Фантастика 1979 - Севастьянов Виталий - Страница 51

«Почему же так получилось, что стыдно теперь читать о себе? Ну, детские годы — ладно, преобладает инстинктивная жизнь, рефлексия. Но ведь дальше-то я понимал! Чувствовал, что к чему. Почему же мне, как маленькому, все надо было сказать, выразить словами: что хорошо, что плохо, что можно, что нельзя? А если не сказано что-то чувствуемое, то, значит, его и нет, можно не принимать во внимание. А оно есть… И ведь мог бы прожить иначе, чтобы нечего было стесняться, нечего таить: читайте, люди! Но кто ж знал, что будет такая книга? Вот-вот, в этом и дело: тогда бы я расстарался… — Петр Квантович невесело усмехнулся. — А как теперь мне быть?» Черт, и как раз сейчас!..

Его охватила тяжелая досада. Именно сейчас, когда наладились как будто приятные отношения с заместителем министра и когда при первом же случае перестановок в институте у него есть верный шанс подняться в завотделы! А тут такое… И не вспомнилось Петру Квантовичу, что всегда его жизнь наполняли лихорадящие «как раз сейчас»: как раз сейчас, когда надо добиться распределения, как раз сейчас, когда надвигается сдача темы, как раз сейчас, когда подходит очередь на квартиру, как раз сейчас, когда надо двигать диссертацию… — и вечно он был в мыле от житейской гонки.

«Как-раз-сей-час, как-раз-сей-час», — отсукивал по незримым рельсам вагон его жизни, создавая иллюзию, будто смысл только в движении, и чем быстрее движение, тем больше смысла.

На следующее утро весь в таких растрепанных мыслях Петр Квантович отправился на работу. Хоть и появился он, как подобает вернувшемуся из командировки, с солидным опозданием, ни один прибор в его лаборатории не был включен, а весь инженерно-технический состав покуривал у вытяжного шкафа.

— Здравствуйте, Петр Квантович! С приездом!

Минуту спустя в лаборатории кипела работа.

То, как при его появлении сотрудники порхнули по рабочим местам, на некоторое время вернуло Петру Квантовичу самоуважение. Он бодро взялся за дела: составил и сдал отчет о командировке, заполнил розовый бланк расходов, снес его в бухгалтерию, завернул к главному инженеру рассказать о поездке. Главный его душевно приветствовал. «Да, — подумал Петр Квантович, — а что-то будет, когда он узнает?» Потом он вернулся в лабораторию, пригласил к своему столу ведущих сотрудников, принялся выяснять, что в его отсутствие сделано. Сделано было мало, причины у всех были сплошь уважительные, голоса — оправдывающиеся. Петр Квантович хотел распечь, но снова подумал: «А что будет, когда они узнают? А ведь узнают…» — и отпустил ведущих с миром.

«…И был у него тот озабоченный, захлопотанный и слегка испуганный вид, который бывает у руководителей, не уверенных в своем праве руководить», — вспомнил он подходящее место из треклятой книги и приуныл. Чувство содеянной над ним несправедливости снова одолело его. «Ну почему про меня? За что?…» Зазвонил телефон на столе.

— Да?

— Петр Квантович? Здравствуй, с приездом! Это Колесников беспокоит.

— А, привет, спасибо! — Петр Квантович насторожился.

— Я слышал, Квантыч, тебе лаборанты нужны. Хочу порекомендовать одну дивчину. Она у меня работала по хоздоговорной теме, да кончили мы эту тему, сдали — и пристроить мне ее больше некуда. А девчонка работящая, смышленая — не пожалеешь. В вечернем институте занимается.

— Угу… Ну, пусть зайдет. Поговорим. Если она нам подойдет, отчего же не взять! — сказал Петр Квантович, заранее зная, что не будет этого, не возьмет.

— Лады! Я ее сейчас пришлю.

Петр Квантович положил трубку, нервно постучал пальцами по стеклу на столе. «Вот оно что…» «…Три месяца назад Вася Колесников, молодой парень, новый заведующий поисковой лабораторией, весьма звучно выступил на открытом партсобрании с критикой практики принудительных соавторов. В институте об этом давно толковали все, все негодовали, рассказывали, какие беды обрушивались на тех, кто уклонился включить «вышестоящего соавтора» в свои статьи или заявки: неповышение в должности, сдвиг в хвост квартирной очереди, плохое обеспечение темы и т. п.

Но это было привычное, застарелое, карманное негодование. Привыкли втихую возмущаться: пока так делали все и все помалкивали, это казалось нормальным. Когда же Валя Колесников выступил — и выступил крепко, с фактами ничем не оправданных соавторств директора, его заместителя по научной части и главного инженера, — и тем поставил себя в нравственно более высокую позицию, то очень многие почувствовали искреннее и острое, как рана, возмущение… против него. Как, он ставит себя выше других, принципиальней других?!

И Васю начали долбать. Скрытое возмущение нашего мальчика тоже обратилось против него. Он выступил с вдохновенной речью, в которой убедил себя и других, что все не так: пусть руководящие товарищи не сидят за приборными стендами, не ведут непосредственно темы, по которым их включают в соавторы, все равно они помогают своим опытом, идеями, советами, организацией дела, обеспечением, участием в обсуждении нерешенных проблем… словом, все правильно.

Еще несколько человек после него выступили в таком духе.

Васе пришлось туго.

Нашему — ныне выросшему — мальчику, как обычно, легко удалось убедить себя, что он был прав. Однако в глубине души он чуял, что совершил свинство, и все эти месяцы напряженно ждал, когда же и Колесников подложит ему свинью. А тот все не подкладывал и не подкладывал. Даже наоборот: предложил сотрудничество обеих лабораторией по интересной теме, что наш мальчик бдительно отклонил…»

Девушка пришла, села по приглашению Петра Квантовича на краешек стула возле стола. Она была красивая — и это было не в ее пользу: могут пойти разговоры. На каком курсе она занимается? На втором? Только-то… Весь вид Петра Квантовича показал, что этого явно недостаточно, чтобы работать у него лаборантом. А по какой специальности? Электроника? Это тоже было явное «не то». У нас, видите ли, высокие напряжения. До полумиллиона вольт!

Беседа заняла три-минуты. Девушка извинилась и ушла — в отдел кадров, увольняться.

«Да, все по-писаному… — подумал озлобленно Петр Квантович. — Кто его знает. Береженого бог бережет…» И вдруг перед ним снова возникли доверчивые и почтительные глаза этой девушки. Ведь она же верила ему. «Верила, что он действительно заботится об интересах исследований и что именно поэтому не может ее принять. В ее глазах он выглядел этаким научным полубогом — справедливым, все понимающим, порядочным…

Волна презрения к себе вышвырнула его из-за стола, бросила в коридор, понесла на первый этаж. Лаборантка Васи Колесникова открывала дверь отдела кадров.

— Девушка! — крикнул Петр Квантович. — Подождите. Давайте ваше заявление. Вот… — Он тут же на подоконнике написал нужные слова. — Ступайте переоформляйтесь. В штат… — Девушка смотрела на него с удивленной улыбкой. — И не думайте, что ваш новый начальник с придурью. Дело в том, что у меня с Колесниковым… — Петр Квантович осекся, махнул рукой. — Э, да он-то в этом как раз совершенно не виноват. Вот так-то… — Он заглянул в заявление… — Вот так-то, Валя. Двигайте.

Лаборантка пошла в кадры, Петр Квантович, закурив, направился в лабораторию. «Да, запутался я… Надо позвонить Колесникову, что взял его Валю, хоть лучше будет думать обо мне/ Э, все это не то! Что подумают обо мне, о моем поступке? Что скажут о нем те, кто ничего не скажет и ничего не подумает, потому что заняты собой в том же направлении мыслей? Сколько сил я трачу на решение этой проблемы! Не в этом же дело… Итак, ее тоже зовут Валей, и она тоже красивая. Но и Валя не та, и я не тот».

…Вдруг одна мысль ожгла его как удар кнутом: жена!!!

Она говорила, что сегодня у нее отгул, а он оставил книгу дома. Она и вчера и позавчера любопытствовала, чем он так увлекся» и наверняка сейчас эту проклятую фискальную «Книгу жизни» читает!

Петру Квантовичу на минуту стало так не по себе, что он прислонился к коридорной стене. «Как же это я оплошал, не унес с собой? Что теперь делать? Скорей!.. Может, еще не поздно».