В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович - Страница 75

• Предыдущая
• 75/102
• Следующая

Делия смотрела на поэта еще некоторое время, потом отвернулась.

В это время Акретон поднялся, потянул к себе смеявшуюся Лавинию за руки и вдруг высоко поднял ее над головой.

– Сие есть похищение сабинянок! – закричал совсем уже пьяный Скрибоний.

К моему удивлению, рыжекудрая Проперция обратила на меня свои взоры и позвала со смехом:

– Юноша! Говорят, ты сармат? Иди ко мне!

Она протянула белую, обнаженную до плеча руку и сжимала и разжимала пальцы, откинув голову и смеясь.

Встретив на другое утро Вергилиана, я ждал, что он расскажет мне что-нибудь о вчерашнем, так как обычно делился со мной своими мыслями, но друг угрюмо молчал. Мне тоже неловко было смотреть ему в глаза. Потом поэт зевнул и, отвернувшись, взъерошил мне волосы.

– Мы, кажется, тоже начинаем погрязать в римских пороках…

Я ничего не ответил. Тогда Вергилиан добавил:

– Это рано или поздно случается со всеми…

Все ярче светило солнце. Зима приближалась к концу, и я ждал весны, чтобы с первым же попутным кораблем направиться в Томы. Так было решено. Однако жизнь Вергилиана всегда была полна событий и перемен, и, разделяя его дружбу, я тоже участвовал в них. Кроме того, на улице Башмачников жила рыжекудрая Проперция. Я хорошо знал туда дорогу…

После одного разговора с Минуцием Феликсом Вергилиану захотелось послушать Тертулиана. Феликс, африканский житель, рассказал нам, как однажды в Карфагене, открывая ранним утром свои заведения, булочники и виноторговцы увидели, что по улице идет известный всему городу Септимий Флоренс Тертулиан, по обыкновению что-то бормоча себе под нос. Но, к всеобщему удивлению, на нем была не тога, как это положено для всякого уважающего себя римского гражданина, шествующего на форум, а так называемый паллий, или плащ, – одеяние странствующих софистов и вообще всякого рода малопочтенных людей.

Скоро весь город узнал о странном происшествии, и карфагеняне разделились на два лагеря: одни негодовали, другие, наоборот, уверяли, что давным-давно пора оставить старомодную тогу, в которую удобно только заворачивать мертвецов. Однако цвет магистратуры, богатые торговцы и образованные люди были среди тех, кто негодовал. По рукам ходили стишки, в них зло высмеивался чудак, променявший торжественное одеяние римлян на плащ бродяги. Его называли в эпиграммах варваром, башмачником и еще более обидными словами.

В ответ на нападки Тертулиан написал «Трактат о плаще», где во всеоружии диалектики и риторических метафор отстаивал право всякого человека носить паллий, это излюбленное одеяние Марка Аврелия. Трактат представлял писателю возможность лишний раз напомнить согражданам и даже в Риме, что Тертулиан еще не растерял цветы эллинского красноречия с тех пор, как оставил веру отцов и склонился к учению Христа.

Но были написаны Тертулианом и другие книги, волновавшие христианский мир и поэтому переведенные на греческий язык. Пылкий и нетерпимый, Тертулиан ни на йоту не отступал от древних правил. В его жилах текла огненная африканская кровь, и он был одним из тех, кто рыл яму между обществом и церковью – тот страшный для слабых духом ров, который более покладистые всячески старались засыпать. Умеренным, во всяком случае, не нравилось, что Тертулиан мешал им осторожно вести корабль церкви среди бедствий и требовал, чтобы двери христианских домов не украшались гирляндами и светильниками по поводу кровопролитий, чтобы ремесленники, исповедующие христианское учение, не оскверняли руки деланием идолов, чтобы христиане не занимали общественных должностей, связанных с принесением ложным богам жертвенного мяса. Более спокойные пожимали плечами. К чему такая непримиримость, когда жизнь идет своим чередом? В конце концов Тертулиан покинул кафолическую церковь, найдя убежище в лоне монтанистов, не желавших идти на уступки и не признававших, что каждому дню довлеет его злоба. Но африканский лев дряхлел, и его голос уже не потрясал, как раньше, сердца.

Вергилиан часто слышал в Антиохии, в доме Маммеи, имя этого человека и захотел с ним познакомиться поближе. К сожалению, Октавия уже не было в Риме. Однако мы вспомнили, что знакомство с Тертулианом может устроить Квинт Нестор, смотритель антониновских бань, бывший карфагенский житель. Само собой разумеется, вместе с Вергилианом отправился к сему мужу и я.

Квинта Нестора больше всего на свете волновали две вещи – здоровье и приумножение имущества. Каждое утро куратор начинал с забот о пищеварении, для чего принимал различные отвары, затем удалялся в укромное место своего весьма прилично построенного дома, чтобы некоторое время предаваться там размышлениям о бренности человеческого существования. После этого начинался его деловой день, когда мир уже совсем не казался ему бренным, а, наоборот, полным вещественных интересов.

Общественные дела Квинта Нестора, смотрителя бань, заключались в разговорах с поставщиками горючих материалов и с механиками, которым поручено наблюдение за сложными нагревательными приспособлениями в термах. Однако трудно было разобрать, где кончаются для Нестора общественные дела и начинаются личные, и жизнь его была заполнена с утра до вечера суетой.

Судя по выражению его лица, куратор весьма удивился приходу Вергилиана, которому он совсем недавно показывал устройство бань, хотя в душе, может быть, был польщен вниманием поэта.

Когда мы вошли в таблинум, где Нестор возился со счетами, он покачал головой, глядя на монументальные и в то же время небрежные складки, какими ниспадала тога поэта. Тайна этого изящества оставалась для всяких кураторов и смотрителей непостижимой.

Нестор не без зависти ухмыльнулся:

– Как носит тогу!

Сам он был скромного происхождения, вольноотпущенник из Карфагена, обладал вульгарными вкусами и имел некоторое пристрастие к чесноку.

Вергилиан опустился на предложенную ему скамью и сказал, понизив голос:

– Скажи, можешь ли ты оказать мне одну незначительную услугу?

От этого полушепота глаза у Нестора пугливо забегали.

– Все, что в моих силах.

– Ведь ты христианин?

Нестор поглядел по сторонам и как бы оградил себя протестующим жестом рук от всяких нареканий:

– Какой я христианин!

Это не было отступничеством, но и в то же время не являлось опасным признанием.

– Я знаю… Но не опасайся, я же не префект города.

Несмотря на принадлежность к христианскому учению, у Нестора кроме дома в Риме вырос еще один дом в Остии и появился большой участок земли в Кампании, засаженный оливковыми деревьями.

– А почему ты интересуешься моими религиозными убеждениями? – не без страха спросил Нестор, тоже понизив голос.

– Какое мне дело до твоих убеждений? Но вот в чем мое дело. Я слышал, что в Рим приехал из Африки Тертулиан.

– Чем же я могу служить тебе? – перевел куратор разговор на деловую почву.

– Ты знаешь Тертулиана? Мне говорили, что ты раньше встречался с ним.

– Встречался. Когда я жил в Карфагене, он был пресвитером христианской общины, но я порвал с монтанистами, вернее – давно уже не посещаю их собраний.

Мы с Вергилианом не очень-то ясно представляли себе, чем отличаются монтанисты от обыкновенных христиан. Моего друга интересовал лишь Тертулиан.

– Что это за человек?

– Должен тебе сказать, что лично я не одобряю тертулиановской горячности. Чего он требует от людей? Чтобы они своим императором считали Христа. Но Христос на небесах, а на земле царствует император во плоти. Тертулиан проповедует ненависть к блуднице, потрясение основ, призывает к мученичеству.

– Кого он подразумевает под блудницей?

– Ну, я так… вообще… – Нестор замялся.

– Значит, ты уже не принадлежишь к его последователям?

Нестор даже выставил перед собой руки в знак протеста.

– Не принадлежу. Считаю, наоборот, что благоразумнее для христиан не возбуждать против себя гнев предержащих властей. Кому это нужно? Всякие безумства уместны для какой-нибудь Фригии. А у нас в Риме сложные общественные отношения. Приходится лавировать среди больших опасностей. Вот, например, Тертулиан против того, чтобы христиане покупали свидетельства о принесении жертв. А ведь это так удобно. Представишь где надо – и все в порядке. И христианская душа не осквернилась у языческих алтарей, и префект доволен. Да и вообще это пресловутое воскурение фимиама! Зачем же отказом от пустой формальности вызывать гонения на церковь? Ведь христиане такие же люди, должны заниматься делами, торговлей… Я говорю с тобой откровенно, как с просвещенным человеком…

• Предыдущая
• 75/102
• Следующая