Легенды о Христе - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 14

• Предыдущая
• 14/33
• Следующая

— Но ведь это хижина твоих родителей, — сказал виноградарь, — и у тебя, конечно, больше прав на нее, чем у нас. Кроме того, мы молоды, а ты стара. Поэтому ты здесь останешься, а мы уйдем.

Услышав эти слова, старая женщина очень удивилась. Стоя уже на пороге, она обернулась и пристально посмотрела на виноградаря, как будто стараясь правильно его понять.

Но тут вмешалась в разговор молодая женщина.

— Если бы мне было позволено дать свой совет, — сказала она мужу, — то я попросила бы тебя спросить эту старую женщину, не согласится ли она смотреть на нас, как на своих детей, и не позволит ли она нам остаться с ней и заботиться о ней. Что пользы ей в том, если мы уступим ей эту жалкую хижину, а затем покинем ее? Ведь так ужасно жить одной в этой глуши. И чем она сможет здесь питаться? Ведь это все равно, что обречь ее на голодную смерть.

Тут старая женщина приблизилась к мужу с женой и долго смотрела на них.

— Почему вы так говорите? — спросила она. — Почему вы так милосердны ко мне? Ведь вы чужеземцы.

Тогда молодая ответила ей:

— Это потому, что мы сами встретились однажды в жизни с великим милосердием.

Таким образом старая женщина осталась жить в хижине виноградаря и скоро очень привязалась к молодым супругам. Однако она никогда не говорила им, кто она и откуда пришла, и они чувствовали, что ей было бы неприятно, если б они стали ее расспрашивать.

Но однажды вечером, окончив дневную работу, все трое сидели за ужином на большой площадке у входа в хижину, и вдруг увидели старика, поднимавшегося по тропинке.

Это был высокий и крепко сложенный мужчина, широкоплечий, как атлет. Лицо его было мрачно и сурово. Лоб выдавался вперед над глубоко запавшими глазами, а линии рта выражали горечь и презрение.

Осанка у него была прямая, движения быстрые. Одет он был просто, и виноградарь, увидев его, подумал: «Это старый легионер, уволившийся в отставку. Он теперь держит путь на родину».

Поравнявшись с сидевшими за ужином, незнакомец остановился в нерешительности. Виноградарь, знавший, что немного выше его хижины тропа кончается, отложил ложку и крикнул ему:

— Уж не заблудился ли ты, путник, что очутился здесь, возле нашей лачуги? Обыкновенно никто не забирается сюда, если у него нет дела к нам, живущим здесь.

В это время старик подошел ближе.

— Оно так и есть, — сказал он. — Я сбился с дороги и не знаю теперь, куда мне идти. Если ты позволишь мне отдохнуть здесь немного, а затем укажешь, как добраться до ближайшей деревни, я буду тебе очень благодарен.

С этими словами он присел на один из камней, лежавших перед хижиной. Молодая женщина спросила его, не хочет ли он поужинать с ними, но он с улыбкой отклонил ее предложение. Но зато он с видимым удовольствием стал беседовать с ними, пока они ели. Он расспрашивал молодых супругов об их образе жизни, об их работе, и они отвечали ему весело и непринужденно.

Но вот виноградарь в свою очередь обратился к незнакомцу и стал его расспрашивать:

— Ты видишь, — сказал он, — в какой глуши и как одиноко мы живем. Вот уж с год мне ни с кем не приходилось встречаться, кроме пастухов и виноградарей. Не можешь ли ты, пришедший, вероятно, из военного лагеря, рассказать нам что-нибудь о Риме и об императоре?

Едва муж это сказал, как его жена заметила, что старая женщина бросила на него предостерегающий взгляд и сделала рукою знак, говоривший, что он должен быть осторожным в разговоре. Путник же ответил вполне дружелюбно:

— Ты, очевидно, принял меня за легионера и, действительно, не ошибся, хотя я давно уже оставил службу. В царствование Тиберия нам, воинам, немного было работы. А ведь когда-то он был великим полководцем. То была его счастливая пора. Теперь же он думает только о том, как уберечься от заговоров. Весь Рим только о том и говорит, что на прошлой неделе он по самому пустому подозрению велел схватить и казнить сенатора Тита.

— Бедный император! Он перестал понимать, что делает! — воскликнула молодая женщина. Она развела руками и с сожалением и удивлением покачала головой.

— Ты, действительно, права, — сказал незнакомец, и по лицу его пробежала мрачная тень. — Тиберий знает, что все его ненавидят, и это доводит его чуть не до безумия.

— Что ты говоришь? — отвечала женщина. — За что нам его ненавидеть? Мы только сожалеем, что он теперь уже не такой великий император, каким был в начале своего царствования.

— Ты ошибаешься, — сказал незнакомец. — Все презирают и ненавидят Тиберия. Да и как же иначе? Ведь он только жестокий и беспощадный тиран. И в Риме думают, что он станет еще более невыносимым, чем был.

— Так разве случилось что-нибудь такое, что может превратить его в еще более ужасное чудовище, чем теперь? — спросил виноградарь.

И снова жена его заметила, что старая женщина опять сделала ему знак быть осмотрительнее, но так осторожно, что он не увидел его.

Незнакомец ответил ему спокойно, но странная усмешка скользнула по его губам.

— Ты, может быть, слыхал, что Тиберий имел раньше среди своих приближенных друга, которому мог довериться и который всегда говорил ему правду. Все прочие, живущие при его дворе, — льстецы и лицемеры, одинаково восхваляющие как добрые и благородные, так злые и коварные дела императора. Было, однако, как я сказал, одно существо, всегда оценивающее по достоинству его образ действий. Это существо, более мужественное, чем сенаторы и полководцы, — была старая кормилица императора, Фаустина.

— Да, я слыхал о ней, — сказал виноградарь. — Мне говорили, что император очень высоко ценил ее.

— Да, Тиберий умел ценить ее преданность и верность. К этой бедной крестьянке, вышедшей когда-то из убогой хижины на Сабинских горах, он относился, как ко второй матери. Пока сам он пребывал в Риме, она жила в отдельном доме на Палатинском холме, чтобы быть всегда вблизи императора.

Ни одной из знатных матрон Рима не жилось лучше, чем ей. Ее носили по улицам в носилках, одевалась она — как императрица. Когда император переселился на остров Капри, она должна была сопровождать его туда, и там он купил ей виллу со множеством рабов и драгоценной утвари.

— Да, ей, должно быть, в самом деле, жилось хорошо, — сказал виноградарь.

Он один теперь поддерживал разговор с незнакомцем. Жена примолкла и с изумлением наблюдала перемену, происшедшую в старой женщине. С самого появления незнакомца та не проронила ни слова. Мягкости и приветливости ее как не бывало. Она отодвинула от себя пищу и, прижавшись к косяку двери, сидела, выпрямившись, и глядя в пространство, со строгим и окаменевшим лицом.

— Император хотел, чтоб она жила счастливо, — сказал незнакомец. — Но, несмотря на все его благодеяния, и она изменила ему.

Старая женщина вздрогнула при этих словах, но молодая успокаивающим жестом коснулась ее руки и заговорила своим задушевным, кротким голосом:

— Я все-таки не могу поверить, чтоб старая Фаустина была так счастлива при дворе, как ты говоришь, — сказала она, обращаясь к незнакомцу. — Я уверена, что она любила Тиберия, как собственного сына. Я могу представить себе, как гордилась она его благородной юностью и как велико было ее горе, когда к старости он стал подозрительным и жестоким. Наверное, дня не проходило, чтоб она не увещевала и не предостерегала его. Ужасно тяжело было ей видеть, что мольбы ее остаются тщетными. И наконец она не в силах была видеть, как он все глубже и глубже падает.

Незнакомец, пораженный этими словами, наклонился немного вперед, чтобы увидеть лицо говорившей. Но молодая женщина не взглянула на него. Глаза ее были опущены, и она говорила совсем тихо и грустно.

— Быть может, ты права в том, что говоришь о Фаустине, — ответил он. — Она, действительно, не была счастлива при дворе. Но все-таки странно, что она покинула императора в глубокой старости после того, как всю свою жизнь была при нем.

— Что ты говоришь? — воскликнул виноградарь. — Неужели старая Фаустина покинула императора?

• Предыдущая
• 14/33
• Следующая