей души, и трапперы с любопытством ждали, что будет дальше.

Рысь словно провалилась сквозь землю; она исчезла в тот самый момент, когда увидела возможность поживиться добычей, и затем уже начала свои наступательные движения. Охотники видели, как она осторожно кралась по ровному открытому месту. Ростом она казалась в эту минуту менее четырёх дюймов. Брёвен, камней, деревьев и ветвей, за которыми она могла скрываться, было здесь значительное количество; мало-помалу она добралась до самой чащи, и усы её выглянули оттуда в каких-нибудь пятнадцати футах от бобра.

Всё это мучительно раздражало Скукума; его, правда, не было видно, но он время от времени издавал визжащие трели и рвался вперёд, горя нетерпением воспользоваться благоприятным случаем. Чуткое ухо бобра расслышало едва заметный шум борьбы. Он прекратил свою работу, повернул назад и направился к отверстию во льду. Рысь в ту же минуту прыгнула из засады и схватила бобра за шиворот; но бобр был вдвое тяжелее рыси, а берег был крутой и скользкий, и оба животные покатились вниз, всё ближе и ближе к отверстию. У самой кромки бобр рванулся вперёд и нырнул в воду вместе с рысью, которая продолжала держать его за шиворот. Не успели они скрыться, как охотники бросились к воде в надежде, что борцы всплывут наверх, и их легко будет захватить; но они не показывались. Ясно было, что оба отправились под лёд, где бобр был у себя дома.

Прошло минут пять, и можно было с достоверностью сказать, что рыси больше не существует. Куонеб срубил молодое деревце и сделал из него багор. Он опускал его несколько раз под лёд то в одну, то в другую сторону, пока не нащупал что-то мягкое. Он прорубил топором отверстие и вытащил мёртвую рысь. Бобр, очевидно, отделался от неё, не потерпев, вероятно, больших повреждений.

Пока Куонеб снимал мех, Рольф бродил вокруг пруда, но скоро вернулся, чтобы рассказать замечательное происшествие.

Он заметил во льду ещё одно отверстие, откуда вышел другой бобр; отойдя на двадцать ярдов от плотины, бобр осмотрел несколько деревьев и выбрал себе осину. Он тотчас же принялся за рубку, но по какой-то странной причине — быть может потому, что он был один — он не рассчитал направления, и дерево с треском свалилось вниз прямо ему на спину, убило его и пригвоздило к земле.

Охотники без всякого затруднения стащили дерево, сняли мех с бобра и ушли с бобрового пруда гораздо богаче, чем ожидали.

К следующему вечеру, когда они достигли стоянки на полпути от дома, у них было столько добычи, как не было ещё с того памятного дня, когда поймали шесть бобров.

Утро следующего дня было ясное и солнечное. Во время завтрака они увидели вдруг далеко на севере необычайное собрание во?ронов, какого не встречали до сих пор ни в одной местности. Штук двадцать или тридцать этих птиц носились высоко в воздухе, описывая огромные круги над одним и тем же местом, и время от времени громко и звучно каркали. Один из во?ронов спускался иногда вниз и скрывался из виду.

— Почему это они так летают?

— Хотят, верно, дать знать другим во?ронам, что там есть добыча. У них очень хорошие глаза. Они узнают сигнал на расстоянии десяти миль и все летят к этому месту. Мой отец говорил мне, что можно собрать всех во?ронов на расстоянии двадцати миль, стоит только положить падаль, чтобы её было видно, и они сами дадут знать об этом друг другу.

• Предыдущая
• 32/40
• Следующая