Луна над заливом - Дашкевич Ольга - Страница 2

Ники высвободился, поднял голову и, серьезно глядя ей в глаза, спросил:

— Таня! Ты выйдешь за меня замуж?

Она прикусила губу. Ее руки соскользнули с его плеч, она отвернулась, поправила волосы, бросила на тумбочку ключи от номера и вышла на улицу.

Пока она с прямой спиной и стиснутыми зубами шла по паркингу к своей машине, ей казалось, что Ники сейчас бросится за ней, догонит, скажет что-нибудь, и все останется по-прежнему… Но он не догнал ее, и она села в машину и уехала.

Ведя машину по хайвею, она не смахивала бегущие по щекам слезы, и, в общем-то, почти не видела, куда едет. А увидев, удивилась причудам подсознания. Оказывается, она ехала в Бруклин. Ну, да, понятно, куда… На Брайтон. Туда, где она начинала свою одиссею в этой стране, работая официанткой в русском ресторане… Туда, где шум океана и крики чаек всегда лечили ее сердечную боль, успокаивали и унимали черные мысли.

С трудом отыскав место для парковки среди скопления автомобилей, запрудивших улочки Брайтона, Татьяна медленно пошла навстречу запаху соленой воды и гниющих водорослей. Дорогие итальянские туфли вязли в песке, и она почему-то вспомнила, как плакала здесь, на берегу, десять лет назад, — одна в чужой стране, жалкая официантка в дешевой короткой юбке, с туфлями в руках. Она сняла их тогда, чтобы не испортить. О чем были ее тогдашние слезы?.. А нынешние — о чем?..

— Леди! — услышала она за спиной незнакомый мужской голос. Судя по интонации, это был негр, и Татьяна решила не оглядываться.

— Леди, — повторил голос настойчиво. — Вы уронили!

Она посмотрела через плечо: сидящий на песке бродяга, — как ни странно, белый, — протягивал ей ее часы. Часы были дорогие, золотой браслет имел привычку расстегиваться в самые неподходящие моменты, вот и сейчас он, видимо, соскользнул с руки, пока занятая своими мыслями Татьяна ничего не замечала.

Странный бродяга, и не подумавший присвоить такую отличную вещь, приподнялся, чтобы отдать ей часы, и она увидела гримасу боли на его лице. Ее взгляд скользнул на его босые ступни — они были стерты в кровь. Туфли валялись рядом, с дырками на подошвах, и Танины брови невольно приподнялись: это были очень недешевые туфли. Да и костюм… Хоть и покрытый пылью и помятый, как будто в нем спали, его костюм тоже стоил никак не меньше шестиста долларов.

— Вы берете ваши часы, леди, или мне их выбросить? — спросил бродяга, и с его покрытого пылью и свежим загаром лица на Таню глянули пронзительные синие глаза.

Она молча протянула руку и взяла часы.

Застегивая браслет на запястье, она продолжала чувствовать на себе внимательный ироничный взгляд странного человека в дорогом и безумно мятом и грязном деловом костюме, босого и запыленного.

— Э, да вы, похоже, моя соотечественница, — внезапно перешел он на русский язык, и его глаза теперь уже откровенно заискрились смехом.

Татьяна вздрогнула от неожиданности.

— Что, не ожидали? — прочитал он ее мысли и с явным удовольствием кивнул: — Ну, да, у меня настоящий негритянский выговор. В Бронксе нахватался. Просто я по природе неплохой имитатор, а в первый свой приезд сюда работал на бензозаправке среди черных. Впрочем, это было так давно — вас, мадам, наверное, еще на свете не было!

Его галантность тоже несла на себе отпечаток иронии — Татьяна не могла понять, всерьез ли он говорит ей комплимент, или издевается. Это ее раздражало, и она ответила довольно сердито:

— Ну, тогда вам должно быть не меньше семидесяти лет.

— А что, я похож на семидесятилетнего? — мужчина потер заросший щетиной подбородок. — Вообще-то, может быть, — он усмехнулся и доверительно сообщил: — Мне нельзя пить.

— В самом деле? — холодно спросила Татьяна.

Она не понимала, что, собственно, она тут делает, зачем стоит по щиколотку в песке, портит туфли, теряет время и разговаривает с каким-то психом. Но в этом психе было что-то донельзя притягательное и отталкивающее одновременно. Какая-то тайна.

Он, казалось, не заметил ее тона и охотно ответил:

— Ну, да. Можете себе представить, я сюда шел пешком от Централ-Парка. Два дня шел! — это прозвучало почти мальчишеской похвальбой. — Туфли вдрызг, но туфли не жалко, вот ноги стер…

Он опять поморщился, приподнял ступню и начал ее разглядывать, сокрушенно покачивая головой.

— Пропили все деньги? — Татьяна не скрывала глубокого удовлетворения феминистки.

Он опустил ногу и усмехнулся. Его усмешка преображала все лицо: в глазах зажигались синие искры, широкий твердый рот по-мальчишески растягивался до ушей. Про таких говорят: чертовски обаятельный.

— Если бы! Дело обстоит гораздо хуже. Понимаете, леди, когда я выпью, я готов брататься со всем миром и любить всех вокруг. На этот раз я выбрал объектом любви одну прелестнейшую девчонку, черную, как сапог, всю в блестках, в юбке до пупа, ну, вы понимаете…

— Нет, — сказала Татьяна высокомерно, — не понимаю.

— Да как же!.. — он даже приподнялся. — Уверен, что понимаете! Ну, вот, к примеру… Вы любите лошадей?

Татьяна не ответила. Лошадей она любила, но весь разговор выглядел каким-то бредовым. Однако незнакомцу и не нужен был ее ответ.

— Вот представьте, — сказал он мечтательно. — Круп! Лодыжки!.. Грива!.. М-м-м-м!.. Мечта наездника. Если вы, конечно, понимаете в этом толк. Да еще вся грива заплетена в мелкие косички, в ушах — во-о-от такие золотые кольца, юбка красная в блестках, кофточки, считай, вообще нет — так, пара — тройка каких-то сверкающих лоскутков на цепочках… На ногах — золотые босоножки, а сами ноги… Нет, это нужно видеть. Гладкие, шоколадные, точеные! И руки такие же, и грудь, которая почти не прикрыта этими ее лоскуточками… И глаза размером с колесо от Мерседеса. И губы… Эх! — он махнул рукой. — В общем, вы мне поверьте, леди, там было на что посмотреть.

— Не сомневаюсь, — сухо произнесла Татьяна. — Извините, мне пора.

— Ну, вот!.. — он огорченно скривил рот. — На самом интересном месте…

Татьяна невольно улыбнулась, и он сразу обрадовано продолжил свой рассказ.

— Вы только послушайте, что было дальше! Мы с ней еще выпили, а потом взяли такси и поехали к советскому посольству. По дороге я вспомнил про двух своих знакомых музыкантов, которые играют в метро, мы заехали и забрали их тоже. С ними мы еще выпили, а потом выгрузились у посольства и стали там играть «Катюшу». Я пел, а эта негритяночка мне замечательно подпевала. Потом мы с ней плясали русскую, а потом я изобразил цыганочку с выходом — я, знаете ли, прекрасный танцор… ну, вы потом увидите… Так вот, я стал танцевать цыганочку, но упал, потому что много выпил. Тогда моя прелесть сказала мне, что ей пора домой. Я посадил ее в такси, мы долго обнимались и целовались на прощанье, потом она уехала, а я хотел еще попеть, но оказалось, что мои музыканты куда-то ушли. Тогда я решил пойти в гостиницу. Но в гостиницу меня не пустили.

— Почему? — спросила Татьяна. Этот псих рассказывал так забавно, что она невольно начала слушать.

— А у меня не оказалось бумажника, в котором было все — деньги, документы, гостиничная карточка, паспорт… А также ключ от номера. Записная книжка с телефонами друзей осталась внутри. Я смог вспомнить только, что один из них живет в Бруклине на Кони Айленд. Подумал-подумал и не придумал ничего лучше, чем идти пешком.

— А что, вы не могли взять такси, чтобы ваш приятель вам его оплатил? — недоверчиво спросила Татьяна.

— Теоретически — мог, — энергично кивнул этот сумасшедший. — Но, во-первых, адреса я не помнил. Я решил, что, когда я приду на Кони-Айленд, я уж как-нибудь его найду. Он, вообще-то, компьютерами торгует, можно зайти в какой-нибудь из компьютерных магазинов и спросить. Если не повезет — пойти в другой и спросить там. И в третий. Но я везучий, так что мне должно повезти с первого раза. — Он слегка задумался. — Ну, если он никуда не уехал, конечно, за те годы, что мы не виделись.

— А во-вторых? — спросила Татьяна.