Старик Хоттабыч - Лагин Лазарь Иосифович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/42
• Следующая

– Ну, теперь, о драгоценный мой Джованни, все как будто в порядке, – удовлетворенно произнес Хоттабыч. – Уйдем же поскорее из этого негостеприимного дома.

С этими словами он взял Джованни за руку и спокойно, как сквозь двери, провел его на улицу сквозь толстую каменную стену дома, где их поджидали обеспокоенные их долгим отсутствием Волька, Сережа и Женя.

Километра два они прошли, не проронив ни единого слова. Потом Хоттабыч задумчиво сказал:

– Насколько я сейчас понимаю, о досточтимые мои спутники, золото, которое я вчера подарил Джованни и его друзьям, ничего, кроме горя, не может им принести. Я теряюсь в догадках, чем бы мне их все-таки отблагодарить…

– Прошу вас, синьор, не дарите нам ничего! – взмолился с ужасом в глазах Джованни. – Мы и так вам очень благодарны. Золото мы сохраним до лучших времен, а чемоданы мы продадим сегодня же и выручим за них достаточно денег.

– Золотых денег? – спросил Хоттабыч.

– Нет, обыкновенных, бумажных.

– А как они выглядят, эти обыкновенные бумажные деньги?

Джованни показал Хоттабычу мятую бумажку достоинством в пять лир.

Старик внимательно осмотрел ее и, ничего не сказав, вернул рыбаку обратно.

У берега моря наши путешественники горячо распрощались с Джованни, и он ушел, довольный, что избавился от тюрьмы и что так здорово досталось на орехи негодяю следователю.

Весело посвистывая, он приблизился к месту, где сегодня утром оставил лодку со своими товарищами. Там он увидел, что перед рыбаками на корме лодки лежит большая груда бумажных денег.

Это были настоящие деньги, каждая бумажка достоинством в пять лир, и самый привередливый чиновник из казначейства не обнаружил бы в них ничего подозрительного, пока не обратил бы внимание на номера.

Все десять тысяч бумажек, неожиданно очутившихся на корме лодки, были за одним и тем же номером. Это был тот самый номер, который стоял на бумажке, показанной Джованни незадолго до этого Хоттабычу.

Распрощаемся теперь с нашими гостеприимными рыбаками, которым пятьдесят тысяч лир пришлись очень кстати, и вернемся к нашим старым друзьям, дружно шагавшим в это время по шоссе. Хоттабыч только что закончил рассказывать о том, что произошло в кабинете следователя.

– Эх, – сказал Волька и в сердцах стукнул себя кулаком по коленке, – я бы этому подлецу еще такое бы устроил, чтобы он всю жизнь об этом помнил!

– Ты прав, как всегда, Волька ибн Алеша, – серьезно согласился Хоттабыч.

В ту же минуту за четыре километра от наших друзей, в известном уже нам кабинете, произошло нечто, от чего один из жандармов, первый пришедший в себя, тут же снова упал без памяти.

Следователь, только что лежавший на полу, вдруг, сильно сократившись в размерах, очутился в стеклянном графине, стоявшем на его письменном столе.

Так он и по сей день томится в стеклянном графине. Все попытки освободить его оттуда кончаются безрезультатно, потому что графин этот вдруг стал тверже алмаза, и разбить его никак не удается.

Что же касается наших друзей, то Хоттабыч, убедившись, что в Средиземном море Омара ему не найти, предложил отправиться на берега Атлантического океана. Само по себе предложение было в высшей степени заманчивое. Однако неожиданно против этого возразил Волька, заявивший, что ему нужно завтра же обязательно быть в Москве, по причинам, которые он не считает возможным сообщить. Но причины, мол, очень важные.

Тогда Хоттабыч решил временно отложить дальнейшие поиски Омара Юсуфа ибн Хоттаба. Через пятнадцать минут, когда еще не все избитые жандармы пришли в себя, взвился в воздух и мгновенно скрылся за горами ковер-гидросамолет «ВК-1», имея на своем борту Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, Владимира Костылькова, Сергея Кружкина и Евгения Богорада.

Еще через три часа ковер-гидросамолет благополучно снизился у пологого берега Москвы-реки.

В жаркий июльский полдень от Красной пристани Архангельского порта отчалил ледокольный пароход «Ладога», имея на своем борту большую группу экскурсантов-стахановцев. Духовой оркестр на пристани беспрерывно играл марш. Провожающие махали платками, кричали: «Счастливого плавания!»

Пароход осторожно выбрался на середину Двины и, оставляя за собой белоснежные облачка пара, поплыл мимо множества советских и иностранных океанских и речных судов, держа курс на горло Белого моря. Бесчисленные катеры, моторные лодки, карбасы, гички и нескладные, громоздкие плоты бороздили спокойную гладь великой северной реки.

Толпившиеся на спардеке экскурсанты на целый месяц прощались с Архангельском и Большой землей.

– Волька! – крикнул один из экскурсантов другому, озабоченно шнырявшему у капитанской рубки. – Куда девались Сережка с Хоттабычем?

Из этих слов наблюдательные читатели могут сделать безошибочный вывод, что среди экскурсантов находились и наши старые знакомые.

Тут нам необходимо сделать некоторое отступление и рассказать, как они очутились на «Ладоге».

Надеюсь, что читатели не забыли о том, как Волька позорно провалился на испытаниях по географии. Такое событие трудно забыть. Помнил об этом, конечно, и Волька, помнил и тайно от Хоттабыча тщательно готовился к переэкзаменовке.

Как раз на другой день после возвращения из Италии он должен был пойти пересдавать географию. Между тем было совершенно ясно, что Вольке нельзя было даже заикнуться о том, куда он сегодня должен пойти. Старик обязательно захотел бы сопровождать его в школу и опять натворил бы что-нибудь несуразное. Нужно было срочно придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения, и Волька, пораскинув мозгами, нашел наконец повод для того, чтобы на время освободиться от мешавшего ему старика.

– Вот что, старик, – сказал он невидимому Хоттабычу, тихо посапывавшему на своем обычном месте под Волькиной кроватью, – нам нужно серьезно поговорить о твоем образовании.

– Я тебя не совсем понимаю, – отвечал ему, сладко потягиваясь, Хоттабыч.

– А тут и понимать-то особенно нечего. Помнишь, как ты осрамился в метро, перед автоматом? Ты же абсолютно неграмотный: не умеешь ни читать, ни писать. Это очень стыдно. В нашей стране все учатся, и ты тоже должен обязательно подналечь на грамоту.

– Но я уже так немолод… Пристало ли в мои годы заниматься такими делами? – жалобно спрашивал Хоттабыч.

– Пристало, – сурово ответил ему Волька. – А то мне просто стыдно, что среди моих друзей имеется совершенно неграмотный.

– Меньше всего я настроен ставить тебя в неловкое положение, о прелестный Волька, – ответил со вздохом Хоттабыч. – Приказывай мне, когда начинать свое образование и с чего.

– Вот это деловой разговор! – обрадовался Волька. – Мы начнем с тобой немедленно. – С этими словами он быстро разыскал среди своих книжек старый, замусоленный букварь, по которому давным-давно обучался грамоте, и, наспех позавтракав, повел Хоттабыча на берег реки, подальше от нескромных взоров.

Хоттабыч оказался на редкость старательным и способным учеником. Он схватывал все буквально на лету, и уже через какой-нибудь час он с наслаждением читал несколько нараспев:

«Моя мама любит меня». «Вот я вырасту большой, поступлю я в школу». «Я мою руки мылом». «Дедушка, голубчик, сделай мне свисток».

– Знаешь, Хоттабыч, у тебя прямо-таки неслыханные способности, – без конца поражался Волька, и каждый раз лицо старика заливал густой румянец смущения.

– Ну, а теперь, – сказал Волька, когда Хоттабыч совсем бегло прочел весь букварь от начала до самого конца, – теперь тебе нужно научиться писать. Только вот, жалко, почерк у меня неважный. Ты оставайся здесь, а я сбегаю позвоню Женьке – у него чудесный почерк. Ты пока что попробуй почитать эту газетку.

И, сунув старику в руки свежий номер газеты, который он сам еще не успел прочесть, Волька спешно позвонил Жене, велел ему прийти к Хоттабычу, захватив с собой все необходимое для обучения письму, а сам поехал в школу, где спустя небольшое время и сдал без особых приключений на «отлично» испытания по географии.

• Предыдущая
• 32/42
• Следующая