В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович - Страница 80
- Предыдущая
- 80/102
- Следующая
Ристания закончились. Зрители стали шумными потоками спускаться к выходу. Я увидел, что Корнелин, бесцеремонно расталкивая людей, старается пробраться к Грациане. Толпа то оттесняла его от цели, то рассеивалась на мгновение, и тогда трибуну удавалось приблизиться к нам на несколько шагов. Наконец Корнелин ухватил торговца за полу тоги.
– Приветствую тебя, почтенный Виктор!
Карнунтец обернулся.
– Не узнаешь трибуна Корнелина?
– Нет, не узнаю.
– Клянусь Геркулесом! Я присутствовал на пире в честь Цессия Лонга.
– Теперь вспомнил. Рад видеть тебя.
Может быть, Корнелину тоже хотелось беседовать с Грацианой, а не с этим скучным торговцем, ее отцом, но поступить так запрещало римское приличие. Грациана с удивлением смотрела на незнакомого человека, не подозревая даже, что это тот самый воин, который написал ей про парфянскую стрелу.
Но разговаривать в этой невероятной давке было затруднительно. Каждый спешил к выходу, чтобы поскорее вернуться домой к ужину. Со всех сторон нас толкали грубияны, обмениваясь замечаниями по поводу цирковых состязаний:
– Какое несчастье! Бедный Акретон!
– Скажи лучше – бедная Лавиния!
– Приглашаю сегодня к себе… Будет Арпат.
– Ну, с этим не побеседуешь!
– Найдешь у меня и других.
Откуда-то появился Квинт Нестор, уже успевший познакомиться с Виктором по какому-то торговому делу.
– Виктор, мне нужно с тобой переговорить… – начал куратор, но юркий человечек с навощенной табличкой в руке вцепился в него и стал что-то шептать на ухо.
Нестор протестовал:
– Нет, двенадцати процентов недостаточно…
Всюду у куратора были знакомцы, и немедленно завязывались деловые разговоры с записями на навощенных табличках, с подсчетом процентов.
Корнелин не спускал глаз с Грацианы. Ее редкая красота не казалась особенно соблазнительной в сравнении с прелестями многих других женщин, которые были около нас. Но я подозревал, что при виде девушки у трибуна возникали серьезные намерения. По мнению таких, как он, женщина создана для продолжения рода. Однако почему же ему хотелось, чтобы именно Грациана, а не другая, стала матерью его детей? Вероятно, играли здесь свою роль и некоторые другие соображения трибуна, – может быть, мысль о богатстве Виктора.
Толпа нажимала со всех сторон. В этой суматохе мужья теряли жен, друзья – друг друга, заимодавец – должника; Наталис и Виктор куда-то исчезли. Возле Грацианы остались Корнелин и я, но она искала глазами отца.
Я тоже смотрел на Грациану с нежностью, хотя она как бы жила в каком-то недоступном для меня мире. Давно ли она играла с погремушкой, а потом с куклами и ей вешали на детскую шею янтарный амулет от злых духов? И вот она уже привлекает к себе взгляды мужчин. Ее грудь еще была стянута крепкой полотняной повязкой, чтобы сделать фигуру более стройной и оттенить выпуклость бедер. Таков обычай в римских семьях. Но каждый день Грациана могла вылететь из отцовского гнезда и стать матроной. Она еще больше похорошела. Кормилица ее была, вероятно, германка, и это от нее девушка вместе с северным молоком унаследовала удивительную нежность кожи. Жизнь ее протекала так, как должно протекать существование богатой римской девушки. Грациана вышивала и пряла, к ней приходил педагог и обучал ее греческому языку, и вместе с ним она читала «Одиссею». Теперь ей пошел шестнадцатый год, и судьба уже собиралась набросить ей на голову огненное покрывало невесты. Я уеду в Томы и там буду вспоминать Маммею или таких девушек, как Грациана, а она станет матроной, все в доме будет покорно молодой хозяйке, от последнего раба до самого важного гостя, какого-нибудь почтенного старика в сенаторской латиклаве. Ее будут называть госпожой, выполнять малейшие ее прихоти, и сам муж будет у нее на побегушках, когда увидит, что все преклоняются пред красотой жены. А сколько искушений ожидает женщину в толпе льстецов, вздыхателей и опытных развратников! Или воспитание многочисленных детей отвлечет ее от соблазнов? Но пока она еще нуждалась в защите отца, взывала к нему с тревогой в глазах.
Корнелин воспользовался случаем, чтобы взять Грациану за руку.
– Не бойся, я буду твоим защитником. Как я счастлив, что снова увидел тебя!
– А когда же ты раньше видел меня?
– В Карнунте. Я – трибун Корнелин. Получила ли ты мое послание?
Грациана отшатнулась и с изумлением посмотрела на этого властного человека.
– Значит, это ты прислал мне письмо?
Быть может, Грациана даже берегла послание в ящичке из янтаря, где она хранила драгоценные безделушки, гранатовые ожерелья и кольца с бирюзой – все то, что девушки прячут в таких заветных ларцах.
Она лукаво улыбнулась.
– Рада, что парфянская стрела пощадила тебя!
– Не сердись на меня! Я писал тебе, как глупец, под влиянием вина… Один легкомысленный поэт сочинил для меня это письмо…
Но Виктор уже спешил к дочери:
– Грациана! Грациана!
– Поэт? – спросила девушка.
– Едва ли ты знаешь этого человека. Его зовут Вергилиан.
Грациана закусила нижнюю губу.
– Вергилиан…
Виктор тяжело отдувался.
– В этой давке мне сломали все ребра. Но скажи, трибун, где теперь достопочтенный Цессий Лонг?
– Легат погиб при взятии Арбелы.
– Искренне опечален.
Мы стали медленно спускаться по ступенькам. Наталис бесследно исчез. Впереди уже была видна широкая арка ворот, около нее улыбался нам Вергилиан. Близился вечер. Я заметил, как среди моря человеческих голов проплыла на носилках, на плечах четырех черных рабов, Соэмида. Красавица возлежала на шелковых подушках, подобно некоей восточной богине, и, отодвигая слегка занавеску, со снисходительной улыбкой смотрела на этих грубоватых римлян и на их жен со слишком резкими чертами лица.
Один из конных воинов, приставленный наблюдать у цирка за порядком, белокурый юноша, очутился рядом с носилками. Соэмида скосила глаза, чтобы посмотреть, как он сжимал нагими голенями бока непослушного коня. Наклоняясь к сопровождавшему ее евнуху, она что-то сказала ему, почти не разжимая рта.
Опустив ресницы и кротко улыбаясь, Соэмида как должное принимала изумление толпы перед ее жемчужной диадемой. Белокурый воин, опасаясь, как бы не вызвать нареканий со стороны жестокого центуриона каким-нибудь упущением, не обращал на красавицу никакого внимания. Но евнух уже ухватил рукой повод его коня.
– Скажи, воин, какой ты будешь центурии?
Он что-то объяснял всаднику и даже округленными движениями рук как бы рисовал в воздухе очертания женского тела. Юноша смотрел на него, плохо понимая, чего от него хотят. Вероятно, он еще не одолел латинской речи. Появился центурион.
– Тебе, старичок, что здесь надо?
Мне показалось, что юноша как две капли воды походил на того пленника, которого однажды на моих глазах приковали к легионной повозке.
Состоялось ли у Соэмиды еще одно любовное свидание? Об этом я узнал много времени спустя из разговора с молодым воином, встретившись с ним случайно и при самых странных обстоятельствах, под шум моря, на корабельном помосте, о чем – впереди, а пока я не мог насытиться поцелуями рыжеволосой Проперции. Вергилиан улыбался и покачивал головой…
Рим правил вселенной, судил и разрешал, посвящал все помыслы честолюбию и наживе, воскурял фимиам, предавался удовольствиям. Но Вергилиан и Делия, увлеченные своей любовью, удалились от этой шумной жизни и почти все время проводили в загородном доме, который предложил поэту сенатор Квинтилий, оставивший Рим в страшном потрясении от открывшейся измены супруги и совершавший в те дни далекое благочестивое путешествие. Владельца мастерской погребальных урн окончательно замучили болезни, и он уже не помышлял о пламенных танцовщицах. У каждого были свои огорчения.
Теперь Вергилиан не расставался с Делией. Я видел, что поэта влекла к ней какая-то непоборимая сила, и кажется, сам он не мог бы объяснить, в чем заключается это волшебство. Я тогда был еще молод и только потом, много лет спустя, за писанием этих строк, вспомнил некоторые слова, взгляды, улыбки, какими обменивались счастливые любовники, и считаю, что это рок соединяет человеческие сердца. Может быть, еще сильнее, чем страсть, нас привязывают к женщине те разговоры, что мы ведем с ней на ночном ложе. Это они соединяют два существа крепче всяких других уз или навеки разделяют во взаимном непонимании. Ничего нет на земле сильнее любви, опаляющей огнем не только рот, но и душу. Неужели это только потому, что проказливый сын Венеры ранит нас предательской стрелой? Но человек томится и страдает, как будто бы это не любовь, не радость, а тяжкий недуг; любимая отвернулась от тебя – и вот все становится в мире полным странного беспокойства, сомнения и жгучей ревности…
- Предыдущая
- 80/102
- Следующая
