Замок в ущелье - Картленд Барбара - Страница 28

• Предыдущая
• 28/38
• Следующая

У нее даже не было сил ответить, и герцог почти пронес ее по коридору до самых дверей ее комнаты.

Свет в ее спальне горел, но там никого не было.

Герцог довел ее до кровати и бережно усадил на нее.

— Мой сын немного возбужден сегодня, — заметил он тоном обыкновенной дружеской беседы, так, словно ничего не случилось. — Ему сказали, что вы придете с ним познакомиться, и что будете его женой. Обычно он очень спокойный и послушный.

— Я… не могу выйти за него замуж! — попробовала слабо возразить Леона.

Она с трудом заставила себя произнести это, и голос ее звучал так тихо, что она не была уверена, что герцог слышит ее.

— Утром все это будет выглядеть по-другому, Леона, вы успокоитесь и будете смотреть на вещи более разумно, — ответил герцог. — Я достаточно ясно представил вам возможные варианты. Мне кажется, я хорошо объяснил вам, что как только вы исполните свою миссию и произведете на свет наследника, вам незачем будет больше встречаться с вашим мужем. Мне говорили, что люди с такой болезнью, как у него, не живут долго. — Он помолчал немного, потом добавил: — Вы молоды и привлекательны, и вы будете обладать несметным богатством и властью. Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, что немало мужчин будут искать вашего общества. Мужчин, которые будут любить вас, и которым, вы, без сомнения, будете отвечать взаимностью. И в этом не будет абсолютно ничего предосудительного.

Леона молчала, не в силах вымолвить ни слова. Язык не повиновался ей, собственное тело казалось ей парализованным, она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Будьте же благоразумной, — предупредил ее герцог. — С вашей стороны было бы непростительной ошибкой раздумывать слишком долго. Полагаю, в ваших же интересах обвенчаться как можно скорее, лучше всего завтра вечером! — Говоря это, он потянул за шнур звонка и, не дожидаясь, пока появятся горничные, вышел из комнаты.

В комнате было очень темно и тихо, и Леона поймала себя на том, что снова лежит, настороженно вслушиваясь в эту тишину, как это часто бывало с тех пор, как она поселилась в замке.

Часы, которые пролетели с того времени, как она легла в постель, были наполнены мучительной внутренней борьбой, совершенно истощившей ее силы, и каким-то ужасным, непонятным образом изменившей само ее существо.

С одной стороны, все в ней рвалось и стонало, оплакивая ее неправедную, обманутую любовь к лорду Страткерну; в то же время она содрогалась от ужаса и отвращения при мысли о жалком, слабоумном создании, которое герцог вынужден был называть своим сыном и которое он предназначал ей в мужья.

Мама объясняла, что таких людей надо жалеть.

— Мало кто из людей понимает, что значит умственное расстройство, немногие осознают, что это болезнь, причиняющая человеку такие же страдания, как и любая другая, — нередко говорила она дочери. — В Лондоне сумасшедших держат под замком и обращаются с ними, как с преступниками. В сельской местности, если они не буйствуют и не причиняют никому вреда, им разрешают свободно бродить, где им только заблагорассудится. Однако до сих пор еще ничего не делается, чтобы помочь им, и никто даже и не пытается вникнуть в их проблемы.

«Однако герцог попытался, он сделал все возможное», — напомнила себе Леона.

Все эти многочисленные доктора, с которыми он советовался по поводу своего сына, все разнообразные лечебные процедуры, которым тот подвергался, не смогли вернуть маркизу его утраченного рассудка.

Трудно понять, как могло произойти такое наложение в природе, отчего развитие его мозга задержалось и не пошло обычным путем, однако это было фактом, и с этим ничего нельзя было поделать! От одной только мысли о том, что ей предстоит стать женой такого человека, девушке становилось дурно.

Она была еще совершенно невинна, даже не представляла себе, что на самом деле означают слова «зачать ребенка» или как мужчина и женщина любят друг друга, когда по-настоящему становятся мужем и женой. Она думала только, что они очень близки и нежны друг с другом. Мысль о том, что тела ее будут касаться эти горячие, потные руки, таящие в себе скрытую, но пугающую силу, заставляла ее содрогаться от отвращения.

Однако она чувствовала, что когда услышит эти умоляющие нотки в голосе герцога, когда он представит все это так логично и убедительно, она не сможет противиться его желанию. У нее и в самом деле не оставалось другого выхода. Он достаточно ясно намекнул ей, что в том случае, если она откажется, он выгонит ее из замка без единого пенни и ей совершенно не на что будет жить.

Но может ли она в действительности отказаться, позволят ли ей выйти отсюда?

Не стало ли реальностью ее странное ощущение, что она пленница, появившееся у нее с той минуты, как перед ней распахнулись тяжелые, окованные железом двери замка Арднесс?

Завтра вечером, как бы она ни пыталась протестовать, как бы ни сопротивлялась, герцог останется неумолим; Леона чувствовала, что борьба ее окажется тщетной; он безжалостно повлечет ее за собой в ту комнату, где ее уже будет ждать маркиз.

Священник, конечно, тоже будет уже там, и, прежде чем она успеет опомниться, они уже станут мужем и женой.

А что потом?

От одной мысли об этом Леону пронизывала дрожь, и она испуганно съежилась, пряча лицо в подушку.

Предложение герцога о том, что позднее, когда она уже произведет на свет желанного наследника, она будет свободна, сможет распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению и завести себе любовника, потрясло ее душу до основания; ей казалось, что сам дьявол-искуситель подбирается к ней, стремясь заманить ее в свои грязные сети и надеясь, что она погрязнет в грехе!

— Мама! Мама! — всхлипывала девушка, лежа в темноте. — Что мне делать? Как спастись, как избежать этого?

Она была уверена, что слугам приказали никуда не отпускать ее одну, не разрешать ей выезжать верхом в сопровождении только одного грума. В течение всего завтрашнего дня герцог самолично будет следить за ней, разбивая все ее попытки воспротивиться его воле, не желая выслушивать ничего, что могло бы внести хоть какие-то изменения в его планы.

Она снова слышала невнятное, безумное бормотание маркиза, вспоминала, как он повторял ее имя, его ужасный крик, донесшийся из комнаты, когда они вышли.

Где-то в глубине ее сознания возникло смутное воспоминание о том, что случилось в деревне много лет назад. Она ни разу не вспоминала об этом за все эти годы, и только сейчас это давнее событие вдруг снова возникло в ее памяти.

Леона была тогда еще совсем маленькой девочкой, но уже понимала, что с одной девушкой из деревни, находившейся неподалеку от их имения, случилось что-то очень плохое. Она не помнила теперь ее имени, но в памяти ее стояло рассерженное, гневное лицо отца, когда он узнал об этом.

— Это возмутительно! — говорил он, все более повышая голос. — Этот человек болен — он не в своем уме! Его следовало бы запереть, изолировать от общества, а не позволять ему разгуливать на свободе и нападать на молоденьких, невинных девушек!

— Обычно он очень спокоен, дорогой, он опасен только в полнолуние, — пыталась возразить ее мать.

— Полнолуние! Полнолуние! — яростно выкрикнул ее отец. Календарь становится оправданием для любого сексуального преступника. Если полная луна и в самом деле так действует на этих тварей, что они начинают преследовать порядочных девушек, тогда их следует сажать в тюрьму!

— Это большое несчастье, это болезнь, — совсем тихо проговорила ее мать.

— Несчастье? Болезнь?! — уже не сдерживаясь, закричал отец. — А что будет с этим жалким, незаконнорожденным созданием, плодом безумной похоти чудовища, взбесившегося в полнолуние, об этом ты подумала?

На это мать ничего не ответила, и отец вышел из комнаты, с силой хлопнув дверью.

— Что случилось? Почему папа так рассердился? — спросила тогда Леона у матери.

— Ты не поймешь, дорогая, тебе еще рано понимать такие вещи, — ответила та.

• Предыдущая
• 28/38
• Следующая