Аврора - Бенцони Жюльетта - Страница 9
- Предыдущая
- 9/71
- Следующая
— Если бы это зависело только от меня, то я уже два года был бы семейным человеком. С вашей стороны немилосердно упрекать меня за это.
— Вы правы, простите! Кажется, я вам уже говорила, что меня не очень привлекает замужество. Забота о брате полностью удовлетворяла мою женскую потребность думать о мужчинах.
— А как же с потребностью произвести на свет потомство и вырастить детей?
— К материнству я как-то не расположена, — откровенно призналась она, позволяя Ульрике снять с ее плеч тяжелый стеганый плащ.
— Как жаль! А я вот, напротив, намерен вступить в брак.
— Неужели?
— Представьте себе. Мне давно пора озаботиться продлением рода Подевильсов, ведь мой старший брат умер полгола назад, не оставив потомства. Через несколько дней я возвращаюсь на родину, под Штеттин, чтобы обвенчаться там с молодой вдовой, чьи земли соседствуют с моими.
— Вот как! — Аврора не смогла скрыть удивления, но быстро овладела собой. — Это хорошая новость, желаю вам счастья!
— О, счастье!.. Сейчас придет мой мажордом, расскажите ему, что вы предпочитаете на ужин. Вам все принесут сюда.
Дверь за маршалом затворилась, что позволило Ульрике дать волю дурному настроению.
— Чего ради нас занесло в этот ледяной дом, почему мы не заночевали в гостинице, где было бы куда удобнее? Вам обязательно надо было себя скомпрометировать?
— Подевильс годится мне в отцы. К тому же ты сама слышала о его помолвке. Наконец он считает, что оставаться на ночь в гостинице Кастена для нас опасно, — сказала девушка, немного заразившись тревогой ворчуньи.
— Всего одна ночь, не больше?
— Всего одна. Маршал рассказал мне все, что знает, и, учитывая его высокое положение, я вряд ли могу надеяться услышать от кого-то больше. Так что нам придется вернуться. Мне надо поразмыслить. Сходи за Готтлибом!
Но Ульрика вернулась одна. Кучер отлучился, выяснив, где в городе наливают самое лучшее пиво.
— А я-то рассчитывала на его серьезность! — огорчилась Аврора. — Если он переберет пива и заночует в таверне под столом, то мы не сможем уехать вовремя.
— Это на него не похоже, — возразила Ульрика. — Сдается мне, он отправился на разведку. Что до пива, то чтобы свалить с ног нашего Готтлиба, нужно не меньше бочки, уж я-то знаю его лучше, чем вы.
— Ну, раз так...
И верно, с утра пораньше карета с прямым, как кочерга, и трезвым, как слеза, кучером на облучке уже стояла у ступенек маршальского особняка. Прощание было коротким. Подевильс вызвался лично помочь гостье усесться в карету. Он был уже в своем парадном облачении, весь дом подняли ни свет ни заря по военной тревоге: герцог Эрнст Август наметил смотр своих войск. В Ганновере это происходило каждую неделю, ибо курфюрст желал регулярно убеждаться в боеготовности своих войск — важного источника его дохода. Ганноверцы, как и гессенцы, слыли отменными солдатами, и курфюрст охотно предоставлял их то императору, то другим германским князьям, у которых возникала в них нужда. Правильнее сказать, это была продажа, так сказать, с потрохами, ведь многие молодцы не возвращались назад...
— Гвардия тоже участвует в параде, несмотря на отсутствие своего полковника? — осведомилась девушка, принимая протянутую ей маршалом руку.
— Вам отлично известно о его разжаловании. К тому же в запасе есть двое заместителей на случай отсутствия, ранения или иного непредвиденного
обстоятельства, которое может случиться с командиром. Но гвардейцы останутся во дворце, за исключением тех, кто будет охранять на смотре Его высочество. Так когда же я вновь вас увижу?
— Может статься, что уже никогда! Вдруг наши пути больше не пересекутся? Мне вряд ли захочется снова наведаться в Ганновер, разве что сюда возвратится мой брат. В Померании мне тоже нечего делать. Большое спасибо за приют, примите мои наилучшие пожелания!
Сразу за городом Аврора приказала остановить лошадей и вышла из кареты, не дожидаясь, чтобы перед ней распахнули дверцу.
— Куда теперь? — всполошилась задремавшая было Ульрика.
Девушка, не отвечая, поднялась на холмик, с которого открывался вид на Херренхаузен и его прославленные сады. Вся их красота, все обильное цветение, к сожалению, ничуть не могли украсить тяжелое дворцовое здание, в котором смешались романский стиль и готика: неуклюжая реставрация только подчеркивала его упадок. В нежном свете утра, предвещавшем чудесный день — за ночь ветер разогнал давешнюю непогоду, — «господский дом» выглядел неуместным нагромождением камней, его стены, окрашенные поутру в красный цвет, навевали сравнение с запекшейся кровью. Девушка не замечала раньше, до чего мрачен этот замок. При мысли о том, что в него заточена прелестная, утонченная София Доротея, у нее сжалось сердце. Что станет с ней, пленницей этих стен, жертвой ненависти тех, кто притворился родными ей людьми? Какая судьба уготована ей вдали от детей, без верной Кнезебек? И в чем состоит ее преступление? Первым в голову приходило предположение, что ее застали в объятиях Филиппа. Или влюбленным подстроили западню? Но кто? Муж? Вряд ли, он так увлечен своей Мелюзиной, что ему нет никакого дела до жены. Хотя безразличный ревнивец, случается, оказывается пострашнее влюбленного...
Погруженная в эти мысли, Аврора не слышала шагов Готтлиба.
— В ночь на 1 июля там внутри раздавались какие-то звуки, — послышалось у нее из-за спины.
— Откуда вы знаете? — спросила она, оглядываясь на кучера.
— Город выглядит вымершим, но в тавернах все равно сидят люди, и они, бывает, болтают...
— Кто-то проболтался?
— Можно сказать и так. Один молодой лакей, совсем еще новичок, дежурил в ту ночь в замке. Он забыл в Рыцарском зале поднос, пошел за ним, но все двери были заперты, тогда он стал искать мажордома, а тот ему и говорит: забудь, мол, про поднос, ступай-ка лучше на боковую. Лакей, ясное дело, послушался, да только ночью все равно вернулся, засел в углу и стал ждать...
— Он что-то увидел?
— Нет. Двери остались запертыми, но изнутри доносился звон стали, как будто там дрались. А потом все стихло.
— А двери так и не открылись?
— Так и не открылись.
— Паренек просидел в своем углу всю ночь? Ему не было страшно?
— Как не быть! Но еще больше ему хотелось понять, что это за звуки. Только после первых петухов он поднялся к себе на чердак.
— Он никому ничего не сказал, не попытался что-то разузнать?
— Он, хоть и сопляк, но уже не дурак. Один раз его спровадили, когда он спросил, отчего заперты двери. Но мысли об этом не давали ему покоя, вот он и стал чаще попивать пиво в соседней таверне. Вчера вечером, когда я его там застал, он уже сильно набрался, и хозяин отказывался налить ему еще, потому что карманы у него были пусты. Его уже собиралась вышвырнуть вон, но тут я взял его под защиту, потому что перед этим подслушал его лепет про то, что он «кое-что знает». Я притворился, что он меня забавляет, и усадил его за стол. Бедняга пил, пока не рухнул. Ну, я узнал у кабатчика, где он живет, взвалил его себе на спину и отнес на тополиную аллею, что между городом и замком. Пока тащил, он много чего наболтал мне. Что скажете?
— Что ему лучше больше не пить и накрепко обо всем забыть. В этой стране его болтливость может ему дорого обойтись. А вам, Готтлиб, большое спасибо!
Подкрепив свою благодарность золотой монетой, Аврора вернулась в карету. Ее тревога только усугубилась, хотя ей было невдомек, зачем Филиппу было проникать среди ночи в Рыцарский зал. К тому же таинственный поединок как будто обошелся без последствий, ведь слуга не видел, чтобы из зала кто-то выходил. Наконец юный соглядатай не расслышал ни одного слова, даже человеческого голоса, только лишь звон оружия... Словом, ничто не позволяло заключить, что в происшедшем был как-то замешан Филипп. Аврора инстинктивно цеплялась за любую нить, способную привести ее к брату, но ей хватало ума, чтобы признать, что все ее домыслы и гроша ломаного не стоят перед лицом того неопровержимого факта, что после исчезновения Филиппа наследную принцессу подвергли заточению. Недоумение вызывала разве что царившая в Ганновере необычная атмосфера... Короче говоря, чем дальше, тем меньше у нее оставалось надежды снова увидеть брата. Зато ее решимость выяснить истину и добиться справедливости, если он томится в неволе или, не дай бог, того хуже, только крепла. Пусть даже ради этого ей придется разворошить хоть шведский двор, хоть все германские, дойти до французского короля, а то и до самого императора — даром, что ли, все мужчины ее рода жертвовали собой у них на службе?!
- Предыдущая
- 9/71
- Следующая
