В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович - Страница 7
- Предыдущая
- 7/102
- Следующая
Здесь мы остановились на отдых, и мулы с удовольствием стали щипать придорожную траву, а я побежал к памятнику, чтобы поближе рассмотреть его, и увидел на мраморных плитах различные сцены – пленных даков и римских воинов. Ниже и выше тянулись украшения из акантовых листьев и завитков, виднелись львиные пасти водостоков. Обращали на себя внимание искусно сделанные из мрамора волчьи головы. Некогда, воткнутые на копье, они служили знаменами для дакийских воинов.
Может быть, вспомнив о словах отца, что плечо о плечо с даками сражались и наши предки, я с печалью в душе прочел на мраморной доске: «Император Цезарь, сын божественного Нервы, Нерва Траян Август»…
Обойдя памятник вокруг, я пошел через поле к своим. Место было тихое и в запустении, и мощное каменное сооружение уже начало разрушаться под влиянием сурового климата и осенних дождей…
Дальнейший путь лежал на север по удобной римской дороге, на которой на некотором расстоянии одна от другой стояли сторожевые башни, окруженные дубовым частоколом. Времена настали неспокойные, всюду чувствовалось народное брожение, на путников нападали шайки беглых рабов, и римские власти принимали необходимые меры к охране дорожных сообщений. Но мы благополучно достигли Дуная и на огромном плоте переправились на левый берег, а затем прошли через ворота защитного вала, у которых стояла римская стража. В последний день мы продвигались среди глухих мест, где дома были построены из бревен, и даже сами римские воины больше походили на варваров, чем на охранителей границы, и последняя таверна у ворот весьма напоминала разбойничий притон, хотя носила громкое название «Римский орел».
Когда же наш караван миновал ворота, то мы очутились среди варварских земель, где уже не было римских законов. Однако благодаря сопровождавшим нас проводникам из местных жителей никто не поднял на путников руку, – наоборот, всюду мы видели дружеские знаки внимания и гостеприимства.
Так мы продвигались вперед еще некоторое время, и в пути я часто видел высокие колосья пшеницы на полях, запряженные волами повозки, бревенчатые хижины, крытые жалкой соломой, но люди, которых мы встречали, проявляли в отношении нас всякое благодушие. Наконец мы очутились в селении, из которого были родом наши проводники. В нем стояли разбросанные в беспорядке дома под обычными здесь крышами из соломы или тростника. Посреди селения находилась вытоптанная людьми и копытами животных широкая площадь; народные собрания и суды на ней происходили в присутствии всех жителей, чтобы судья выносил более правильное решение, так как всякая несправедливость вызывает у этих людей негодующие крики. Но в тот день на площади, где густо пахло конским навозом, было не собрание, а шумел торг, и на сотнях возов сюда доставили товары, главным образом мед, воск, шкуры зверей и амфоры с пшеницей. Другие варвары продавали коней или волов, а у некоторых можно было приобрести кожаные мешочки, полные янтаря.
Наша торговля была удачной, и, по-видимому, обе стороны остались ею довольны. Мы получили в огромном количестве мед и воск, а продавцы – римские деньги, которые они очень ценят, хотя используют золотые и серебряные монеты главным образом на ожерелья своим женам, и заманчивые для них стеклянные чаши, не говоря уже об амфорах с вином. После закрытия торга нас радушно пригласил к себе в гости местный вождь, человек с такими белокурыми волосами, каким позавидовали бы модницы Рима и Антиохии. Он покупал у римлян для себя и своей семьи материи, вино и некоторые украшения и поэтому старался охранять чужеземцев и торговые дороги.
Все уселись за стол, на прочных деревянных скамьях, и расторопные молодые люди в полотняных рубахах и штанах, не рабы, а свободнорожденные, но считающие честью служить гостям или старцам, подавали нам куски жареного мяса, печеные яйца, гусей на вертелах, козий сыр. Вождь и его родственники, среди которых было много румяных и голубоглазых женщин, поедали огромное количество мяса. Но пили за трапезой не вино, а варварский напиток, приготовленный из перебродившего меда, отчего в помещении пахло как на пчельнике. Это питье отличается свойством веселить сердце человека, хотя как бы наливает ноги тяжким свинцом, так что невозможно подняться со скамьи, и я подумал, что Геродот, который едва ли был в здешних местах, а писал книгу по рассказам других и далеко не из первых уст, что-то напутал, когда сообщал о путниках, погибающих от пчел; скорее это был медовый напиток, который валит с ног даже очень сильных людей. Отец это прекрасно знал и запретил мне пить мед, хотя сам вскоре уснул во власти опьянения, тяжко опустив голову на стол.
На обратном пути слуги Диомеда смеялись, удивляясь, что варвары продали по такой дешевой цене товары, вместо того чтобы везти их хотя бы на базар у таверны «Римский орел». Но, видимо, эти люди еще не научились ухищрениям торговли. Слуги также рассказывали, будто бы в областях, лежащих у Певкинских гор, жители до того любят пляски, что даже во время похорон близких устраивают различные игры, подобные тем, которые описаны у Гомера, когда под Троей погребали Патрокла. Впрочем, я сам видел во время пира, что некоторые из варваров вставали из-за стола и с такой быстротой и ловкостью перебирали ногами в пляске под звуки варварской лиры, что им могли бы позавидовать фракийские танцоры, которых мы видели однажды с отцом в нашем цирке. Мертвых своих здесь сжигают и, собрав кости в большой глиняный сосуд, зарывают потом в землю на особых, священных полях. Я узнал многие другие подробности о жизни этих северных народов, моих братьев по крови, и позднее прочел у Иосифа Флавия, что он сравнивал их с ессеями – таинственной иудейской сектой, участники которой владели совместно всем имуществом и чрезвычайно любили омовения, видя в них очищение души и тела. В самом деле – у некоторых здешних племен существует обычай сообща обрабатывать землю, и все у них общее – волы, плуги и даже жилища, и для них нет ничего приятнее бани, наполненной жарким паром. Для этой цели строятся особые хижины из бревен, где моющиеся льют на раскаленные камни воду или особый напиток, приготовленный из ячменя, и для потения сильно бьют себя березовыми ветвями, так как верят, что вместе с по?том тело покидают не только болезни, но и огорчения, хотя, конечно, эти банные устройства далеко уступают нашим каменным баням в Томах, не говоря уже о тех великолепных термах, которые я видел в Антиохии или в Риме.
Впрочем, рассказывая о Риме и Антиохии, я несколько забегаю вперед, так как попал в эти города позднее, после целого ряда приключений и событий, а пока мирно жил в Томах, посещал уроки Аполлодора и удивлял Диомеда, и не только его, своим искусством писать греческие и латинские буквы. В этом отношении я снискал, несмотря на свой молодой возраст, такую славу, что когда однажды понадобилось вручить почетное послание светлейшего городского совета верховному жрецу императорского культа Прискию Анниану и его супруге Юлии, то этот документ поручили переписать мне, чем я по молодости лет очень гордился.
Но как-то, вскоре после прибытия в наш город куратора Аврелия, мы возвращались с отцом и Аполлодором домой из городской бани. Перед глазами еще мелькали в паровом тумане умащенные тела, и в ушах стоял непрерывный плеск воды, шипение пара, вырывающегося из свинцовых труб, бодрые крики и шлепки банщиков, массирующих спины и животы богатым судовладельцам.
Отец, которого в последние дни особенно мучали болезни и какие-то мрачные мысли, вдруг остановился.
– Нет справедливости на земле, – сказал он.
– Почему у тебя такое печальное настроение? – удивился Аполлодор.
– Очень мешает мне покалеченная нога, а хотелось бы еще раз побывать в Сармицегетузе и просить справедливости в земельной тяжбе.
Судебное дело, на которое намекал отец, заключалось в следующем.
В недавние годы в нашем владении находился земельный участок, полученный матерью строго по закону в наследство от родственников, недалеко от храма Гермеса. На участке росло несколько плодовых деревьев и возвышался величественный дуб; под его мирной сенью стоял скромных размеров дом, сложенный из простых камней, но построенный по греческому образцу. По другую сторону дома был разбит на склоне холма небольшой виноградник, а за ним находилось каменное хранилище для плодов. Я помню, что на дворе с утра до вечера искали пищу куры и в положенное время распевал петух. Имение было незначительное, но всегда приятно иметь собственное жилье и, как известно, плоды и овощи, взращенные своими руками, представляются особенно вкусными и питательными.
- Предыдущая
- 7/102
- Следующая
